С обострившейся интуицией она понимала: люди вокруг нее опасаются темноты, опасаются шума деревьев, ночных шорохов. А для нее, совершенно городской девочки, лес был союзником. Его она не боялась. Пару раз ей казалось, что она может убежать и спрятаться в спасительной чаще, но за спиной неотступно следовали «охранники». Девушка понимала, что если она предпримет хоть одну попытку, то будет лежать под тонким слоем земли – так же, как несчастная Вера, которую они даже не потрудились как следует закопать. «А может, меня и так закопают, – размышляла она, ковыляя по лесной дороге следом за приземистым, толстым безымянным. – Я буду лежать и слушать деревья. Это будет счастье». У нее даже мелькала мысль спровоцировать своих двух «охранников», чтобы они уже наконец убили ее и она перестала мучиться. Но остатки здравого смысла говорили о том, что она может сбежать, что они скоро дойдут до какой-то деревни, а там будут люди, нормальные люди, к которым она обратится за помощью.
До деревни оставалось меньше трех часов пути, когда Данила, пропустив цепочку безымянных вперед, подозвал одного из «охранников» девушки.
– Слушаю, Учитель, – покорно опустил голову тот, приблизившись.
Данила внимательно посмотрел на мужчину. Мелькнуло сомнение и ушло. Нет, этот полностью прошел предыдущие испытания и достойно пройдет новое.
– Безымянный, ты знаешь, какая миссия возложена на тебя сейчас, – веско проговорил Данила.
«Охранник» в ответ только ниже склонил голову.
– Безымянная – ты знаешь, о ком я говорю, – попробует помешать нашему Пути. Полагаю, что в Шатонино.
– У нее не получится, – глухо заметил мужчина.
– Хорошо. Я полагаюсь на тебя. Слушай Господа.
– Слушай Господа.
Данила занял свое место во главе паломников, а «охранник» переместился поближе к девушке, сильно прихрамывающей на правую ногу.
– Послушай меня, Безымянная, – позвал он через некоторое время.
Девушка обернулась и удивленно взглянула на него. Его поразило, насколько изменилось ее лицо за последние дни – заплыли и покраснели глаза, а на коже проявились красные прожилки.
– Ты хромаешь, – без выражения заметил он. – Я помогу тебе перевязать обувь. Сними.
Девушка заколебалась, но через несколько секунд кивнула, свернула на обочину дороги и тяжело опустилась в мох. Она стащила с себя кроссовки, и мужчина обратил внимание, что даже такое простое действие далось ей с трудом. Махнув рукой второму «охраннику», обернувшемуся к ним, он достал из кармана плаща несколько шнурков разной длины и ловко примотал подошву. Старые нитки, надерганные девушкой из одежды, он выкинул за плечо. Примерив обувь, она поняла, насколько легче ей будет теперь идти, и в порыве благодарности негромко сказала:
– Спасибо тебе большое. Как тебя зовут?
Мужчина взглянул на нее с изумлением и негодованием, но она повторила:
– Как тебя зовут? Я хочу знать, кого мне благодарить. И не говори, что Господа, – ему я и так скажу спасибо.
– Василий, – тихо сказал мужчина.
И девушка, кивнув головой, повторила:
– Василий. Спасибо тебе, Василий.
«Охранник» хотел, кажется, что-то сказать, но передумал и быстрыми шагами пошел догонять ушедших далеко вперед паломников. Девушка, постояв секунду, последовала за ним. Теперь она знала, что не одна такая – остальные тоже хотят быть с именами, что Данила не всех подчинил себе. У нее есть союзник! Василий. Какое чудесное, хорошее имя! И нога стала болеть гораздо меньше… «Господи, – сказала она про себя, – спасибо тебе за всех добрых людей, которые рождаются на свет. Таких, как, например, Василий. Храни их, Господи».
Вечером, когда быстро и сноровисто ставили палатки, тот, кого она сочла своим союзником, искоса поглядывал на девушку. Та казалась повеселевшей. «Правильно Учитель говорил, – подумал мужчина, – дьявольское есть в любом, особенно в том, от кого этого не ожидаешь. А значит, нельзя верить никому, кроме Господа и Учителя. Конечно, ее стоило бы убрать прямо сейчас, чтобы она не смущала остальных, не таких крепких духом. С другой стороны, она для чего-то нужна Учителю, а Учитель всегда знает, что делать. Хорошо, что я починил ей обувь, – не то у меня оставались бы сомнения, а теперь их нет».
Мужчина вспомнил соседского кота Ваську, которого он задушил как-то ночью, будучи еще подростком, приманив поганую орущую тварь куском свежей рыбы, и на лице его появилась слабая улыбка. Заметив ее, девушка улыбнулась ему в ответ. И первую ночь после произошедшего на сеновале она спала без кошмаров.
Эдик подошел к комнате матери и остановился. Зачем он ей понадобился? Хотя понятно зачем – убили Илону, да еще так ужасно, и теперь мама хочет обсудить с ним, что делать дальше. Но ведь она уже предприняла все возможные меры. И наняла детектива, похожего на дважды увеличенного вширь и вверх Депардье, и распорядилась установить камеры. Утром долго беседовала о чем-то с Мальчиком Жорой – при мысли об этом жалком существе Эдик поморщился – и после отправила его с секретным поручением неизвестно куда, так что Жора до сих пор не вернулся. Вообще-то, говоря откровенно, Эдик был только рад, что от него не требуется ничего решать, никуда ехать и предпринимать какие-то, на его взгляд, бессмысленные, а то и опасные действия. Не то чтобы он был трусом… Просто привык за свою жизнь, что всеми серьезными делами занимается мама. И как-то отучился действовать сам. Во всяком случае если это не затрагивало напрямую его интересов. А сейчас его единственным интересом была Наташа – сокровище, свалившееся на него неизвестно за что. Вспомнив о жене, Эдик выпрямил сутулую спину и пригладил волосы. Затем постучал в дверь матери и вошел.
Евгения Генриховна сидела за столом, разбирая бумаги, и весь интерьер вокруг нее словно говорил о занятости и солидности. На окне стояли в высокой вазе три огромные белые каллы, похожие на лебедей, превратившихся в цветы, и Эдику пришло в голову, что никакого траура по Илоне в доме нет. Он не любил девушку, искренне не понимал, зачем мать держит ее при себе, но сейчас ему подумалось, что ее смерть заслуживает какого-то внимания с их стороны.
– Конечно, о том, чтобы завешивать зеркала, никто не говорит, – неожиданно вслух подумал он. – Но хотя бы от букетов можно было на время отказаться.
– Ты о чем, Эдуард? – вскинула Евгения Генриховна голову. – Сядь, мне нужно кое-что закончить, я недолго. Так о чем ты?
– Неправильно мы себя ведем, – так же задумчиво продолжал Эдик.
– В чем же неправильно? – осведомилась мать, не отрывая глаз от документов.
– В том, что девушка умерла. А мы словно и не заметили ее смерти.
– Эдуард, что ты говоришь? – Евгения Генриховна сняла очки в тонкой оправе и аккуратно отложила их в сторону. – Что значит – не заметили? Если ты не принимаешь участия в решении возникших проблем, это еще не значит, друг мой, что они не решаются.
– Дело не в том, – возразил Эдик. – Все наши страхи сейчас – страхи за нас, за семью. Ты пытаешься нас обезопасить, и я тебе очень благодарен, честное слово! Но все же… Для нас смерть Илоны – просто… ну, не знаю… как флажок такой, что ли: «Внимание, здесь опасность». А смерть – в первую очередь смерть сама по себе и уже во вторую – флажок или еще что-нибудь. Вот посмотри, – заторопился он, видя недоуменный взгляд матери, – ведь мы даже цветы не убрали, не говоря уже о трауре.
– Ты забываешься. Илона – не член нашей семьи.
– Мама, да какая разница! – не выдержал Эдик. – Она умерла, и все. Плачет по ней во всем доме только Ольга Степановна, которая, к слову сказать, ее терпеть не могла. А тебе цветы белые, совершенно ужасные, привезли вчера, словно ничего и не случилось. Вот мне что не нравится, понимаешь?
Евгения Генриховна провела пальцем по золотой оправе и бросила взгляд на вазу у окна.
– Ты, друг мой, придаешь слишком большое значение внешней стороне, – холодно заметила она. – И, кстати, почему тебе не нравятся мои каллы?
– Потому что они как мертвые, – тихо ответил Эдик.
Евгения Генриховна дернула подбородком, но промолчала. Эдик сел на стул с высокой резной спинкой и приготовился слушать.
– Хорошо, что ты сам заговорил об опасности для нас всех, – произнесла Евгения Генриховна как ни в чем не бывало. – Ведь то, что я собираюсь сделать, касается непосредственно тебя.
– Мама, если ты опять про банк, то я поговорил с охраной… – начал было Эдик, но Евгения Генриховна остановила его:
– Я говорю о твоей жене и ее сыне.
Эдик изумленно воззрился на мать.
– Господи, мама, они-то тут при чем?
– Неужели ты сам не понимаешь, что Затрава не успокоится? Нет, он от своего не отступится. Я, разумеется, сделала все возможное, и в конце концов убийцу найдут, но через какое-то время. Мамонов надавил на некоторых людей, но ты же видишь: мы имеем дело с уголовником. Следующий, кого он выберет, будет… – она сделала короткую паузу, – будет мальчик, Тимофей.
