— Что-то не так? — спросил Сизов, вдруг ощутив тревогу. — Красюк твои меха разбросал, так я их все повесил как надо.
— Капитана — хороший человека, товарища — хитрая росомаха, — сказал Чумбока.
Фраза знакомая, но тон, каким она была сказана, окончательно встревожил, заставил встать.
— Что-нибудь пропало?
— Золото пропала. Твоя товарища — злая человека.
Сизов молчал, поняв вдруг, почему Красюк так заторопился уйти. Сразу подумал о водопаде, где нашел самородки. Неужто и Чумбока там побывал? Впрочем, что удивительного? Для охотника тайга — открытая книга.
— Золото самородное? — спросил он, готовый тут же рассказать о своих находках.
— Песка. — Он изобразил руками размер упаковок. — Моя нашла у Круглого озера, где прошлое лето вертолета упала.
Вот это уж поистине было диво дивное. Искать золото не надо, само нашлось.
— Послушай, Аким, я знаю это золото, оно не твое, его надо вернуть государству.
— Моя понимай, моя хотела…
— Красюк летел в том вертолете. Он один остался живой и спрятал это золото. Мы как раз шли туда, чтобы найти его, сдать в милицию.
Чумбока молчал. В глазах его явно читалось непонимание.
— Она — злая росомаха, — наконец сказал он. — Она все берет себе.
— Красюк не злой, просто слабый человек. Многие при виде золота теряют голову. Его надо найти.
— Моя найди, — спокойно сказал Чумбока и снял с гвоздя ружье, висевшее на стенке.
* * *
Страх гнал Красюка в глубину распадка. Может, это и не страх был, а что-то другое, только остановиться он не мог. Почему-то казалось, что только там, где гуще таежная непролазь, надежней можно укрыться от погони. А что погоня была, это он чувствовал, даже слышал, когда затаивал дыхание, как кто-то ломился через завалы бурелома следом за ним.
В распадке было сумрачно и тихо. Плотно перепутавшиеся сучья цеплялись за ноги, рвали и без того изодранную телогрейку. Он задыхался, продираясь сквозь кусты, припадал к лужицам и ручьям, попадавшимся на пути, тыкался лицом в воду, жадно пил. И снова вскакивал, бежал дальше. Злобное отчаяние держало за горло. Он жалел, что не покопался в чуланчике раньше и не ушел еще вчера, когда можно было прихватить с собой ружьишко чалдона. Почему-то жалел, что верил Мухомору, морочившему голову о разных городах. И еще о чем-то жалел, неясном, давнем, слезно горьком, отчего вся жизнь наперекосяк. Сейчас ему казалось, что он может даже убить кого-то, виноватого в его несчастьях.
Хотелось упасть в мягкий мох и забыться. Отлежаться у костра, поесть. Но он боялся остановиться, боялся, что огонь увидят, что этот проклятый чалдон за километры учует запах дыма.
"Откуда у него мое золото?" — неотвязно вертелось в голове. Ответ напрашивался сам собой: подглядел в прошлом году, как он засовывал сидор в нору под корни лиственницы, дождался, когда все там затихло, и забрал спрятанное. Проще было все объяснить случайностью: охотник же, шатался по тайге, пошуровал в норе, ища зверя, а нашел мешок золота. Как в сказке. Будь это в городе, может, и поверил бы. Но в этом чертовом лесу, где и зная-то ничего не сыщешь…
Временами донимало что-то вроде уколов совести: обещал поделиться с Мухомором. Но ведь это, если бы помог найти. А то ведь сам нашел. Почему же делиться? Несправедливо это…
Теперь была перед ним одна задача: уйти подальше, затеряться в тайге, чтобы уж не нашли. Сизов болен, еле ходит, а чалдон точно кинется по следу. А уж он тут как дома. И у него ружье…
Истерзанная бурей тайга шумела как-то по-новому, будто плакала. Красюк все же решил остановиться, чтобы перекусить да рассудить, куда идти дальше. Да и о ночлеге пора было подумать. Ночь накрывает тайгу внезапно, как шапкой. Застанет в неподходящем месте, всю ночь придется маяться. А завтра снова идти.
Сидя под сосной, он пожевал безвкусное мясо, что прихватил с собой. Решил воспользоваться советом Мухомора и идти к узкоколейке. А там видно будет. Потом лег и задрал ноги на коряжину. Еще когда служил в армии, не раз слышал: лучший отдых ногам, если их поднять.
Но едва лег, как глаза сами собой начали закрываться, и он заставил себя встать. Постоял, оглядываясь, поднял с земли тяжеленный вещмешок, и в тот момент, когда разгибался, увидел близкую вспышку выстрела. И будто палкой со всего маху ударили его по руке, по боку.
Очнувшись, Красюк сразу подумал о нанайце: выследил чалдон. Но из кустов с ружьем в руке вышел Хопер. Схватил сидор и хрипло засмеялся, как закашлялся. Спросил:
— Чего в сидоре?
Красюк застонал. От боли, от досады, от горечи. Что Хопер может выстрелить еще раз, в упор, об этом не подумалось.
— Опять камни?
Не дождавшись ответа, Хопер перевернул вещмешок, вытряхнул из него все на землю, поднял плотный, поблескивавший полиэтиленом сверток, взвесил на руке. Ткнул его ножом, высыпал на ладонь несколько крупинок.
— Вот оно! Рыжевье!..
— Давай… пополам, — неожиданно для самого себя предложил Красюк.
Хопер опять хрипло закашлялся. Шагнул к Красюку, схватив за телогрейку, рывком поднял его.
— Ноги целы?
— Ты мне руку…
— Повезло. Если бы в ногу — хана. А так доберешься куда-нибудь.
— Сука ты, Хопер!
— Я тебе за суку! — Он поднял ружье. И опустил. Замахнулся прикладом. — Беги, пока я добрый. Ну!..
И Красюк побежал.
— Давай, давай! — хохотал сзади Хопер. — Остановишься, пули не пожалею.
Висевшая плетью левая рука мешала бежать. Особой боли пока не чувствовалось, но Красюк знал: боль придет потом. В рукаве было горячо и мокро. Надо бы остановиться, хоть как-нибудь перетянуть рану, но он все бежал, шатаясь и спотыкаясь.
В какой-то момент показалось, что его схватили сзади. Дернулся, услышал треск обломившегося сучка. Обрадовался, поняв в чем дело, но тут же вскрикнул от боли: острый шип, проткнув телогрейку, вонзился в бок. Красюк дернулся, здоровой рукой потер бок, почувствовал и там тоже мокроту крови.
Он начал выбираться из колючего кустарника, но тут вдруг увидел прямо перед собой узкую длинную морду с клыками, торчавшими книзу. Холод дрожью прошел от затылка к пяткам. В следующий миг морда исчезла, и кто-то большой и гибкий метнулся в сумрачной чаще, и послышался сдавленный крик, словно тут, совсем рядом кто-то кого-то душил. Красюк рванулся в сторону и отпрянул: прямо на него, сверху вниз, распластавшись в воздухе, летело что-то глазастое, мохнатое, похожее на черта, каким он себе его представлял по страшным сказкам, до которых зэки большие охотники.
И тогда он закричал в истеричном испуге, как кричал только в детстве во сне, когда чудились страшилища. И вдруг услышал голос, от которого новая волна холодной дрожи прошла по спине:
— Чего кричи? Чего зверя пугай?
До него не сразу дошло, что это Чумбока. И совсем не подумалось, что чалдона надо опасаться не меньше, чем Хопра.
— Черт-те что тут летает да прыгает! — крикнул он, оглядываясь, соображая, откуда послышался голос.
— Зачем черт, нету черта. Дикая кошка кабарга охотись. Белка-летяга прыгай. Каждый людя кушай хоти…
Чумбока вышел из-за ближней елочки, обутый, как обычно, в легкие кирзачи, одетый в свою плотно облегавшую тело брезентуху. Ружье у него было закинуто за спину, и это Красюка успокоило.
— Ты куда ночью ходил? — спросил он, чтобы только не молчать.
— Тайга ходи, косуля стреляй, кушай нада.
Красюк поверил сразу и удивился самому себе, своим утренним страхам. И расхохотался громко, истерично.
— Кто стреляй? — спросил Чумбока.
— Бандит один. Хопер. Вот, в руку…
— Кажи.
Послушно раздевшись, Красюк увидел кровь на руке и вдруг почувствовал, как поплыло все перед глазами. Поспешно опустился на землю, вспомнив, что всегда, еще с детства, терпеть не мог вида крови. Давно его не мутило от этого, думал, все забылось, а оно вот и вспомнилось.
— Скоро заживи, — сказал Чумбока, присыпая рваную кожу какой-то гадостью. — Ты счастливая. Два раза злая росомаха стреляла, два раза промахнись.
Он приложил к ране свежую бересту, завязал тряпицей, а потом и веревочкой, которые нашлись в его заплечном мешке. А Красюк, успокоившись, начал думать о том, как бы заставить чалдона догнать Хопра да отнять золото. Но Чумбока о золоте не заговаривал, а самому засвечиваться не хотелось. Если он еще не обнаружил пропажу, то можно и дуриком прикинуться: знать ничего не знаю.
Но и дать Хопру уйти с золотом — было выше сил.
— Давай догоним бандита, — предложил он. — У него ружье, но и у тебя тоже ружье. И нас двое.
— Твоя мешка тама? — спросил Чумбока, заставив Красюка похолодеть.
— Тама, тама. Все забрал, гад. Отнять надо.
Чумбока помолчал, раздумывая.
— Твоя больная. Ты ветка носи, костера делай. Я пойди гляди.
Он встал и, ничего больше не сказав, исчез в зарослях.
