Ознакомительная версия.
Опять же, если вместе, то почему Шкавронский остался в Семеновске? Знал ли он о спектакле, разыгранном Горбушкиным? Шкавронский мертв и никто не расскажет об этом. Если только…
Яна мечтательно улыбнулась. И снова задумалась.
А Рита? Для чего ей было оставаться? Неужели Горбушкин так мало любил дочь, что бросил ее? Нет, по всему выходит, что она, нарушив его запрет, вернулась в город.
Почему Рита вдруг оказалась вСеменовске? Это должно быть что-то сильное, жгучее, безудержное… Тайное желание, запретная страсть? Для чего так рисковать? Яна вспомнила сцену на вокзале, парня с аккуратными бачками, наподдавшим ногой бандиту с сотовым. Кто он, случайный попутчик? Нет, не похоже…
Яна зевнула и, не переставая задавать себе вопросы, вернулась в кровать. Потушила электричество и вытянулась на простынях. Но сон не шел. Она закрыла глаза, погрузившись во мрак, не сравнимый с темнотой ночной комнаты. Ибо эта темнота бывает чем-то оттенена – кривящимся силуэтом на стене, лунным пятном на полу или одеяле, отблеском циферблата, попавшего в круг звездной пыли, просеивающейся сквозь неплотно закрытые занавески.
Яне утопала во тьме своих зрачков. Она медленно проваливалась в какую-то скользкую вату, скатываясь, пролетая многочисленные слои. Точно в шерсть какого-то животного. Скользила по черному бархату и шелку. Это была кошка, ну конечно, – мелькнул отсвет живых слов на краю погруженного в дремоту сознания Яны, – сладострастно потягивающаяся, бросающаяся в бегство и уносящая ее на своей спине кошка. Душистый мех овевал Яне лицо, она пробовала взгромоздиться выше, добраться до холки, но все время скользила вниз, а потом снова повторяла свои усилия, остававшиеся безуспешными. И когда, обессиленная этой скачкой, Яна больше не могла удерживаться на лоснящейся и отливающей черным блеском спине животного, с криком упала. Но вскоре страх сменился удивлением, радостью, ощущением неуязвимости и полноты. И Яне стало казаться, что шерсть животного – это ее собственные волосы, которые развевались и неслись за ней подобно бесконечному шлейфу, подхваченные ветром, беспрестанно обрушивающим снопы огня на ее слитое с первозданной тьмою лицо.
И вдруг перед ней расцвели диковинным красные и розовые цветы, раскрылись так живо и трепетно, что у нее сладко сжалось сердце. Они смеялись и нежились, сияя на белом фоне свежими лепестками. Яна подняла глаза, увидела белые складки одежд и вышитую синим атласом горловину. Из нее выступила черная шея, а следом – темное лицо, черты которого невозможно было различить. Это лицо лишь благодаря резкой линии, отделявшей его от потемок, позволяло нащупать глазам его очертания. Яна интуитивно поняла, что это очередной фрагмент таинственного изображения.
Яна почувствовала жгучее нетерпение и томительную грусть, населявшие этого пленительного незнакомца. И это было так мучительно и сладостно, что она крикнула что-то невразумительное, бессвязное, дикое. И очнулась, привстала, но тут же в изнеможении снова откинулась на подушки. Словно это видение высосало у нее всю кровь. Досада, дикая досада и недовольство – вот что она почувствовала в ту секунду. «Джокер» издевался над нею! Она кусала губы. Но ведь что-то это должно значить! Сюрприз – сюрпризом, но нельзя же отрицать, что эта карта с поразительной последовательностью воспроизводит перед ней некое изображение. Если бы у нее, у Яны, хватило сил, картина явилась бы ей в полном объеме. Это было похоже на заикание, как-будто кто-то с трудом, по слогам произносит длинное слово, не в состоянии быстро и отчетливо проговорить его. Яна закрыла глаза. Ее руки бессильно лежали вдоль тела. Ей казалось, что она не может пошевелить даже пальцем. Голова была полна свинца, образы, явившиеся ей в забытьи, заставляли ее сердце биться учащенно и тяжело.
Заснув только под утро, она проспала до трех часов. И все равно встала разбитая и утомленная. Приняла душ, чтобы взбодриться. Сделала несколько физических упражнений и позвонила Руденко. Он был еще более озабочен и тороплив, чем в прошлый раз.
– Не знаю, – быстро проговорил он, – занят я. Тут у нас два убийства. Людей не хватает. Если смогу, приеду.
– Часов в семь, – зевнула Яна, – я тебе еще раз звякну.
Она нажала на рычаг и тут же набрала другой номер – конторы, где работал Гущин. Он подтвердил свое согласие встретиться с ней, сказав, что клиенты ему нужны. Она стала одеваться. Навела красоту, проторчав добрых полчаса перед зеркалом, нацепила черную велюровую юбку, дополнившую ансамбль сливовой блузке и сиреневым полусапожкам. Надела короткое манто «авто-леди» из белой норки и, прежде чем выйти из дома, минут десять вертелась перед зеркалом, упражняясь в мимике. Искала наиболее подходящее для случая выражение лица – томное, вкрадчивое, одушевленное страстью, печально-роковое, хищное, сладострастное.
Задвинув щеколду на калитке, Яна вышла к дороге и, естественно, не осталась незамеченной в своем потрясающем наряде, с развевающимися по плечам волосами. Тут же остановилась синяя «девятка», и парень, грубо сколоченный череп которого напоминал известное произведение папы Карло, высунул в открытое окошко свою тупую ухмыляющуюся морду.
– Куда собралась, красотка?
– В центр, – невозмутимо ответила Яна.
– Какое совпадение! – засмеялся парень. – И мне туда же.
Он распахнул переднюю дверцу. Яна скользнула в салон и набросила ремень безопасности.
– Угол Чапаева и Московской, – бросила она, устраиваясь поудобнее. – Курить можно?
Парень кивнул и осклабился. Он даже поднес ей горящую зажигалку. Но сделал это неловко, держа руку слишком низко. Яна, знакомая с правилами этикета, и не думала нагибаться. Парень заерзал.
– Выше, – снисходительно улыбнулась Яна, готовя себя к роли соблазнительницы.
Парень повиновался и, чтобы скрыть свое досадное замешательство, принялся напропалую приставать к Яне. Он изощрялся в юморе, но все его шутки были откровенно плоскими, если не сказать пошлыми. Поняв же, что Яна не то что не интересуется им и его фирмой, о которой он говорил с наивной гордостью выбившегося в люди крестьянина, а уже не чает, как поскорее от него отделаться, он подавленно и разочарованно замолчал. Но потом все-таки счел необходимым в комично-оправдательном тоне сказать:
– Ты не смотри, что я на такой затрапезной тачке, у меня «бээмвуха» в ремонте.
– Дело не в тачке, – вздохнула Яна.
– А в чем? – спросил пытливый хлопец.
– В том, что я замужем и люблю своего мужа, – соврала Яна.
– Если б ты была моей женой, – обрадовался парень новой теме для разговора, – я бы тебя одну не отпускал.
Яна обратила к нему насмешливый взгляд.
Она вышла у главпочтамта, не удосужившись снабдить несчастного приставалу номером телефона. Перешла дорогу и, пройдя до третьей по счету арки, вошла в небольшой тихий дворик. Поднялась на крыльцо, ступеньки которого были предусмотрительно застелены гофрированными резиновыми ковриками, и нажала на кнопку звонка. Над ее головой маячила синяя вывеска: «Адвокатская контора „Щит“. Ей открыла субтильная блондинка в модных очках. Стрижка у девушки тоже была модная. Ее соломенного цвета волосы были тщательно уложены, глаза смотрели бодро и доброжелательно.
– Добрый вечер. Это я вам звонила вчера и сегодня. Моя фамилия Милославская. Мы договаривались со Львом Николаевичем о встрече.
– Да-да, – с заученной вежливостью улыбнулась блондинка, которая слушала Яну, чуть наклонив набок свою очаровательную головку. – Пойдемте.
Она еще раз улыбнулась и, развернувшись, деловой, но отнюдь не суетливой походкой устремилась вдоль по коридору. Яна скользила глазами по латунным табличкам, прикрепленным к высоким дверям из натурального дерева. Коридор блистал евроремонтом, в небольшом холле-приемной, который женщины миновали, следуя в глубь коридора, зеленела комнатная флора и уютно урчали компьютеры. Наконец девушка остановилась перед последней, тождественной по форме всем остальным дверью и деликатно постучала. Постучав же, чуть приоткрыла.
– Лев Николаевич, к вам госпожа Милославская.
– Да-да, Лика, – раздался из приоткрытой двери звучный баритон, – пригласи.
Девушка выразительно улыбнулась Яне, приглашая войти. Яна поблагодарила и, проскользнув в щель между дверью и косяком, ступила за голубой ковролин. Сухую официальность кабинета разнообразили разные мелочи, отвечающие, должно быть, натуре хозяина, склонному к украшательству.
На прямоугольном столе Яна увидела изящную вещицу – подставку-зажим для книг. Два бронзовых тибетских монаха в сидячих позах располагались по обе стороны этой экстравагантной подставки, и если бы не стоявшие между ними книги, наверное, загипнотизировали бы друг друга.
– Прошу, – расплылся в сочной улыбке сидевший за столом во вращающемся кресле широкоплечий, полноватый брюнет.
Ознакомительная версия.
