со мной, а сам глаз не сводит с г-жи Гигельдорф. — Пока все попечители клуба автомобилистов не выскажутся о победе железного коня над крестьянской лошадкой, никто с места не сдвинется.
Девушка захихикала, но тут же взяла себя в руки, приметив строгий взгляд пожилого господина, стоящего в десяти шагах.
— Отец, похоже, недоволен вашим участием в гонке, — проницательности Ивана позавидовали бы многие сыщики.
— Он переживает из-за того, что я отказала очередному жениху, — губы Луизы задрожали, я так и не понял — то ли от гнева, то ли она пыталась сдержать смех.
— Вы что же, совсем не хотите выйти замуж? — я не желал показаться нескромным, но восклицание вырвалось само собой.
— Хочу, — честно ответила гонщица. — Но не за этих. Дело в том, господин Базальтов, что я откровенно расспрашиваю всех, кто ко мне сватается. Выясняю, какую жену они хотят заполучить. Ответы всегда одинаковые. Во-первых, красивую… Положим, тут я еще могу соответствовать их ожиданиям.
— На все сто! — воодушевился Пузырев.
— Но дальше они рисуют в своих фантазиях совсем не меня. Все хотят заполучить кроткую домоседку, которая обустроит уютное гнездышко, нарожает детей, и никогда не будет перечить мужу. А я, знаете ли, взвою от тоски за вышиванием. Я хочу мир посмотреть, поехать далеко-далеко к океану. И если отыщется человек, который готов разделить эти мои увлечения…
По пылающим глазам Ивана я догадался, что такой человек уже нашелся, однако признаться в своих чувствах приятель пока не отважился. Тем временем г-н Гигельдорф подошел к дочери и, игнорируя наши вежливые поклоны, заявил:
— Луиза, я не позволю тебе ехать одной!
— Я не одна, папа, — упрямо ответила она. — Если ты не заметил, здесь много людей, и мы поедем славной компанией.
— Это неслыханно! Это, в конце концов, неприлично. А если по дороге кто-то из «славной компании», — слова эти он произнес презрительно, и по-прежнему не удостоив нас вниманием, — пристанет к тебе с недостойным предложением? Луиза, я не ограничиваю твоих прав на участие в гонке, но считаю, что с тобой должен отправиться телохранитель.
— Да? И кого же ты выбрал на эту роль?
— Твоего кузена Клауса, — г-н Гигельдорф махнул рукой, подзывая рыжеволосого юношу с чуть оттопыренными ушами.
— Клаус слишком много ест, а лишний вес для гоночного автомобиля недопустим. К тому же кузен станет ныть: «Когда мы уже приедем…» Нет, благодарю покорно. Балласт мне в дороге ни к чему. У меня есть более надежные защитники.
— Этот, что ли? — отец скосил глаза на Ивана и поморщился.
— Нет, конечно. Этот, — Луиза указала на бумажную икону Спасителя, прикрепленную на стекле, справа от руля, — и этот, — она плавным движением достала револьвер из неприметной кобуры на поясе. — Я уже взрослая девочка и сумею постоять за свою честь. Поверьте, мне грозит единственная опасность, что вы когда-нибудь задушите меня своей чрезмерной опекой.
Возражения г-на Гигельдорфа потонули в гудении клаксонов и дребезжании велосипедных звонков — так участники гонок приветствовали князя Щербатова и еще двух незнакомых мне господ, которые поднялись на балкон угловой башни.
— Др-р-рузья! Сор-р-ратники! — взревел князь, стараясь перекричать какофонию. — Сегодня мы с вами напишем новую страницу в истории автомобильного движения…
Я заметил, что Николай Сергеевич читает по бумажке и не стал записывать слово в слово. Раз уж мы едем вместе, обязательно представится возможность скопировать речь или, может быть, он просто подарит мне этот листок в качестве сувенира, на память о гонке Москва — Санкт-Петербург.
— Ты же еще не все автомобили рассмотрел, — дернул меня за рукав Иван. — Пойдем, покажу.
Мы пробрались через толпу зевак к потрепанной бричке со складным верхом. Только без лошади.
— Знаешь, что это? — хитро прищурился Пузырев.
— Бричка со складным верхом, — сказал я. — Только без лошади.
— А вот и не угадал. Это электромобиль.
— Глупый розыгрыш! Неужели я не отличу обыкновенную «кукушку» [7] от самоходного экипажа?! — моему возмущению не было предела. — Кучер распряг лошадь и увел на водопой, а ты и рад каверзу устроить.
— Вовсе нет.
— Да как же нет?! Смотри, вот даже сундук с чьим-то скарбом на запятках стоит. Наверняка какой-то путешественник завернул посмотреть на пробег, а после старта пыль уляжется и он потащится на извозчике за нами следом, вдоль по Питерской, — тут я присмотрелся внимательнее, обнаружил провода, идущие из сундука к колесам, а также небольшие рычаги на кучерском облучке, и прикусил язык. — Так это что же, взаправдашний электромобиль?
Иван кивнул.
— Это не сундук, а гигантский аккумулятор. Энергии хватит примерно на сто верст. Потом уже придется запрягать лошадок и тащить до ближайшей электростанции, чтобы подзарядиться. Потому и сделана машина из старой брички. Гениально придумал, да?!
— Кто придумал?
— Ипполит Романов, инженер из Петербурга. Вон он, стоит рядом с князем на башне. Сегодня надеется побить рекорд скорости для электромобилей, поэтому могу предположить, что спалит батарею еще быстрее. Если до Солнечной Горы доберется — уже будет чудо.
— А позади «кукушки», под десятым номером, не твой ли драндулет стоит?
— Нет, это «самокат» Бориса Луцкого, который как раз выступает с балкона. Смотри-ка, прослезился. Готов спорить, сейчас о судьбах русской армии заговорит, — Иван прислушался. — Ну, точно. Ох, хитрый жук! Давно живет в Берлине и видит, как тамошние изобретатели зашибают огромные деньжищи, поставляя подобные коляски для военных нужд. Вот и этот намеревается выбить контракт с военным министерством. «Хоть и занесла меня нелегкая на чужбину, а все-таки желаю посильно быть полезен своему Отечеству», — передразнил он. — Пустомеля!
— Почему тебе не нравится его идея оснастить армию моторами?
— Идея-то хорошая, а коляска — дерьмо. В ней моторчик всего на полторы лошадиные силы. Если поставить сверху пулемет да пустить ее на поле боя, как предлагает горе-механик, то ущерба для армии будет гораздо больше, чем пользы.
— Что же он, не понимает этого?
— Понимает. Потому и торопится поскорее продать несколько колясок по две тысячи рублей. А потом пусть разоблачают и клеймят позором, деньги уже в кармане.
— Ничего себе цену заломил, наглец! — меня переполняло такое искреннее возмущение, что я не удержался и пнул «самокат». —
