Элиот вошел в раж и заговорил прокурорским тоном. Я внимал его ценным указаниям.
- Всякий, мало-мальски разбирающийся в людской психологии, может наладить контакты, - продолжал он. - Не обязательно рождаться с этим. Я пришел в этот мир, уже имея связи. И ты тоже, хотя и встретил мистера Адамса, хорошо на него поработал и он рекомендовал тебя. Понимаешь? Ты установил контакт, так что мне было у кого навести о тебе справки. Можешь ли ты выполнять эту работу, не подведешь? Вот для чего нужны связи. Это не поможет, если ты сам ничего не стоишь, если ты просто чья-то родня.
Он ухмыльнулся.
- А теперь, когда ты стал политиком, тем более не обойтись без них.
- Да, действительно, - ответил я, и мы на время замолкли, каждый думал об издержках работы окружного прокурора, пока Элиот вдруг не прервал эти размышления.
- Какой же я старый дурак, Марк! - сказал он. Не позволяй мне вешать тебе лапшу на уши. Я же пришел по конкретному делу. - Он подался вперед. - Я пришел помочь тебе.
- В чем?
- Вот. - Он указал на газету, лежавшую на полу рядом с моим столом. Я поднял ее и, не обращая внимания на броский заголовок на первой странице, протянул Элиоту, чтобы тот пояснил, о чем речь.
- Я имею в виду это дело, - ткнул он в заметку, выделенную крупным шрифтом: "Где пропадала Луиза?"
Газетчики подняли шум по поводу истории, которая будоражила город всю предыдущую неделю. Четырехлетняя девочка то ли ушла сама, то ли была украдена из дома и не вернулась к ночи. На второй день поисковые отряды из добровольцев обследовали окрестности, ближайшие леса, канализационные люки, темные, наводящие ужас места близ домов. Надежда обнаружить девочку живой спустя два дня в августе, да еще при такой жаре, сошла на нет. Люди стали больше принюхиваться, чем приглядываться.
После захода солнца в тот день Луиза объявилась. Она была весела, не обгорела на солнце, но и не могла толком объяснить, где была, только похвасталась, что "хороший дядя" отвел ее в красивый дом. Хотя девочка нашлась, расследование не закончилось.
- Этим занимается полиция, - сказал я.
Действительно, начальник полиции крутился как мог. Репортеры, готовя материал для публикаций, раскопали, что история с Луизой не единственная. Месяц назад дома не ночевал мальчик, а в начале лета исчез другой ребенок. Пресса и телевидение окрестили предполагаемого преступника "серийным детским маньяком" и старались сообщать об этом в каждом ежедневном выпуске новостей. Я считал, что этому уделяют слишком большое внимание. Такое и раньше случалось, да и полиция не утверждала, что действовал один человек; детские описания, к сожалению, были очень неопределенными. Но шеф полиции, пытаясь успокоить общественность, нарочито согласился с версией о маньяке и привлек к расследованию дополнительные силы.
- Я с величайшим рвением возьмусь за обвинение любого, кого они арестуют, но им, похоже, не слишком везет. Пока что...
Элиот перебил:
- Допуская, что это только проблемы полиции, ты информируешь общественное мнение. Люди не слишком полагаются на правовые институты. Они уверены в одном: среди овец затерялся волк. Проникнувшись этим, они переложат вину на пастухов. А твою кандидатуру выдвигают на выборы. На тебе могут сорвать страх и возмущение.
Элиот Куинн был более мудрым политиком, чем я. Двадцать лет в прокурорском кресле это доказали. Я понял, что он говорит правду.
- Что ж, спасибо, - тихо ответил я, прикидывая варианты дальнейших действий. Придется потолковать с начальником полиции.
- Я пришел не из праздного любопытства, - оборвал Элиот мои размышления. - Я хочу помочь тебе.
Я выжидал. Молчал и Элиот. Похоже, он не слишком торопился на ленч. Он заговорил, тщательно подбирая слова, как будто нащупывал брод в бурлящей реке.
- У меня есть друг, - сказал он. - Старинный приятель. А у него клиент. Тот собирается добровольно сдаться.
- Так это тот самый детский маньяк?
- Да. Он не в себе, Марк, но детей не насиловал, только трогал. Это больной, напуганный человек...
- Однако это похищение, - не выдержал я. - Возможно, с отягчающими обстоятельствами. Если...
- Ты начал обвинять, - сказал Элиот, - а я не за этим пришел. Я не его адвокат, слава Богу, - добавил он брезгливо.
- Да, - согласился я. - Но чего он хочет? Я не успокоюсь, пока его не арестуют. Он должен сам сдаться...
- В этом все и дело, - сказал Элиот. - Именно этого он и добивается. Его гложет чувство вины. Но он боится. Город обезумел, и его жизнь в опасности. Он не доверяет полиции. Напрасно, но его можно понять. Многие в этом городе считают, что лучше сразу его застрелить.
- Так. И что же?
Он посмотрел на меня, как будто я имел к этому отношение.
- Он сделает признание тебе, Марк. Тебе лично. Понимаешь, у тебя репутация компетентного человека. Он считает, что ты поступишь по справедливости.
- Правда?
Элиот утвердительно кивнул головой.
- Ну ладно, я так думаю. И мой друг, его адвокат. Это наилучший выход, и для тебя тоже, Марк, - добавил Элиот. - Это упрочит твою репутацию. Ты сам произведешь арест, покончишь с серией преступлений.
Я прикинул, какие ловушки ожидают меня на этом пути, и ничего не обнаружил. Элиот, похоже, уже проделал в уме такую работу.
- Но прежде надо бы заключить сделку, - возразил я.
- Бедолага сам покается, - подчеркнул Элиот. - Позднее вы с Остином можете договориться о деталях. Остин Пейли и есть тот адвокат. Ты, конечно, его знаешь. Вы вдвоем составите текст договора.
- Хорошо.
Мы с Элиотом скрепили согласие рукопожатием, как будто он представлял интересы клиента, работал на него. И это соответствовало действительности, просто он был посредником, старым другом, который может помочь. Он одарил меня доброжелательной улыбкой.
- Надеюсь, это будет тебе на руку, Марк, прибавит козырей в избирательной кампании. От всей души желаю твоего переизбрания. Пока ты в этом кабинете, Марк, я чувствую, что не прерываются мои традиции. - Он встал и подошел ко мне. - И скажу тебе откровенно, помоги кому-нибудь, если можешь. У тебя репутация беспристрастного человека. Но избиратели могут не знать этого, однако это не секрет в профессиональных кругах. Видишь ли, это не всем по нраву. Репутация человека, не делающего одолжений, в иных случаях мешает. Люди ждут от тебя помощи. Как ты думаешь, почему Лео Мендоза выдвинул против тебя свою кандидатуру? Лео не самый лучший юрист в городе, но он связан с политикой. За ним деньги, и не только. Кое-кому хочется иметь на посту окружного прокурора преданного человека. Помни об этом, Марк. Держи с ним ухо востро.
- Я знаю ему цену. Но спасибо за совет.
Элиот пожал плечами.
- Совет ничего не стоит. Я в свое время пропускал кучу советов мимо ушей.
Он взял шляпу.
- Незамедлительно нужно заняться этим, - уже громче сказал он, возвращаясь к нашему разговору. - Как только Остин договорится с клиентом, я свяжусь с тобой. Согласен?
- Согласен.
Элиот кивнул и двинулся к выходу с таким видом, как будто покидал собственный кабинет и ему известны все лабиринты нового здания. Я остался стоять у стола, вглядываясь в огромные буквы газетного заголовка. На следующей неделе в газетах появится мое имя.
Но, как сказал Элиот, это не причинит мне вреда.
Я мечтал по желанию становиться невидимым. Мне нравилось, когда меня узнавали, мне льстила популярность окружного прокурора, но иногда требовалось по роду занятий незаметно проскользнуть в зал суда, а это не всегда удавалось. Хотелось бы возникнуть в кабинете совершенно неожиданно, понаблюдать за своими заместителями, когда они переговариваются с судьей или обсуждают позиции обвинения с адвокатом. Я с пониманием отношусь к отсутствию у них энтузиазма в просматривании судебных дел, скука непреложно присутствует в любой работе. Но стоит мне появиться в зале суда, как у них каменеют спины. С губ готов слететь неумолимый приговор; Все развивают бурную деятельность.
Чтобы смягчить ситуацию, я взял в привычку ходить по зданию. По крайней мере раз в день я спускаюсь вниз и обхожу залы суда. Люди перестают напрягаться, когда привыкают к моим нечаянным вылазкам.
В тот день, когда Элиот покинул мой кабинет, я решил совершить свой обычный обход. В августе недели, похоже, летят быстрее, и здание пустеет раньше обычного. В четверг днем оно уже вымерло, как будто я забрел на службу в выходные. Я обошел три кабинета, прежде чем обнаружил хоть какую-то деятельность. В зале судьи Рамона Хернандеса собрался суд присяжных. Я затерялся среди немногочисленной публики и принялся разглядывать участников процесса. Защитником на процессе выступал юрист, двадцать лет проработавший в суде, который, по-моему, по окончании правовой школы не вырос профессионально ни на йоту. Главным обвинителем была Бекки Ширтхарт, служившая в прокуратуре чуть дольше, чем я работал окружным прокурором. Ей было около тридцати: самый молодой обвинитель в уголовном суде. Я внимательно следил за ее карьерой, с тех пор как несколько лет назад Бекки с блеском провела обвинение против полицейского, убившего человека.
