Ознакомительная версия.
Ну и ну!
Картина Репина «Приплыли», хмыкнул Турецкий. То-то голый мужик до боли кого-то напоминал. А кто-то не далее как час назад распинался о несовместимости прокурорского мундира с аморалкой, пьяными дебошами и прочим безобразием.
Турецкий вырубил звук, но совсем выключать телевизор не стал. Ясно, что одним видеосеансом дело не кончится. Сейчас все начнут реагировать, комментировать, выражать мнения. А вот с рапортом можно и даже нужно пока погодить.
Мысли «важняка» опять вернулись к Братишко. Как его там… Аркадий Антонович. А. А., значит.
– А-а, – с натугой повторил Турецкий и довольно ухмыльнулся. Звучные инициалы, полностью отражающие всю его сраную сущность.
Только что ему нужно от Лидочки и ему ли это нужно? Может, он для каких-то своих боссов старается? Может, они через Лидочку планируют как-то давить на Костю?
Начались «Криминальные новости», которые, естественно, тоже пожелали принять участие в раздувании скандала. Эти, правда, пленку крутить не стали. Когда на экране возник пресс-секретарь президента, Турецкий увеличил громкость.
«…Глава государства и премьер-министр едины во мнении, что нечистоплотность и политиканство не совместимы с высокой должностью генерального прокурора. Борьбу с преступностью могут вести только морально незапятнанные люди…»
Зазвонил телефон. Меркулов попросил срочно зайти, и, не дослушав пламенную речь пресс-секретаря, Турецкий побрел к начальству.
– Рапорт написал? – устало поинтересовался Меркулов.
– А кому он теперь нужен?
– Тебе нужен и Братишко нужен, мне нужен, наконец…
– Да ладно, – отмахнулся Турецкий, – распечатаю, чего ты завелся?
– Значит, так, Замятина отстранили. Временно. Будет расследование. И тебе в нем отводится не последняя роль. Нужно выяснить быстро и без лишнего шума, кто, где, когда снял эту пленку, кто монтировал, где полная запись, короче, все насчет кассеты.
– А почему без шума, расследование же официальное?
– Потому что нынче модно стало взыскивать убытки за нанесение морального ущерба, и каждый, кого ты о чем-либо спросишь, может решить, что ты его неизвестно в чем подозреваешь, а значит, пора тащить тебя в суд. Кроме того, ты представляешь, сколько политики в это дело намешано?
– Представляю.
– Да ни черта ты не представляешь! Копия у нас тоже есть. Сейчас пленка у экспертов, они увеличат изображение, покадрово распечатают, короче, сделают все, что смогут, но ты на это особо не рассчитывай…
– А сам Замятин сказал что-нибудь?
– Ничего. Уехал на дачу, просил беспокоить только в экстренных случаях.
– Остальные дела, как я понимаю, на фиг? Минтопэнерго и прочее…
– Не на фиг, но Замятин прежде всего.
Турецкий. 5 апреля, понедельник. 19.40
– Спиннинг – лучший подарок для настоящего мужчины. Всего триста пятьдесят долларов, а удовольствия на миллион. – Суетливый продавец с хитрыми глазами совал в руки Турецкому удилище. – Вы только подержите его в руках, и вы влюбитесь на всю жизнь…
Лидочка просила приехать к восьми и соблюсти все меры предосторожности, вот Турецкий и начал усиленно их соблюдать. Добрался на такси за двадцать минут до назначенного времени, отпустил машину за квартал до нужного дома и, чтобы проверить, не торчит ли кто-нибудь подозрительный под Лидочкиными окнами, зашел в рыболовный магазинчик, удачно расположенный на противоположной стороне улицы.
– Конечно, кто-то предпочитает охоту, «Вепрь» или «Сайга» – это тоже солидный подарок, но кровопролитие? Я же вижу, вы интеллигентный человек, зачем убивать несчастных животных? Другое дело рыбалка – тонкая интеллектуальная игра. Противник скрыт в мутной глубине, он думает, что хитрее и умнее вас, но вот он заглатывает наживку и уже бьется в ваших руках… Вы любите шпионские романы? Это чем-то похоже. Вы резидент, шпион или наоборот, как вам больше нравится…
Штирлиц– 2, усмехнулся про себя Турецкий, с той только разницей, что там разговор шел о птицах, а здесь о рыбе. Свет у Лидочки горел. На подоконнике не было ни развесистой герани, ни тридцати трех утюгов. Плейшнеры не падали из окон, и у подъезда было абсолютно пусто. А продавец, уже наверняка сообразивший, что ничего Турецкий у него не купит, все продолжал болтать.
– Вы насытились победой, вы торжествуете, теперь самое время проявить великодушие. Вы можете отпустить пленника и начать охоту сначала. А скажите, можно ли отпустить медведя с простреленной головой? Вот! Лучшего подарка вы не найдете…
– А почему вы решили, что я выбираю подарок? – поинтересовался Турецкий.
– Извините великодушно, вы, конечно, интеллигентный человек, но вы не рыбак.
И не шпион, добавил про себя Турецкий и, поплотнее запахнув воротник куртки, решительно направился к Лидочкиному подъезду.
В подъезде было темно. Не то чтобы как у негра… но лифт не работал, и ступеньки пришлось искать на ощупь.
Преодолев первый пролет, Турецкий наконец поймал ритм, перестал вытягивать руки перед собой, чтобы случайно на что-то не напороться, и немного расслабился. Второй пролет дался уже намного легче. Но тут «важняк» кожей ощутил, что он в подъезде не один.
Выше был еще кто-то, этот кто-то также ощупью спускался по лестнице, а теперь вдруг остановился и… дышит. Желая убедиться, что это не его же собственное разгулявшееся воображение играет с ним злые шутки, Турецкий задержал дыхание. Звук не исчез. Тот, который стоял наверху, дышал по-прежнему. Тяжело, надрывно, со всхлипами. Чтобы так дышать, нужно было пробежать как минимум километра три по пересеченной местности с полной выкладкой или иметь килограммов сто тридцать весу.
А может, он тоже боится? Услышал шаги в темноте и испугался.
Турецкий потянулся за зажигалкой. Пусть он увидит, что идет нормальный интеллигентный человек, что бояться нечего. Не нужно возвращаться назад в квартиру за бейсбольной битой или обрезком водопроводной трубы…
Если, конечно, это не хитрый трюк. Щелчок зажигалки, хлопок – и пуля между глаз. Печальный финал матерого следователя. Но не стоять же тут вечно!
Вместо зажигалки Турецкий достал ПМ.
А тот наверху, которому тоже осточертело ждать, сорвался с места и понесся вниз. Странный цокот, как будто подков, по бетону ступенек и все то же тяжелое и хриплое, но стремительно приближающееся дыхание. Собака?
Банзай! Турецкий рванулся навстречу.
В кромешной темноте мелькнули два огромных красных глаза, и тупой удар впечатал «важняка» затылком в чью-то дверь. ПМ отлетел в сторону.
Собака– убийца.
Натасканная на людей, перекусывающая глотку вместе с шейными позвонками. Такому обойму в пузо – и то будет мало. Турецкий задыхался под волосатой тушей, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. А зверь не торопился вершить свое черное дело, забавляясь с жертвой, как кот с полузадушенной мышкой.
Где– то наверху хлопнула дверь, и в проеме лестницы мелькнул луч фонарика.
– Боб!
У Турецкого уже темнело в глазах от отсутствия воздуха.
– Боб!
Кто– то чертовски медленно и неуверенно спускался.
– Ах ты свинья! А ну встань с дяди немедленно!!!
Мокрый шершавый язык прошелся по лицу «важняка», сбил кепку и защекотал ухо. Нехотя, покряхтывая и обиженно сопя, убивец поднялся и отошел в сторону.
– Извините его, пожалуйста, он такой балованный, – оправдывалась девочка лет десяти, любовно поглаживая свое волосатое страшилище.
Турецкий судорожно глотал кислород.
– Ой, а это вы потеряли? – Девочка подняла пистолет и прицелилась в голову Боба. – Я тебя сейчас, плохая собака!
– Нет!!! – Турецкий еле успел клацнуть предохранителем, до того как девочка нажала на курок.
– А вы не бандит? – подозрительно поинтересовалась девочка.
– Милиционер, – отрезал Турецкий и через две ступеньки пошагал наверх.
– Мы с Бобом уважаем милиционеров, – донеслось вслед.
Инара. 1967 год
– Сегодня вы вступаете в большую кипучую жизнь, перед вами горизонты новых побед и новых свершений, вам строить светлое коммунистическое будущее нашей необъятной родины, крепить мир и международную солидарность… – Толстая директриса школы осторожно смахивала пот с обильно наштукатуренного лица.
Выпускники слушали ее в жаркой, пропахшей краской тишине свежеотремонтированного актового зала – кто-то перешептываясь о своем, кто-то безудержно улыбаясь, кто-то даже украдкой вытирая слезы.
– Сегодня мы чествуем вас, выпускники 1967 года! Сегодня мы гордимся…
Инаре было скучно. Скучно и досадно слушать весь этот восторженный вздор, и особенно странно звучала эта речь из уст пожилой усталой директрисы. Вот в этом же розовом, давно не модном платье с аляповатыми желтыми тюльпанами на рахитичных серых ножках она встречала их первоклашками и, наверное, многих до них. И скольких еще проводит она в том же платье в «большую кипучую» жизнь, повторяя одни и те же слова, которые звучат скорее как панихида то ли по их детству, то ли по ее, директрисиной, жизни.
Ознакомительная версия.
