цвета у нее глаза? Зачем спрашивать, что я ем на ужин и хватает ли мне денег, чтобы обеспечить себя? Мне не понравилось и то, что он слишком настырно интересовался, сколько лет моей дочери и была ли Дора беременна от меня. Какое ему дело до моей личной жизни? Такое ощущение, будто в душе поковырялись палкой, которой перед этим мешали дерьмо в общественном сортире».
* * *
Рогнеда гладила соседского рыжего кота, сидевшего у нее на руках. Он любил Рогнеду, а Рогнеда любила котов. Если бы у нее была такая возможность, девушка собрала бы всех бродячих кошек в самом огромном в мире приюте, который создала бы своими руками. Там о них бы заботились, кормили, в этом месте кошки чувствовали бы себя счастливыми, и у них имелась бы крыша над головой.
Порой Рогнеда сама себя ощущала никому не нужной кошкой, живущей на улице. Хотя у нее был молодой человек, которого она любила, и у нее была крыша над головой.
Она думала, что ей делать с тем, что внезапно обрушилось на нее. Как правильно распорядиться тем, чего не приобрела, что досталось ей даром. Рогнеда была больна, и если бы у нее спросили, что она чувствует, она могла бы сказать: «Такое ощущение, будто в меня выстрелили, а я упала, выжила и живу». Всего за неделю девушка потеряла два с половиной килограмма из-за переживаний. Несмотря на это, она ходила на работу и училась после работы, чтобы прокормить себя, обеспечить стабильность в будущем и не просить денег у своего мужчины.
С раннего детства она привыкла полагаться на себя.
Старик дважды вызывал ее на допрос и задавал ей самые различные вопросы, например: чувствует ли она, что что-то украла? Во сколько лет она перестала верить в Бога? Преследует ли ее кто-то на улице и ощущала ли она порой свою лучшую подругу матерью?
* * *
Дору убили, взяв семь тысяч американских долларов – ее сбережения – и горстку украшений из золота. Что, если бы ей однажды сказали, что ее жизнь может стоить семь тысяч долларов плюс несколько украшений из деревянной шкатулки, спрятанной в гардеробной за коробкой с нитками? Поменяла бы она что-то в своем существовании, почувствовала бы приближение бродившего тенью за ней несчастья? А убийца, если бы ему однажды сказали, что он нанесет несколько ударов ножом в живот живому человеку, молодой замужней женщине, не имеющей детей, лишь бы забрать у нее то, что представляло для него ценность? Эти и другие вопросы мучили супруга убитой, и он поделился мыслями со своим собеседником: низкорослым седоволосым стариком, расследовавшим это дело. Несмотря на свои годы, несмотря на болезненную худобу, тот был крепким, физически сильным и регулярно подтягивался на перекладине – пять-семь раз до подбородка, колол дрова, ухаживал за своим домом, садом и был мастером на все руки. В свободное время Старик всегда думал, чем бы себя занять, он не любил сидеть без дела.
– Я вижу, понимаю, но не могу доказать, – тихо сказал Старик и закрыл глаза.
Он был немногословен, говорил зачастую кратко, но по существу, и в любой непонятной ситуации предпочитал молчать, нежели делиться с кем-то своими догадками или умозаключениями. Сейчас Старик жевал мятную конфету, и, если стоять с ним совсем рядом, то можно было уловить приятный и мягкий мятный аромат.
– Еще мне не дает покоя мысль, как живется убийце. Как ему будет житься дальше. Я много думал… – говорил его собеседник.
«Ох, если бы он хоть на минуту заткнулся. До чего же болит голова, даже пострадать в тишине не могу», – пронеслось в мыслях у Старика. Он ничего не ответил. Не сказать, что он совсем не слышал собеседника – если бы его попросили повторить сказанное, он бы спокойно мог это сделать. Но вероятнее всего, вместо этого посмотрел бы с недоумением, и в этом взгляде читалось бы: «Ты кто? Долго здесь сидишь? Я думал, кроме меня в этой комнате никого нет… как странно, ну и ладно». Не сказать, что ему было чуждо человеческое горе, скорее оно было ему привычно. Порой головные боли тревожили его сильнее чужого горя, и сегодня был один из тех самых случаев. Ему не хотелось общаться со своим собеседником, тот не говорил ничего нового, Старик не мог вынести для себя из его слов никакой ценной информации. Он просто находился рядом.
Мужчина с волосами цвета луны, серебра – некогда его волосы были каштановыми, он носил длинную шевелюру в свои двадцать семь, когда впервые женился – смотрел перед собой задумчивым взглядом. На самом деле это был взгляд смирения и усталости – он терпел головную боль и не хотел показывать этого. И когда его собеседник наконец закончил свою речь, Старик сказал:
– Я подумаю, а сейчас мне нужно уходить.
Муж убитой молча встал со своего места и вместе со Стариком направился к выходу из кабинета. Он не стал перечить пожилому мужчине, расследовавшему это дело, не стал навязываться со своими разговорами. Ему подумалось, что Старик не хочет его слушать, и этого было достаточно, чтобы закрыть рот и думать про себя.
* * *
Старик жил в небольшом двухэтажном доме – с соседями, так как дом был разделен на две части. Давным-давно, когда ему было всего несколько лет, его отец, прошедший войну и вернувшийся из Берлина живым в звании старшего лейтенанта, взял денег у своего знакомого на строительство дома, пообещав, что по окончании работ отдаст ему половину дома, а в другой половине будет жить со своей семьей – у отца было двое мелких мальчишек и жена-учительница.
Отец давно умер, мать умерла еще раньше, и Старик жил в этом доме вместе со своей женой. Женщина с густыми, длинными темными волосами была младше своего супруга на восемь лет, работала в местной аптеке и получала пенсию. Нехватка денег вынуждала ее работать изо дня в день, она жаловалась Старику, что устала. Ее мечта накопить на маленькую квартирку, чтобы сдавать и жить на деньги арендаторов, казалась Старику несбыточной фантазией. Он мог слушать об этом, но никогда не относился к словам жены серьезно. Его устраивала та жизнь, которую он выбрал, и ничего менять он не хотел, Старик, можно сказать, болезненно относился к переменам. Чего совсем не скажешь о его жене, которая была рада любой перемене в жизни, как глотку свежего воздуха – будь то поездка
