Лев Константинов - Срочная командировка

Имеет ли он право писать о человеке, — не просто писать, а так, что это решительно повлияет на его судьбу, — не поговорив, не встретившись?

Уже дома Олег снова перечитал свой очерк. Он теперь читал его как бы со стороны, глазами постороннего человека, обычного подписчика их газеты. И снова признал: материал получился, это подсказывал опыт.

Он положил перед собой лист чистой бумаги и сказал себе: «Ты член редколлегии. Читаешь материал не после публикации, а „до“. Знаешь историю его появления в газете. Какие у тебя возникнут вопросы?»

Мостовой действительно был членом редакционной коллегии — одним из самых придирчивых.

На листе пункт за пунктом появлялись вопросы, которые могли бы быть заданы автору, если бы материал обсуждался в обычном порядке:

«1. Выезжал ли в город, где произошло преступление?

2. Встретился ли с человеком, о котором пишешь? Встречу организовать нетрудно.

3. Встретился ли с товарищами того, кто совершил преступление? Возможно, они помогли бы более четко выписать его психологический портрет?

4. Есть ли убежденность в точности написанного? Речь идет о судьбе человека…»

Против первых трех вопросов Олег написал: «нет».

Над четвертым долго думал и колебался. Ответ на первые три предопределил и то, что следовало написать здесь. В город, где произошло преступление, не выезжал, с человеком, совершившим преступление, не виделся, личность преступника не изучил. Документы, поступившие в редакцию? Они могли быть неполными, неточными, односторонними. У меня нет оснований им не верить.

На листке появился новый вопрос: «Можно ли на несколько дней отложить публикацию для того, чтобы убедиться на месте в точном соответствии очерка с событиями?»

Рядом был записан ответ: «Можно». Даже необходимо. Особенно учитывая, что речь идет о добром имени человека… Чувства чувствами, но публикация очерка до суда может оказать влияние на судебный приговор.

Он позвонил редактору.

— Ты чего? — удивился тот. — Гранки будут завтра. Не волнуйся, твой очерк заслали в набор.

— Можно отозвать материал? — тихо спросил Олег.

— То есть как? — не понял редактор. — Боишься остроты? Беспокоиться нечего, твой очерк показывал членам редколлегии, они «за». Выступление нужное.

— Не обижайся, — попросил Олег. — Но все-таки лучше его пока не печатать.

— Ну это уж совсем ни на что не похоже, — начал раздражаться редактор. — Автор выступает против публикации своего материала! К сожалению, такое бывает очень редко, — съязвил он.

— Мне надо побывать в том городе, — настойчиво сказал Олег. — У меня такое ощущение, что я в чем-то ошибся.

— Не говори ерунды… — редактор бросил трубку. Звонко щелкнуло отключение, заныли короткие гудки.

Казалось: конец сомнениям. Олег так и сказал себе: «Все. Больше об этом не думаю». Но сказать — просто. Гораздо сложнее — действительно не думать о трагической судьбе девочки и подлости ее возлюбленного.

Олег сунул экземпляр своего очерка в самый дальний ящик стола: с глаз долой.

И снова взялся за трубку.

— Ну, давай выкладывай свои сомнения, — не спрашивая, кто звонит, сказал редактор. За несколько лет совместной работы он достаточно хорошо изучил настойчивый характер своего сотрудника.

— Я поеду туда, хотя бы ты уволил меня с работы, — сказал Олег.

— Пока так вопрос не стоит, — иронически бросил редактор. — Кстати, я уже позвонил в цех, чтобы очерк не набирали.

— Я могу лететь? — спросил Олег.

— Посмотри на часы: двадцать четыре ноль-ноль. Насколько мне помнится, в такое время, у нас бухгалтерия не работает…

Олег не принял шутку.

— Так я полечу, есть ночной рейс, знаю.

— Без командировочного удостоверения? Да и деньги у тебя есть?

— Денег нет. Придумаю что-нибудь. А командировку вполне заменит редакционное удостоверение. Позвони только в горком комсомола, пусть в случае чего помогут…

— Сделаю. Ладно, старик, ни пуха…

Олег позвонил Алле:

— Слушай, у тебя есть сколько-нибудь денег? У меня всего три рубля…

Алка спросонья никак не могла разобрать, о каких деньгах идет речь.

— Я улетаю. Срочно и далеко. Нужны деньги хотя бы на билет «туда».

Алка усвоила только, что Олег куда-то улетает, и это повергло ее в панику.

— А как же я? Значит, я тебя завтра не увижу? — Казалось, она расплачется, в трубке слышалось подозрительное сопение.

— Алк, мне надо.

Она поняла. Даже пошутила:

— Деньги есть. Откладывала на свадьбу, хотя ты пока и не сделал предложения. Приезжай, возьми… Можно, я тебя провожу в аэропорт?

По пути она сказала Олегу:

— Теперь я тебя закабалила. Как плохо, что ты улетаешь. Это у тебя такой злой редактор?

— Нет, просто у меня такой характер. Закабаляй дальше, только смотри, чтоб не прогадала.

Он, отшучиваясь, думал о том, с чего начнет завтра работу в командировке.

Объявили посадку. Алка, притихшая и растерянная, осталась под стеклянным колпаком аэропорта.

В 9.00 он уже встретился с Тахировым, следователем, который вел дело убийц Розы Умаровой.

Собственно, Тахиров уже заканчивал следствие.

Журналист из республиканской молодежной газеты прилетел незваным. Тахиров не хотел, чтобы его отвлекали от прямых обязанностей в дни, оставшиеся до окончания следствия. Формально он мог не отвечать на вопросы журналиста и уклониться от дальнейших встреч с ним. Это право давал ему закон, требующий полной объективности при ведении следствия. Но вполне логично было предположить, что журналиста привело сюда также желание помочь именно объективному рассмотрению дела, а не повредить ему.

— К вашим услугам, — сухо сказал Тахиров, когда Мостовой ему представился.

— В нашу редакцию поступили материалы по делу, которое вы ведете. Родители Рыжкова жалуются на предвзятость…

Тахиров пожал плечами:

— Они опережают события. Следствие еще идет…

— Родителей можно понять: речь идет об их сыне.

Следователь упрямо склонил голову:

— А вы видели девочку? Да, да, девочку, которая в наших документах именуется сухо и протокольно: «жертва»?

— Нет, — ответил Олег. — Такой возможности у меня не было.

— Тогда смотрите. Вот фотографии. Роза Умарова. Такой она была. Вот снимок, сделанный для комсомольского билета. А это она на экскурсии вместе со своим классом. Видите, в центре маленький крестик? Да, да, это она. Роза была комсоргом класса, верховодила среди ребят, вот они и ставили ее всегда в центр. И здесь она тоже на экскурсии: десятый «Б» на подшефной фабрике. А этот снимок — семейный: отец, мать, братишка, бабушка…

Роза была очень красивой. Даже фотографии передавали эту красоту: огромные глаза, чистый высокий лоб, на плечи легли послушные косы, а взгляд радостный, прямой.

— Очень привлекательная девушка, — будто угадал его мысли Тахиров. Он тихо сказал: — Вот эти фотографии сделаны на месте преступления…

— Убийство всегда отвратительно. А здесь речь шла еще и об убийстве тупом, жестоком.

— Не сомневаюсь, что суд в полной мере воздаст убийцам, — сказал Тахиров. — Судебное заседание будет открытым. И уверен, что общественность одобрит приговор.

— Очевидно, — подтвердил Олег.

— Тогда с чем вы не согласны? — вежливо осведомился Тахиров. Он тщательно подбирал слова; говорил ровно, немножко бесстрастно. Корреспондент свалился как снег на голову. Когда к нему в комнату вошел невысокий парень в очках и представился: «Олег Мостовой, журналист», Тахиров вспомнил острые очерки в молодежных изданиях, которые были подписаны этой же фамилией, и, еще не узнав о цели визита, уже внутренне настроился на сопротивление. Тахиров только недавно стал следователем, это было его первое серьезное дело. И провел он его быстро. Конечно, Тахиров предполагал, что родственники подследственных, возможно и адвокат, будут жаловаться во все инстанции, но то, что процессом заинтересуется республиканская молодежная газета, было неожиданностью.

— Я так же, как и вы, за самое суровое наказание преступников, — ровно ответил Тахирову Мостовой. — Пусть они понесут то, что заслужили. Но по делу проходит еще один человек. Именно он меня и интересует.

Мостовой снял очки, протер стекла. Без очков он выглядел совсем мальчишкой-студентом: добрые глаза, молодые и очень глубокие. Он тоже не предполагал, что его вмешательство в уже законченное дело будет встречено с восторгом. Опыт подсказывал, что придется преодолевать много препятствий — объективных и субъективных, — которые почти всегда возникают в тех случаях, когда представители прессы просят следователя вновь возвратиться к уже проделанной работе.

— Александр Рыжков, — догадался Тахиров. — Не хочу опережать окончательные выводы следствия, но, по-моему, он тоже должен ответить перед законом. Во-первых, Рыжков мог предотвратить преступление: в пятистах метрах находился наряд милиции. Во-вторых, он оставил близкого человека в смертельной опасности. В-третьих, он дал мне, следователю, заведомо ложные показания. Наконец, есть еще и нравственная ответственность… А вы, извините, будете писать о нем?