Норман отвел глаза от окна и заметил юную спутницу Мэри Дактон, пробирающуюся мимо него к выходу. Девушка прошла не обернувшись и потянула на себя дверь. Он впервые задумался, как появление незнакомки повлияет на его планы. Норман вовсе не желал ей зла. Девушка была сейчас на два-три года младше Джули… Но та умерла, а эта продолжала жить, и любые другие сравнения теряли смысл. Хотя, конечно, Скейс не удержался от мысли: смогла бы его кроткая, ласковая дочь держаться с такой же уверенностью, смотреть на мир такими же спокойными, уверенными глазами, отражающими право на собственное, не зависимое ни от кого мнение. Вот она прошагала обратно в обтягивающих вельветовых брюках, небрежно накинутом жакете, с кожаной сумочкой на плече и волосами, заплетенными в тугую косу, — и мягкий блеск вельвета, туго облегающего бедра, передняя застежка-молния, подчеркнувшая плоский живот, и нежная припухлость внизу вызвали в нем нежданный укол давно уснувшего сексуального чувства, пробудили на миг позабытые тревоги с полустыдливыми радостями юношества.
Девушка стала для него настоящей загадкой. Как ни бился, Скейс не мог припомнить, чтобы о ней хотя бы вскользь упоминали в дни суда. С другой стороны, они с Мэвис не интересовались членами проклятой семейки, не считая насильника и убийцы, чье существование на белом свете уже казалось досадной и мерзкой ошибкой, которая когда-нибудь непременно будет исправлена. Любопытно, как она жила все эти годы, раз выглядит настолько сытой и благополучной. Гордая осанка, уверенная походка, ни следа страдания. Мэри Дактон и ее дочь наверняка держали связь в течение десяти лет, иначе как бы девушка здесь оказалась? И все же спутницы выглядели чуть ли не чужими людьми. Они едва перекинулись парой слов. А вдруг эта поездка — лишь исполнение родственного долга и в конце юная незнакомка с облегчением передаст мать на дальнейшее попечение властей? Впрочем, внезапное и необъяснимое появление девушки не вызовет особых трудностей. Кстати, когда она проходила мимо, ловко удерживая на весу две прикрытых пластиковых чашки и пирог со свининой, Норман приметил именной ярлычок на тонком шнурке, привязанном к ручке дорожной сумки. Вот только имя было прикрыто фигурным лоскутом кожи. В его голове родился волнующий замысел. Что, если пробраться поближе к ней, не привлекая к себе внимания — возможно, в сутолоке перед выходом, — отогнуть лоскут и прочесть надпись на карточке? Остаток пути Скейс невидящими глазами смотрел в окно, рисуя себе, как это случится.
В пятнадцать минут третьего, с опозданием на одну минуту, поезд прибыл на станцию Кинга-Кросс. Едва лишь он замедлил ход, Норман встал и потянулся за верхней одеждой и рюкзаком. Толстуха недовольно подвинулась, так что Скейс оказался в проходе первым. Убийца с дочкой уже продвигались к дальнему выходу. Он поспешил за ними, натыкаясь на пассажиров, которые тоже снимали с полок багаж и надевали плащи. Норман догнал женщин у самых дверей. Как всегда, создалась толчея, пока люди осторожно спускались со ступеней и забирали вещи. Мэри Дактон и девушка терпеливо ждали очереди, не озираясь по сторонам. Все оказалось просто. Улучив мгновение, Норман уронил рюкзак на пол, наклонился и сделал вид, что возится со шнурками. Когда заветный ярлычок очутился на уровне глаз, тонкие пальцы бывшего карманника с проворством отвернули тонкую кожу. Даже при скудном освещении он легко разобрал не напечатанное, как обычно, а написанное четким, элегантным почерком: «Ф.Р. Пэлфри».
Теперь главное, чтобы они не взяли такси. Нельзя же идти за дамами по пятам, да и как подслушать, куда они поедут? Бравые герои в библиотечных детективах из его детства запрыгивали в первую попавшуюся машину и требовали «гнать что есть мочи вон затем автомобилем». Норман не заставил бы себя так поступить. К тому же это бессмысленный жест, учитывая оживленное движение у самой границы Лондона.
К счастью, как и рассчитывал Скейс, девушка повела спутницу в подземку. Мужчина тронулся за ними на расстоянии в два десятка футов, на ходу нащупывая в кармане мелочь. Все должно пройти как по маслу. Вот бы исхитриться услышать, куда они возьмут билеты. Или в худшем случае — подсмотреть, из какого автомата. Преследователя охватила радостная уверенность. До сих пор дела шли гораздо лучше, чем он надеялся.
Внезапно входной тоннель заполнили крики и топот бесчисленных ног. Очевидно, прибывший поезд извергнул часть пассажиров. Толпа молодых людей, сбежав по лестнице, с толкотней и гамом пробивалась наружу. Норман, которого прижало к стене, потерял женщин из виду. В отчаянии он ринулся сквозь вопящую орду. И вот перед ним опять показались две блондинки. Дамочки миновали входы на Северную линию, Бейкерлоо, тронулись дальше и наконец повернули прямо к широкой лестнице, ведущей в главный вестибюль метрополитена и на кольцевые линии. Здесь было особенно многолюдно, за билетами змеилась огромная очередь. Но девушка не встала в хвосте и не попыталась прорваться к автоматам. Мужчина с ужасом понял, что билеты были куплены заранее. У него на глазах убийца с дочерью преспокойно прошествовали через ограждение. Спорить с дотошным контролером — пустая затея, только привлечешь к себе внимание. Едва ли не разбросав соперников, Скейс достиг вожделенного автомата. Десятипенсовик никак не хотел отлипать от руки. Трясущиеся пальцы затолкали его в щель. Внутри что-то лязгнуло, и монета выскочила в приемник для сдачи. Норман повторил попытку. На этот раз машина выдала билет, однако в тоннеле уже грохотал приближающийся поезд. Пока мужчина проходил контроль, шум затих. Преследователь метнулся на платформу западного направления — как раз чтобы увидеть, как перед носом закрылись двери. Перрон остался пуст, если не считать двух индийцев в пестрых тюрбанах и бродяги, растянувшегося прямо на полу. Табло расписания щелкнуло, и надпись «Кольцевая линия» сменило объявление о прибытии поезда на Хаммерсмит.
Только на Ливерпуль-стрит Скейс почувствовал голод и, прежде чем ехать к себе, выпил кофе с булочкой. Было почти четыре, когда он вставил ключ в замочную скважину. Дом встретил хозяина таинственным молчанием, словно сообщник, все это время дожидавшийся худых или добрых вестей.
Несмотря на ранний час, Норман ужасно утомился и чувствовал боль в ногах. Хотя это была приятная усталость, не похожая на то вялое состояние, в котором он страдальчески плелся полмили по парку в конце каждого рабочего дня. Под ложечкой опять немилосердно засосало, и мужчина решил устроить себе ранний плотный ужин. Вскоре на гриле громко шипели сосиски, газ полыхал под сковородкой с жареными бобами, а на столе красовался размороженный пироге вареньем. Норман жадно поглощал еду, ощущая не вкус, но лишь телесную потребность, которая требовала удовлетворения. Насыпав свежую заварку в бело-голубой чайник с розочками, что они с Мэвис купили на свой медовый месяц, Скейс впервые проникся смутной нежностью к дому и сожалением от предстоящей разлуки. Странно, супруги ни разу не испытывали к этим стенам теплых чувств, не были здесь «как дома». Когда из-за неотступных воспоминаний пришлось покинуть Севен-Кингз, здание на Альма-роуд устроило их по цене, только и всего. В пригороде, чтобы затеряться, достаточно переехать на три остановки метро или сменить работу. Норман припомнил, как они приехали осматривать новое жилье. Мэвис беспокойно расхаживала по комнатам, пока агент по недвижимости, тщетно пытаясь выжать из потенциальной клиентки хоть какой-нибудь ответ, расписывал все их достоинства, а потом без выражения обронила:
— Хорошо. Берем.
Должно быть, ни одна сделка не далась торговцу с такой легкостью.
За восемь лет супруги мало что изменили. Кое-где наложили свежую краску, переклеили обои в гостиной, куда почти не наведывались, — в общем, без нужды не расточали на уют ни денег, ни времени. Мэвис убирала на совесть, хотя и без удовольствия, но и без ее стараний дом выглядел чистым. Будто бы что-то в нем попросту отталкивало пыль и грязь, впрочем, как и близость, счастье, любовь. Отчего же теперь хозяин ощутил нечто вроде душевной связи, впервые осознал, что оставляет частичку сердца за аккуратно подстриженной оградой из лавра? Скейсу вдруг показалось страшно бросить дом на произвол судьбы, как боятся упустить из вида болтливого сообщника. Может статься, новые жильцы, распаковывая кастрюли со сковородками на этой самой кухне, нечаянно вслушаются в загадочную тишину, потянут воздух ноздрями — и с тревогой поймут, какие кровавые замыслы рождались в этих стенах… Однако съезжать все равно придется. Жертва скрывается в Лондоне, там он ее и выследит. А значит, нужно быть вольным, точно ветер, свободным от любых привязанностей, даже от воображаемого родства с домом, и от скудных пожитков, мешающих вести поиски, перемещаясь по городу безликим и неузнанным, легким, словно перекати-поле.
