Ознакомительная версия.
– Надежным, – подсказал Дрозд.
– Да, надежным. Наверное, это и привлекло к нему Анну. Когда вокруг бурлят страсти, хочется ухватиться за скалу. Но и к ней мужчины тянулись, не буду отрицать.
– Вы же сказали, она была на пять лет его старше, – уличила Света. – Почти старуха.
– Немолодое тело, морщины, седина, тлен… – развил образ Дрозд.
Марку Самуиловичу пришлось пойти на попятный:
– Я говорил о своем вкусе. Он у меня слишком изысканный. Но многие в театре были влюблены в нее без памяти и, полагаю, влюблены по сей день. Она умеет приручать мужчин и вызывать в них стойкие чувства – уж не знаю, как ей это удается. Лично мне всегда претила ее жесткость. Женщина должна быть подобна свежевыпеченной булке – мягкой, ароматной, воздушной… А не гвоздю, если вы понимаете, что я имею в виду.
Стрельникова не стала устраивать с Рыбаковым ссору на людях. «Слишком гордая», – с осуждением пояснил Марк Самуилович. Анна поняла, что все вокруг ждали от нее сцены ревности и весьма огорчились, когда их лишили зрелища. Но совладать с собой полностью прима не смогла и на репетиции работала из рук вон плохо.
Вот тогда-то Виктор Стрельников и вышел из себя. Он долго сдерживался, а репетиция стала последней каплей.
– Ах, как он наорал на нее! – Якобсон с удовлетворением потер ладони. – Учинил прилюдную расправу, вылил, голубчик, все, что накопилось. Наш Витенька бывает весьма остер на язык. А когда подошел Рыбаков, досталось и ему. Славная, славная вышла разборка!
– И чем все закончилось? – спросила Света.
– Репетиция, конечно, была сорвана.
– А глобально? – уточнил Дрозд.
– Стрельниковы помирились. Виктор с Рыбаковым, впрочем, тоже. Или сделали вид, что помирились. – Старик подмигнул ему. – Выгода у деловых людей на первом месте!
– Значит, Стрельников извинился?
– А почему бы и не извиниться, если не прав? А если прав, тем более можно просить прощения. Ты ничего не теряешь, а сопернику приятно…
Он заметно подчеркнул «соперника». И вновь подмигнул, теперь уже адресуясь Свете.
«Вот ведь старый пакостник, – неприязненно подумала она. – Какой еще «соперник», когда Виктор – родной брат Анны? Намекает на всякие мерзости и сам же ими упивается».
А Марк Самуилович, покончив с любовными страданиями Стрельниковой, перешел к жизнеописанию ее брата.
Стариком до сих пор владели сильные чувства по отношению к человеку, выгнавшему его из театра. За десять лет ненависть ничуть не уменьшилась. Он обвинял Виктора в растратах, кражах, взятках – во всех махинациях, какие только мог сочинить. Чем дольше Света и Дрозд слушали Якобсона, тем очевиднее становилось, что все это небылицы. Марк Самуилович держался старой версии, придуманной много лет назад. Сейчас она выглядела не менее нелепой, чем тогда.
Дрозд незаметно толкнул Свету ногой: «Пора заканчивать». И спросил:
– Марк Самуилович, вы забыли кое-что рассказать. После того инцидента на репетиции Рыбаков и Стрельникова перестали встречаться?
Якобсон наморщил лоб.
– Не помню… А, впрочем, да. Перестали. Рыбаков держался в стороне и как-то охладел к Анне. Но помани он ее – и все бы закрутилось заново.
Больше им не удалось ничего выжать из старика. Он сворачивал на рассуждения о своей роли в жизни театра, пересказывал исторические анекдоты и наконец понес совсем уже откровенную чушь.
Дрозд захлопнул блокнот и поднялся.
– Большое спасибо за ваш познавательный рассказ.
– Пожалуйста, пожалуйста, голубчики. – Марк Самуилович выложил всю подноготную давних врагов и теперь благодушествовал. – Когда выйдет ваша разоблачительная статья?
– Мы вам позвоним, – уклонился от ответа Дрозд. – Можно вопрос, не относящийся к делу? – И, не дожидаясь разрешения, спросил: – Зачем вы нас посадили на эти стулья? Чего вы добивались?
«Ну, сейчас Якобсона понесет, – ужаснулась Света. – Наверняка запоет о контакте между зрителем и актером, о дистанции… Напрасно Лешка это затеял».
Но вместо того, чтобы снизойти до объяснения, Марк Самуилович неожиданно смутился.
– Это ни в коем случае не с целью унизить вас, – забормотал он, отводя глаза. – Видите ли, у меня есть кресла, и даже стулья… То есть были. Но Эдмончик питает к ним слабость.
Эдмончик поднял голову и вновь жизнерадостно оскалился. Свете показалось, что в пасти у него, как у акулы, шесть рядов зубов.
– Он что, погрыз их? – догадалась она. И тут же вспомнила Тихона, с появлением которого одной диванной обивкой в ее доме стало меньше.
Якобсон кивнул.
– Все что ли? – не поверил Дрозд.
– Ну почему же все… Кое-что осталось. Вот, пожалуйста, посмотрите сами.
Он колыхнул щеками в сторону фортепиано. Света подошла ближе к бесформенной куче. Снизу из кучи торчало что-то, отдаленно напоминавшее резной подлокотник.
– Это что, кресло?
– Было, – уныло признал хозяин. – И не так давно.
Дрозд по-новому взглянул на пса. В его глазах мелькнуло уважение.
– А почему вы ему не запрещаете? – наивно удивилась Света.
Якобсон поджал губы.
– У вас есть животное?
– Есть.
– Вы ему что-то запрещаете?
– Ну, конечно!
– И что, оно слушается?
Света запнулась.
– Э-э-э… нет, – призналась она под насмешливым взглядом Дрозда.
– Вот и не задавайте тогда глупых вопросов, – отрезал Марк Самуилович.
Когда они выезжали из двора, по радио крутили песню Леры Белой «Синдром клопа». Запись была с концерта, и до них доносился дружный рев поклонников, подпевавших припеву: «Море! А на море суша! А на суше пальма! А на пальме клоп сидит и видит море! А на море суша! А на суше пальма! А на пальме клоп сидит и видит…»
Этот бесконечный стишок Светлана помнила с детства и меньше всего ожидала, что из него можно сделать ноту протеста офисного планктона.
– Включи погромче, а? – попросил Дрозд. – Там дальше речитатив, я его никак не разберу.
Света прибавила звук.
– Наслаждайся.
«А кого-то ждет свидание, купание в субботу! – затараторила Лера. – Но ты сидишь на своей пальме и строгаешь отчеты. Тебе пришлось ползти наверх, и это было непросто, но ты видел перспективы карьерного роста. Теперь оттуда видно море, берег, чайки, понтон и ты отныне важный клоп, а не какой-то планктон!»
– Можешь выключать, – разрешил Дрозд.
– Уверен? Там дальше будет про трансцендентальную тоску клопа и утрату смысла жизни. Клоп хочет искупаться в море, но не может, потому что для этого нужно лезть вниз.
– Да и черт с ним. В какое-то странное направление уходит твоя Лера. Это все довольно вторично.
– Экспериментирует, – оправдала Света певицу. – Ты слишком многого от нее требуешь. Какая конкуренция самая тяжелая, знаешь? Конкуренция с самим собой. Лере еще долго будут ставить в пример ее же собственные песни вроде «Двести двадцать вольт». Она пытается уйти от того, что делала три года назад, и тебе, как музыканту, это должно быть понятно.
– Мне понятно… – Дрозд задумался на несколько секунд. И когда Света уже была готова выслушать взвешенное мнение о тенденциях в музыкальном развитии певицы, решительно закончил: – Мне понятно, что я жрать хочу, как из пулемета. Поехали, перекусим, пока есть время.
Если Света хотела описать какое-то место в Москве, она говорила так: «Это на Садовом, неподалеку от дома с мозаикой, там еще справа сквер с голубыми елями».
Если Дрозд хотел описать какое-то место в Москве, он объяснял: «Это между «Сырной дыркой» и «Оладушками», если идти пять минут вглубь от бывшей столовки номер семь».
Он ориентировался в столице не хуже мыши в буфете, знающей, где можно достать кусочек пряника, печенье, а то и пастилу, а где стоит обойти рассыпанную отраву. Он держал в памяти невероятное количество кафе, ресторанчиков и простецких забегаловок, где можно было купить беляш «как из детства» или съесть, обжигаясь, тарелку горячих, вкусных до умопомрачения пельменей. Дрозд не был гурманом, а всем прочим блюдам предпочитал жареную картошку с лисичками в сметане. Но, бродя с ним по Москве, можно было не беспокоиться о том, где поесть и как после этого остаться здоровым.
На этот раз он привел Свету в маленькое кафе, выдержанное во французском стиле. Столики в зале стояли плотно друг к другу, а Света терпеть не могла есть в тесноте. Но Дрозд, не останавливаясь, проследовал дальше и вышел во второй зал, где в дальнем уголке, у окна, обнаружилось уединенное место. На подоконнике буйствовала красная герань, солнце теребило листья, а стеклянные солонка с перечницей отправляли друг другу солнечные зайчики.
Света с удовольствием опустилась в кресло.
– Чудное местечко. Почему этот столик не занят?
– Потому что здесь герань, – усмехнулся Дрозд.
Он раскрыл меню и углубился в изучение супов.
– Ну и что?
– Не всем посетителям нравится запах. Некоторые жалуются, что он отбивает аппетит.
– Почему же тогда ее не уберут?
Ознакомительная версия.
