К милицейской форме он относился с особым почтением, хотя носил ее редко. Я чувствовал, что мне это отношение никогда не постичь. Ведь подумать: китель — та же одежда, но с погонами. Для Чибиса каждая нитка в ней была наполнена особым смыслом. Интересно, что бы он делал в жизни, если бы не существовало милиции?
С некоторых пор я старался как можно реже облачаться в форму. Правда, возможностей для этого имелось не густо. Участковый — не сотрудник уголовного розыска, его всегда должны видеть. Разве что в сугубо личное время…
Однажды пошли мы со знакомой девушкой Татьяной в кино. Да, кстати, Татьяна заслуживает особого описания. Во-первых, она высокая. Маленьких я почему-то не замечаю, даже если они само совершенство. Во-вторых, она почти совершенство. Буйной страсти я к ней не испытывал, поэтому говорю абсолютно объективно. Чуть-чуть раскосые зеленые глаза, припухлые губы. Она напоминала итальянскую кинозвезду, это сходство едва уловимо. Оно, скорее, таилось в манерах, гордых взглядах, экспансивных поступках. Впрочем, меня больше эффектной игры цвета и линий привлекал ее характер. Конечно, доказать это — непосильная задача (кто же поверит?), но правда есть правда. А нрав у Татьяны был замечательный. С ней я чувствовал себя легко, точно с приятелем. Когда я пытался произвести впечатление и распускал перья, она весело осаживала меня:
— Архангельский, кончай выпендриваться!
Здорово, ведь верно? Но идеала в мире нет. Вот и у Тани был огромный недостаток — она любила мелодрамы, особенно индийского производства. И тогда Танька потащила меня на слезоточивую каторгу, в наш распрекрасный кинотеатр, где летом стучат от холода зубы, а зимой дикая жара. Я плелся следом и думал, почему женщины всегда мужиками руководят? Спросил ее.
— А потому, — безапелляционно заявила Татьяна, и ее подбородок воинственно задрался кверху, — потому, что вам ничего не надо! Пропали бы без нас!
Вот так клюква! Попробуй возрази. Но я собрался с мыслями и начал жевать скучную заумь о тактике и стратегии. Дескать, дамы — тактики по натуре и в маленьких сражениях побеждают чаще, а наш брат должен, вроде бы, одолевать в серьезных делах. Только пока этих серьезных дел дождешься, боевой дух угаснет. Собственно, развить премудрую мысль я не успел, поскольку времени до сеанса оставалось в обрез. Мы опаздывали со страшной силой. Неорганизованность — мое родимое пятно, с ним я появился на белый свет. Не помню дня, чтобы до работы добирался чинной походкой, вечно на рысях. Встану на час раньше и хоть лопни: все равно опоздаю. Моя жизнь в самом прямом смысле — марафонский бег.
Мы пулей летели по дороге. Танька, экономя минуты, норовила перетащить меня через улицу на красный свет. Объяснять ей, что нарушать правила безопасности движения нехорошо вообще, а при милицейских погонах и того хуже, было бесполезно. От этого произошла легкая размолвка. Знающие люди называют это прелюдией к будущей семейной какофонии. Впрочем, тогда грозовые аккорды скоро затихли. К счастью, нам удалось проскользнуть в уже закрывающуюся дверь кинотеатра. Мне сильно повезло: настроение у Татьяны заметно улучшилось.
Еще бы — на экране бушевали такие африканские страсти, она нарыдалась от души. И шла рядом какая-то просветленная, точно старушка с церковной службы. Но судьба наша — заковыристая качель. Едва забрался под небеса, тебя вдруг хвать об землю…
Один достойный джентльмен с косых глаз завалился в туалет, перепутав двери. Женщины, густым потоком выплывавшие из кино, были очень недовольны. По закону подлости именно я оказался первым милиционером, попавшим в их поле зрения…
Выдворить пьянчужку с незаконно занятой территории было не так-то просто. Он, вроде улитки, тем сильнее вжимался в кабинку, чем больше я старался выковырять его оттуда. Наконец мне удалось выдворить узурпатора и передать на руки подоспевшим дружинникам.
Смущенный и раздосадованный вернулся я к своей спутнице, которая очень мило делала вид, что не имеет ко мне ровно никакого отношения. Ситуация! Дипломатическая. Мы двигались молча. Высокие стороны прекрасно понимали, что игра в молчанку глупа, но начинать мирные переговоры первым никто не желал. Я думал так. Кто, черт возьми, пострадал здесь больше всех? Разве по собственной воле попал я… и вообще.
О чем размышляла Танька, легко представить. Ее день испорчен. И во всем виноват мой мундир. Я шагал, глядя под ноги, изображая оскорбленную добродетель, и, разумеется, вскорости налетел на Татьянину спину. Моя подруга свирепо обернулась, но, увидев сконфуженное лицо, наполовину прикрытое козырьком, смягчилась.
— Слушай-ка, — предложила она, рассматривая мою переносицу, — давай сходим к Юльке. Помнишь ее?
— Эта та, которая говорит, что с такими ушами, как у меня, носить короткую прическу — самоубийство?
— Ну да, Юлька, — отмахиваясь от шуточек, продолжала Танька, — которая в нашем промторге пашет. У них на базе мужские костюмчики есть… Прелесть. Цвет божественный, качество, о!
— Погоди, — успел вставить я слово, а если бы не успел, то конец. Когда она принимается толковать о тряпках, красноречие ее само собой не иссякает. — Погоди, за каким лешим тебе потребовался мужской костюм? Родственники из деревни хлопочут?
— Какие там родственники? — выпучивается Танька. — Какая деревня? — Наконец она догадывается, что я как бы подкалываю ее. — Я о тебе, умник, забочусь.
— А чем тебя не устраивает мой гардероб? — подозрительно спрашиваю я.
— Да так, вообще, — нахально врет она и при этом вы разительно косится на китель.
Тут уж человек и с сообразительностью мороженой репы докумекал бы, в чем дело. Страшно не люблю, когда лезут командовать моим бюджетом, выбором одежды. Нагрубил я в тот вечер Татьяне, однако с той поры стал являться на свидание сугубо в штатском…
Свою лепту в раскручивание моих спиральных залетов внес Витюля Шилков. Придется порыться на полках памяти и восстановить обстоятельства нашей с ним встречи. Иначе обедненной и неполной будет галерея людей, которым довелось участвовать в одной страшно детективной истории…
Через три-четыре месяца после моего торжественного вступления на должность мы с Шилковым направились в баню. Мне, естественно, весьма лестно было свести тесное знакомство с талантливым оперативником, о котором много говорили в отделении. В службе БХСС он слыл первым человеком. Зачем понадобился ему я, не берусь объяснять. Может быть, обычный интерес к новичку? Не знаю. Идея насчет бани мне очень понравилась, а ее реализация просто дух захватила…
Без малого четыре часа Витюля вводил меня во вкус сладкого ада парной. Пространщик дал нам неправдоподобно пушистый веник. Увы, под конец от березовых веток остались жалкие прутики. Распаренные, с кожей в листьях, словно модные обои, мы угомонились на деревянных скамьях предбанника и стали вкушать дары шилковского «кейса». Тонюсенькая его коробка вместила много такого, от чего у меня весело зачесался нос. Щедрой рукой Витюля на половинке газеты расставил две бутылки тягучего, в темном стекле, чешского пива, кусок розовеющего сала, банку кабачковой икры, изящную палочку «салями»…
С восторгом смотрел я на Шилкова. Теперь мне еще больше стало казаться, что у него твердый римский слепок лица — прямо вылитый Гай Юлий или Флакк. Виктора не слишком портил маленький изъян — глаза были немного «расцентрованы»: каждый из них так и норовил уставиться в «свою» сторону. Утаить черную зависть я не сумел.
— Ты что скуксился? — спросил Витюля, когда мне пришло в голову подначить его, а для затравки я изобразил скорбную мину.
— Открою тебе, Витя, роковую тайну: я родился под несчастливой звездой!
— Почему «под несчастливой»? — с набитым ртом про бубнил Виктор.
— Не понятно разве? — стал раскручивать сюжет укола я. — Угораздило меня стать участковым. Надо было к вам проситься.
— Это чтоб в баньку с баклажанной икрой ходить? — спросил не без иронии догадливый оперуполномоченный БХСС.
— Ладно, ладно, — покачал головой я, — только не надо мне доказывать, что здесь все перед тобой выплясывают из природного человеколюбия. Знаю эту публику…
— Между прочим, — изменившимся голосом, от которого у меня сердце екнуло, заговорил после паузы Шилков, — тут никому не известно, что я из милиции. К чему козырять этим? Надеюсь, ты не из тех голубчиков, которые надевают в гости «поплавок»? Товар лицом. Дескать, имей те в виду — я не осел, значок об окончании института на месте. Не люблю таких. А ты?
— Не люблю ездить в переполненных автобусах и выносить помойное ведро. Одинаково тошнит от этих занятий, — неопределенно пробормотал я, чувствуя, что основательно задет словами собеседника. Терпеть не могу подобных положений. Думаешь, как бы не покраснеть, и обязательно делаешься чуть светлее свежеразрезанной свеклы. До того неловко стало. Ни с того, ни с сего вдруг принялся болтать о Финике и злополучном кольце. Впрочем, об этом речь впереди. Надо же закольцевать «форменную» тему. Нет, не только из-за всего, о чем уже говорил, я исключительно по необходимости надеваю шинель или китель (судя по сезону). Если уж откровенно, то на первых порах я просто не «отходил» от приступов неиз- вестной врачам «болезни». Чудилось, что хулиганы и крикуны со всей округи собрались на мой участок и специально испытывают мои нервы. Раньше я и не представлял, сколько кругом может таиться опасностей, когда думаешь не об одном себе. А не думать нельзя, коль на тебе фуражка и погоны. Я появлялся на улице с каменной физиономией, но за этим официальным фасадом дрожмя дрожал заяц моего сердца. В душе я молился неизвестному богу не за мирных обывателей, а за хулиганов и скандалистов. Посидите дома смирно, внушал я им мысленно, а то придется волочить вас в отделение, шум поднимать.
