Переодевшись в сухое, Абзац слил из ванны холодную воду и пустил горячую, добавив туда пены. Он чувствовал себя неимоверно грязным, как будто его долго валяли по раскисшей земле, пиная ногами, как футбольный мяч. Пока ванна наполнялась, он немного постоял перед зеркалом, разглядывая свое лицо. Оно было чистым - видимо, Хромой заранее предупредил своих костоломов, чтобы те не били Абзаца по физиономии.
Он сходил на кухню, отыскал в одном из ящиков сухую пачку сигарет, закурил и вернулся в ванную. Здесь он открыл зеркальный шкафчик над раковиной и взял оттуда ножницы, стараясь не смотреть на скромно стоявшую в уголке бутылочку "Белой лошади". Сейчас, как никогда, ему хотелось "восстановить кислотно-щелочной баланс".
Тугая струя горячей воды с глухим шумом бежала в ванну, взбивая пушистую пену. Над ванной курился пар, зеркало начало запотевать. Абзац толкнул дверь, выпуская пар в прихожую, и перекинул свой длинный "конский хвост" через плечо на грудь, крепко обхватив его у основания левой рукой. Момент был почти торжественный, не хватало только музыки. Абзац подумал, не поставить ли ему "Битлз", но решил, что для разнообразия исполнит что-нибудь сам.
- А по тундре, - неожиданно для себя самого заголосил он, поднимая ножницы, - а вдоль железной дороги, где мчит курьерский Воркута Ленинград...
Ножницы заскрипели, преодолевая сопротивление тугого волосяного жгута, лязгнули, и в следующее мгновение Абзац равнодушно бросил на крышку стиральной машины рассыпающийся пучок длинных черных волос.
Глава 9
ЖЕЛТАЯ СУБМАРИНА
До ближайшего гастронома было каких-то два квартала, а до стоянки, где ночевала его машина, - целых четыре. Арифметика получалась совсем простая, и Чиж отправился в магазин пешком, тем более что за ночь небо окончательно очистилось и день был ясным и жарким.
Все утро Чиж провалялся на диване, просматривая разделы спортивных новостей в газетах и переключая каналы телевизора. Непрочитанных газет у него накопилось штук десять, но изложенные в них спортивные новости уже были известны ему понаслышке из разговоров на службе и в метро. По телевизору показывали какой-то заунывный латиноамериканский бред и программы для подростков. Ведущие этих программ говорили как будто бы на русском языке, но Чиж с удивлением поймал себя на том, что не понимает доброй трети произносимых этими симпатичными молодыми людьми слов. Тогда он выключил телевизор и отправился в ванную бриться.
Водя по щекам безопасной бритвой, он все время косился в сторону ванны, под которой обычно хранилась одна из его многочисленных заначек. Коситься туда было абсолютно бесполезно: накануне вечером Чиж собственноручно "разрядил" все свои тайники, слив их драгоценное содержимое в широкую глотку финского унитаза. Он отлично помнил об этом, но взгляд, словно притянутая мощным магнитом стальная иголка, все время возвращался к узкому просвету между стеной и краем ванны, с надеждой ловя блеск стекла, которого там уже не было.
В результате этой стрельбы глазами Чиж порезал шею, да так, что это больше напоминало результат разбойного нападения, чем невинную оплошность во время бритья. Крови было столько, что пришлось подставить ладонь из опасения запачкать рубашку. На какое-то мгновение Чиж даже не на шутку перепугался, решив, что между делом перерезал себе сонную артерию, но это оказалось полной ерундой. Правда, залепить порез туалетной бумагой, как обычно в подобных случаях, Чижу не удалось, но и ничего особенного в происшествии тоже не было - обыкновенный порез, бывает и хуже...
Он залепил ранку бактерицидным пластырем, сполоснул испачканную кровью раковину и закончил бритье, дудя под нос мотив "Желтой субмарины". Дудел он недолго: развеселая бодрая мелодия совершенно не соответствовала его настроению, а музыкальные способности майора были таковы, что он мог петь, только пребывая в приподнятом расположении духа.
Время приближалось к обеду. Майор вспомнил, что еще не завтракал, и направился на кухню, поскольку делать ему все равно было нечего. Он все время боролся с ощущением, что спит и видит сон. Организм давно привык к определенному ритму жизни, и вынужденное безделье в разгар рабочего дня никак не укладывалось в этот ритм.
На кухне он, задумавшись о биоритмах, совершенно рефлекторно полез в шкафчик под мойкой. Он уже успел выдвинуть мусорное ведро и запустить руку в пыльный угол, когда вспомнил, что пришел сюда вовсе не за этим, а для того, чтобы приготовить себе обед, он же завтрак.
Яиц в холодильнике почему-то не оказалось, ветчины тоже. Вообще, Чиж вынужден был признать, что по части съестных припасов у него дома негусто. В последнее время он основательно подзапустил домашнее хозяйство, занятый другими делами.
Чиж пригорюнился, сидя на корточках перед открытым холодильником и глядя в его полупустое нутро. Он чувствовал себя отравленным и слабым, как новорожденный котенок. В желудке сосало, но мысль о еде вызывала отвращение. Он думал о том, что пятьдесят граммов водки мигом привели бы его в порядок. А если выпить сто, то и аппетит, глядишь, появится...
Он заставил себя сжевать завалявшийся на полке холодильника кусок копченой колбасы с черствой хлебной коркой, забытой в хлебнице, запил эту дрянь холодной заваркой прямо из носика, заварочного чайника и решил, что так жить нельзя. Нужно было идти в магазин, закупать продукты и вообще что-то решать.
Натягивая брюки, Чиж криво улыбнулся своему отражению в зеркальной стенке шкафа. Решать... Что ему решать? Все решено за него и без него, а ему остается только смотреть телевизор и листать газеты. Строго говоря, в такой вот ситуации возможно только одно радикальное решение - пустить себе пулю в лоб. Так ведь пистолет в сейфе, сейф в кабинете, а кабинет на работе, куда ему строжайше запрещено приходить в течение месяца. "Пока, веско подчеркнул Лаптев, покачивая толстым указательным пальцем, - пока месяц. Ты в отпуске сколько не был? Три года? Это получается как раз три месяца отпуска. Пока пиши заявление на месяц, а там посмотрим. Вообще-то, тебя полагается разжаловать, но я постараюсь замять эту историю. Ну, ловили бандита, ну, ушел... А про вашу пивную экспедицию я промолчу.., пока. Все ясно?"
Чижу все было ясно. Он решил, что сравнительно дешево отделался, и счел своим долгом выразить подполковнику Лаптеву свою горячую признательность. И вот теперь он шел в гастроном за продуктами, наслаждаясь первым днем первого за три года отпуска и первым за последние полтора года днем абсолютной трезвости. Удовольствие было ниже среднего, но Чиж крепился. Он заставил себя пройти мимо пивного ларька, даже не повернув головы, чтобы проверить, есть ли сегодня в продаже горячо любимое темное бархатное.
Чтобы немного отвлечься, он стал вспоминать вчерашний день. Самым ярким впечатлением была, конечно же, стремительно надвигавшаяся на него хромированная решетка радиатора огромного "шевроле". Чижу приходилось читать и слышать о дорожных инспекторах, которые бросали свои машины под колеса тяжелых грузовиков, чтобы ценой собственной жизни задержать преступника и предотвратить человеческие жертвы. Он всегда старался пропускать такую информацию мимо своего сознания, поскольку она совершенно не поддавалась логическому анализу. То есть с точки зрения чистой логики такие действия выглядели вполне оправданными и разумными: петляющий по проезжей части "МАЗ" с пьяным водителем за рулем необходимо было остановить любой ценой, чтобы спасти ни в чем не повинных людей от увечий и смерти. Гаишник, преграждающий путь многотонной махине своим "жигуленком", просто до конца выполнял свой долг. Неясно было другое: как быть с инстинктом самосохранения?
После вчерашнего происшествия Чиж окончательно разобрался с этим вопросом. Инстинкт самосохранения сработал, но произошло это уже тогда, когда изменить что-либо не представлялось возможным. Посылая "Волгу" наперерез более тяжелому "шевроле", он просто не успел подумать о смерти. Он ни о чем не успел подумать, кроме того, что операция, похоже, сорвалась и преступник вот-вот уйдет. У него был только один способ остановить киллера, и он воспользовался им. Получается, что инстинкт охотника оказался сильнее инстинкта самосохранения, подумал Чиж и иронично улыбнулся. Есть вещи, подумал он, рассуждать о которых просто противопоказано. Думая о таких вещах, невозможно удержаться в рамках приличий: поневоле сбиваешься если не на патетику, то на обыкновенный цинизм.
Он вспомнил лохматую образину, которую успел разглядеть за лобовым стеклом пикапа. Неопрятные светлые волосы до плеч, бакенбарды, усы, круглые очки... Это что же, и был легендарный Абзац? Больше похоже на привидение дух хиппи, откинувшего копыта от передозировки.
"А есть ведь еще и Кондрашов, - напомнил он себе. - Разобраться с господином депутатом будет посложнее, чем с Лаптем. Его не устроит сложившееся положение вещей, ему надо, чтобы я его защищал. Кондрашова не устроит мое устранение от этого дела, а Лаптя не устроит, если я буду продолжать этим делом заниматься на общественных началах. Батюшки, а ведь я влип! Да еще как влип-то... Рвануть, что ли, к морю, как Лапоть советовал? Пока я буду загорать, тут все как-нибудь закончится: либо Абзаца возьмут, либо Кондрашова шлепнут. Туда им обоим и дорога, вот только уезжать мне никуда не хочется. Чего я там не видел, на этом вашем море? И потом, не привык я, чтобы меня из моего дома выживали..."
