Без каких либо препятствий я вошел в вестибюль, сверкающий холодным блеском мрамора — и первое, что мне бросилось в глаза, было стендом "Наши маяки", центральное место на котором занимала большая фотография мордатого мужика средних лет. Я протер глаза — надпись не исчезала — "Директор института Чаныгин К.В." Невероятно! Я подошел ближе. Ба! Да сколько ж здесь знакомых фамилий! Еще один сюрприз. Мужчина с рыбьей головой, жидкими волосами и гнусной улыбкой был Рудаковым Семеном Анатольевичем. Он оказался заместителем директора института по хозяйской части. Рядом — Казанцева Елена Сергеевна. "Восточная красавица" выглядела как всегда гордой и недоступной. Глядя на ее строгий облик, никто бы не подумал, что она может откалывать такие номера в постели.
Несколько ошарашенный, я обыскал глазами стенд. В комплекте не хватало Николаева Бориса, зато в предпоследнем ряду фотографий я наткнулся на снимок старика лет шестидесяти. Господи, да откуда же я знаю это суровое лицо, орлиный взгляд, а самое главное — бородку "а-ля Николай II"?! Я обшарил закоулки памяти. Ну, конечно же, это приятель Таниного отца. Его я видел на фотографии вместе с Чернышевым в квартире Тани. "Старая гвардия" — вот кто мне может помочь. Я еще раз перечитал фамилию — Рубан А.А. - и отошел от стенда.
Широкая лестница, меж двумя колоннами, после первого марша раздваивалась. Я поднялся на второй этаж и без труда отыскал табличку "Директор". Постучал и вошел.
Если в недалеком будущем я стану начальником, и у меня будет приемная, я непременно возьму в секретарши девушку, которая займет первое место на каком-нибудь конкурсе красоты и которая будет улыбаться всем моим посетителям. У Чаныгина вкус иной. В приемной за пишущей машинкой сидела женщина, которая взяла бы первое место на конкурсе "Мисс Образина". Особенно противными были раскормленный курносый нос и темные пятна подмышками красного платья. Она даже не подняла глаз.
— Чаныгин у себя? — спросил я.
Ответом мне был бравурный марш пишущей машинки. Я спросил громче. Секретарша пролаяла:
— Директор с сегодняшнего дня в отпуске.
Я задал еще вопрос:
— А как найти Рубана?
— С двенадцати до часу будет на территории жилгородка.
— А как его имя и отчество?
— Андрей Андреевич.
— А как…
Секретарша перестала печатать и наставила на меня мерзкий нос. Так брезгливая хозяйка смотрит на таракана, застигнутого врасплох на чистенькой кухне.
— Я все понял, — сказал я, вставая на цыпочки. — Зайду позже.
В конце концов, адрес Чаныгина, добытый на АТС, лежал у меня в кармане, замдиректора Рудакова — тоже. Они от меня никуда не денутся. Я вышел из приемной и осторожно прикрыл за собой двери.
До полудня оставалось еще порядочно времени. Я зашел в магазин, потом побродил по городку, знакомясь с местными достопримечательностями. Без четверти двенадцать стоял у финского домика, служившего чем-то вроде караульного помещения и наблюдал за воротами и проходной Научно-исследовательского института. Закрытая территория охранялась прекрасно: высокий забор, усиленный сверху колючей проволокой, по углам его торчали четыре вышки с прожекторами.
Ровно в двенадцать охранник с кобурой на боку вошел в помещение проходной и нажал кнопку. Грохоча, обе створки ворот разъехались. Оттуда маршировала нестройная колонна сотрудников института, одетая разношерстно. Миновав ворота, колонна распалась и начала всасываться в жилые дома. Исключение составляли живущие в городе, которые редкой цепочкой потянулись к столовой.
Рубан вышел одним из последних, узнал я его по бороде, и когда он сравнялся со мной, пристроился рядом.
Приятель отца Тани в жизни был чуть прозаичней, нежели на фотографиях, но все тот же внушающий почтение вид и взгляд человека, видящего вас насквозь. Шел он легко, упруго, чувствовалось, что темный костюм в едва заметную полоску надет не на старческую немощь, а на крепкое и здоровое тело.
Я взял ритм движения Рубана.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Что вам угодно? — в бороде сверкнули крепкие зубы, способные разгрызть любую кость.
— Это касается убийства Николаевой Тани.
Раскусил меня Рубан сразу.
— Вы журналист? — спросил он сухо.
— Да.
— Газетчикам информацию не даю, — Рубан ускорил шаг, я — тоже.
— Это не для газеты. Я в частном порядке.
— Тем более, — сказал мой спутник и круто свернул к столовой.
— Вы очень любезны! — бросил я ему в спину, но Рубан уже исчез за дверью.
"Ничего после обеда подобреет", — решил я, отошел к кинотеатру и встал так, чтобы был виден вход в столовую. Сотрудники сновали туда и обратно. Двадцать минут спустя в дверях появилась поджарая фигура Рубана. Я стоял на страже и мгновенно вырос перед ним.
— Вам безразлично, найдут ли убийцу дочери вашего друга или нет?
Рубан разглядывал меня в упор.
— Какое вы ко всему этому имеете отношение?
— Непосредственное. — Черт меня дернул за язык, но я сказал: — В ночь убийства я был в квартире Тани. Теперь меня разыскивает милиция как сексуального маньяка.
Рубан посмотрел на меня еще более внимательно.
— Идемте! — сказал он вдруг и свернул за угол столовой. Мы прошли за угол здания и сели на укромную скамейку напротив фельдшерско-акушерского пункта с графиком режима работы на закрытых дверях. — Рассказывайте! — приказал Рубан, доставая пачку сигарет.
Мы закурили, и я, поддавшись порыву, выложил ему все, исключив лишь некоторые подробности и детали дела. Рубан слушал меня с возрастающим интересом, сигарета в его руках слегка дрожала.
— Чем я могу вам помочь? — спросил он, когда я закончил говорить, и аккуратно бросил окурок в урну.
— Расскажите мне, какую ценность имеют документы, о которых Таня не успела мне сообщить. Я думаю, убийство произошло из-за них.
— Откуда такая уверенность?
Рубан выкачивал из меня сведения не хуже водокачки. Я уже жалел, что развязал язык, однако выложил и это.
— Вчера ночью я залезал в квартиру Чернышевых, бумаги исчезли.
Рубан полез в карман за новой сигаретой.
— Это был опрометчивый поступок. Ваши действия можно квалифицировать как кражу со взломом, — Рубан говорил одно, а думал о другом.
Я поднес ему огонек зажигалки.
— Кража со взломом лучше убийства на сексуальной почве. У меня не было иного выхода. Я только пытаюсь доказать свою невиновность и найти убийцу Тани.
Рубан глубоко затянулся. Он почему-то медлил с ответом на мой главный вопрос.
— О чем вы заботитесь больше: докопаться до истины или спасти свою шкуру? — наконец спросил он.
Я психанул:
— А вы? Прочитать мне мораль или все же помочь? Скажите прямо: какое отношение имеют бумаги Чернышева к Чаныгину?
От подобия улыбки борода Рубана раскрылась веером.
— Не лезьте в бутылку, — сказал он, усмехаясь. — Я задал вам вопрос не просто так… Видите ли, Чаныгин случайный человек в науке. Он смыслит в ней не более, чем, извините, свинья в апельсинах. Однако может оказаться, что Таню убил не он. Поэтому важно не только обличить убийцу, но и независимо от его имени распутать историю с документами до конца.
— Это так важно? — вставил я.
— Конечно. Там самым можно доказать, что Чаныгин — подлец, и избавить институт от его руководства. Кроме того, я хотел бы отдать должное заслугам Чернышева перед Отечеством… Окажете содействие?
— В чем оно будет заключаться?
— Во взаимном обмене информацией.
Сейчас я мог пообещать все, что угодно. Я кивнул:
— Согласен.
Морщины на лице Рубана разгладились.
— Прекрасно… Итак… — Рубан отбросил потухшую сигарету. — В свое время Чернышев работал над одной проблемой. Я не могу вам раскрыть ее содержание из соображений секретности, скажу только, что он сделал открытие, которое даст новое направление в развитии науки.
Работал Чернышев над расчетами дома. Не будучи до конца уверенным в успешном завершении исследований, об открытии он помалкивал. Знали о нем лишь члены семьи Чернышева и я, да и то в общих чертах. Последние дни жизни Чернышев сильно болел. Развод его дочери с Николаевым доконали его. Он умер, а папка с научной работой не нашлась. Незадолго до смерти Чернышев признался мне, что к его работе давно подбирается Чаныгин — беспринципный прощелыга и стяжатель, тогда еще обычный сотрудник института, и ему даже удалось заполучить кое-какие расчеты из папки.
— Но как?! — не удержавшись, воскликнул я.
— Не знаю, — признался Рубан, глядя на одному ему видимую точку под ногами. — Из членов семьи Чернышевых кто мог бы ответить на этот вопрос, остались двое: жена Чернышева и его бывший зять — Николаев. Впрочем, есть еще один человек, которому многое известно — это Чаныгин. Но он вряд ли согласится дать вам интервью…
