– Щей вам налить? – снова спросила она, и Макс понял – у неё есть и что-то другое, но колебаться не стал.
– Можно.
Хозяйка принесла и поставила на стол перед ним большую керамическую миску, в которой дымилось ароматное варево. Достала из шкафчика хлеб – судя по всему собственной выпечки. На разделочной доске отрезала от каравая несколько кусков, положила на сплетенное из прутьев лозы овальное блюдо.
– Угощайтесь.
Макс обвел глазами углы, стараясь заметить, нет ли где иконы. Тогда стоило показать свою христианскую добродетельность, осенив себя крестом. Но икон в доме не было. Пришлось ограничиться словами.
– Благодарствую.
Щи были вкусные, хотя мясо в кастрюле вряд ли присутствовало. Хозяйка села на лавку, подперла щеку рукой.
– Похоже, вы солдат?
– Так точно, – Макс держал марку сурового и дисциплинированного человека.
– Отслужить вы не могли, – продолжала женщина раздумчиво. – С оружием навроде домой не отпускают.
– Так точно, – ответил Макс, – не отслужил. Мы здесь по служебной надобности. Бандита ищем.
– Откуль он тут объявился? – Хозяйка не скрывала сомнений. – Псих какой, что ли? Ить ему лучше в городе прятаться, чем в глухомани. Тут ведь не очень-то спрячешься. И опять же провизию достать непросто.
– Будет грабить, пропитание найдет, – сказал Макс с пугающей суровостью. – Вы тоже поостерегитесь. Неровен час…
Он отломил кусок хлеба и вытер им опустевшую миску.
За окном быстро темнело. Хозяйка постелила гостю на полу возле теплой печки. Макс улегся и прикрылся попонкой, которую от щедрот своих ему подкинула хозяйка. Несмотря на усталость, он не мог уснуть. Темные необъяснимо тягучие желания и возбуждающие мысли не давали ему покоя. Правда, временами он погружался в состояние, напоминавшее сон или дурь наркотического кайфа, но оно длилось недолго и сопровождалось видениями, разобраться в которых происходят они наяву или являются всего лишь иллюзиями, он не мог даже сам. Ему вдруг казалось, что хозяйка, лежавшая в дальнем углу на своей кровати, вдруг свистящим, полным страсти голосом звала его:
– Ну, иди ко мне, солдат. Ну, иди…
Макс открывал глаза и прислушивался. В комнате было тепло и тихо. Хозяйка мерно посапывала на своем ложе. Но едва он снова закрывал глаза, ему опять начинало казаться, что женщина изнывала от того же желания, которое мучило и сжигало его самого.
Физически и нервно Макс был вымотан до изнеможения, ему бы спать и спать, приходя в себя, но усталость не уменьшала давления гормонов на его желания. Наоборот, те становились все более агрессивными и не поддавались усмирению. На ум приходили воспоминания о Галине Федоровне…
– Иди ко мне…
Этот призыв прозвучал столь явственно, что начни Макса кто-то пытать в старании выяснить правду, он стоял бы на своем и доказывал: хозяйка сама его кликнула. Макс отбросил попонку, встал и, осторожно ступая босыми ногами по дерюжным половичкам, двинулся к кровати. Пес, лежавший на подстилке у подоконника, угрожающе зарычал. Негромко, а лишь вполголоса, будто предупреждал гостя о греховности его намерений и о своем неудовольствии этим. Макс подошел к кровати, приподнял край одеяла и забрался под него. От женщины пахло пьянящей свежестью – ароматом чистых волос, сдобой теплого тела, легкой, едва уловимой пряностью пота. Макс глубоко вздохнул и обнял хозяйку. Наткнулся на её ситцевую ночную рубаху, приподнял подол и сжал руками разогретое крепкое тело.
Женщина, внезапно проснувшись, быстро поняла, в чем дело.
– Ты что, варнак, задумал?!
Она дернулась, стараясь оттолкнуть от себя Макса, но тот не хотел уступать. Теперь свои желания он уже окончательно приписал хозяйке и, пытаясь поймать её губы своими, тупо бормотал присказку Иннокентия Шарова: «не долго билася старушка…»
Однако женщина была иного мнения о себе и «гусаре», который пытался её обратать. Резким толчком она отбросила Макса к краю кровати, тот соскользнул с матраса и задницей грохнулся о пол.
– Шер! – позвала хозяйка, и тут же рядом с Максом возник огромный пес. Он скалил большие желтые зубы и дышал в лицо Максу жарким утробным запахом. Глаза собаки горели злым янтарным блеском.
– Ну-ка, встань!
В голосе хозяйки прозвенела командирская властность – ни дать, ни взять прапорщик Гусь, оставалось только услышать «гавно такая».
Макс послушно встал.
Он мог бы, да что там мог, обязательно попытался бы сопротивляться, но на стороне хозяйки был убедительный аргумент. Овчарка, слегка порыкивавшая, находилась у самых его ног и одного движения челюстей ей хватило бы на то, чтобы начисто откусить Максу вместилище его мужского беспокойства, вместе со всем, что к нему прилагалось.
Хозяйка открыла дверь на улицу. С реки в дом дохнуло промозглой сыростью.
– Вон отсель!
– Ты что, – пытался охладить её порыв Макс, – совсем сдурела?
– Я?! – В этот восклик хозяйка вложила все чувства, обуревавшие в тот момент – удивление, возмущение, злость и даже отвращение.
Все, что переполняло и жгло её душу, нашло выражение в одном движении. Хозяйка резким толчком голой пятки наподдала Максу в зад.
– Пошел вон, пес шелудивый!
Шер яростно зарычал, готовый броситься на обидчика, но строгий окрик остановил его.
– Сидеть!
Минуту спустя из домика под ноги Максу вылетели его шмотки, сушившиеся у печи. Усевшись на штабель бревен, Макс оделся. Потом спустился к причалу. Влез руками под днище опрокинутой плоскодонки, где оставил оружие, взял свой автомат. Поначалу у него возникло желание полоснуть очередью по окнам домика, и даже если он не убьет неблагодарную дуру, она запомнит эту встречу и свою деревенскую глупость.
Почему бакенщица «дура» и за что должна быть ему благодарной Макс не думал. Это мелочи, если ты зол на кого-то.
И все же благоразумие взяло верх. Он и без того совершенно бесцельно пожег немало патронов, и нужно было беречь те немногие, что у него остались.
***
На пологом зеленом берегу Аркуна собрались люди – человек может сто – сто пятьдесят. Сюда к дебаркадеру по субботним и воскресным дням катер притаскивал большую баржу, в которой привозил народ прибрежных сел и деревень на районное торжище.
Светлый Ключ – поселок большой, на три тысячи домов, не меньше. Правда, дома не городские, многоэтажные, а индивидуальные сельские – рубленные с русскими добрыми печками, от которых зимой шли тепло и сухость. Здесь отродясь не бывало двух вещей, которые вне зависимости от количества делают деревню – селом, село – городом. Здесь не было церкви и тюрьмы. Церкви потому что населенный пункт был новым, советским. Тюрьмы – по причине удаленности от торных дорог.
Макс приплыл сюда на моторке в надежде, что в толпе искать его никто не догадается, а он сумеет прикупить себе немного провизии – хлеба, яиц, зелени. Оставив мешок с деньгами и автомат в лодке, он затесался в толпу торгующих и покупающих. Для начала, прежде чем сделать покупки, он решил осмотреться. Немного потолкался возле мужика, продававшего кожаную куртку, решил, что возьмет её, после того как купит съестное, и отправился к зеленым рядам. Неожиданно Макс увидел милиционера, пробиравшегося через толпу в его сторону. Это не могло быть случайным. Скорее всего, мент его заметил. Вот и все. Автомат в лодке, другого оружия при себе не было. А о том, чтобы врукопашную сладить с дядей, широкие плечи которого возвышались над головами других людей, думать не приходилось.
От страха во рту появился металлический привкус, а мошонку тронуло холодом. Все основания бояться встречи с представителем власти у Макса были. По каналам оперативной связи по всем отделениям и участкам прошла ориентировка на вооруженного дезертира – грабителя и убийцу. Получил её и капитан Лопата, участковый инспектор Светлого Ключа.
Иван Сергеевич Лопата, огромный ростом (медведь, да и только), был настолько спокоен характером, насколько велик габаритами.
Однажды изба, в которой он ночевал, полыхнула свирепым буйным пламенем. Все кто оказался внутри её, выскочили наружу в чем были. Лопата вышел из дому одетый, застегнутый на все пуговицы, в момент, когда затрещала и начала рушиться крыша. На Лопату смотрели как на выходца с того света, а он погладил пальцем опаленные огнем брови и объяснил: «Сапог, зараза, не натягивался».
Человек широкий, крепкий и щедрый, Лопата слыл «юбочником». Пропустить мимо себя женщину, не попытавшись проверить её на готовность уступить ему, он просто не мог. Поскольку Новокаменский район был краем непуганых молодаек, Лопата постоянно ощущал себя медведем, которому повезло жить в малиннике – только успевай, поворачивайся – ягодки глядели на него со всех сторон..
Женщины на Лопату не обижались. Он никому никогда ничего не обещал, ни к одной не предъявлял никаких претензий, был ласков, любил дарить подарки – не богатые, правда, но разве подарок может быть дороже внимания?
