По моему мнению, они звучали необычайно трогательно. Исключительная любовь и глубина понимания. И я улыбнулся ей:
— Значит, сначала они не знали, что я здесь, в отеле?
— Не думаю, — подтвердил Джик, — чтобы они догадались даже, что ты в Мельбурне. Они были ошарашены, когда Сара сказала, что ты наверху. Но, полагаю, они уже знали, что в больнице Алис-Спрингса тебя нет.
— Им известно об ограблении?
— Уверен, что еще нет.
— Как только обнаружат, что исчезло, — усмехнулся я, — с ума сойдут от ярости.
Мы с Джиком избегали догадок относительно того, что было бы, если бы я сразу спустился в их номер, хотя оба знали, что последовало бы за этим. Сару взяли бы заложницей, и мне пришлось бы выйти из отеля и сдаться на милость Грина. Мало вероятно, чтобы они еще раз отпустили меня живым.
— Ужасно хочется есть, — сказал я.
Сара улыбнулась сквозь слезы:
— А когда тебе не хочется?
Мы поели неподалеку в ресторанчике «Приносите с собой», где люди за столами и вокруг нас оживленно переговаривались о том, на кого они ставили на скачках.
— Ох! — воскликнула Сара. — А я забыла!
— О чем?
— О твоем выигрыше. Ты ставил на Хомута.
— Но… — начал я.
— Он бежал под номером одиннадцать.
Она раскрыла сумочку и достала солидную пачку купюр. Несмотря на суматоху в «Хилтоне», ей удалось выйти из опасной ситуации со своей сумочкой, болтающейся на руке. Меня всегда поражала сила инстинкта, с которой женщины держатся за свои сумочки, но в подобном случае это было просто поразительно.
— Вышло сорок против одного! Я поставила на тебя двадцать долларов. Следовательно, ты выиграл восемьсот, и я считаю, что это ужасно несправедливо.
— Давай поделимся, — засмеялся я.
— Ни центом… Откровенно говоря, я думала, что Хомут вообще не имеет никаких шансов, и хотела проучить тебя: проиграешь двадцать и больше никогда не будешь делать ставки так по-дурацки… В принципе, я собиралась поставить только десять долларов.
— Однако я большую часть денег должен Джику за Алис-Спрингс.
— Оставь их себе, — великодушно сказал он. — Потом сочтемся. Порезать бифштекс?
— Пожалуйста, — согласился я.
Он аккуратно нарезал мясо, пододвинул мне тарелку и положил вилку.
— Что еще было на скачках? — спросил я, наколов первый сочный кусочек. — Кого вы там видели еще?
Бифштекс был такой же вкусный, как и красивый на вид, и я сообразил, что, несмотря на все мои травмы, у меня прошло ощущение страшной слабости. И значит, я понемногу прихожу в норму.
— Грина мы там не видели, — ответил Джик. — Парня и Бровастого тоже.
— Зато они не спускали с вас глаз.
— Ты так считаешь? — встревожилась Сара.
— Конечно. Они увидели вас на ипподроме и поехали за вами.
— Боже, — простонал Джик, — а мы их даже не заметили. Движение на шоссе страшное…
— И все двигались черепашьим шагом, — кивнул я. — И если Грин был позади, скажем, машины за три, ты бы его не увидел, а он без труда держал тебя в поле зрения.
— Я подвел тебя, Тодд!
— Не болтай ерунду. Все хорошо.
— За исключением того, — заметила Сара, — что мне не во что переодеться.
— Ты и так отлично выглядишь, — заявил я.
— Я встретилась со своей сиднейской подругой, — продолжала Сара. — Смотрели с ней вместе два первых заезда. А после возвращения Джика мы разговаривали со знакомым фотографом. Так что будет нетрудно доказать, что Джик все время провел на ипподроме.
— И никаких следов Уэксфорда?
— Нет, если он выглядит так, как ты нарисовал его. Хотя, конечно, он мог там и быть. Очень трудно опознать незнакомца в такой толпе.
— Мы постарались перекинуться парой слов со всеми, кого Сара хоть сколько-нибудь знала. Это был повод представить меня как ее мужа.
— Мы даже разговаривали с тем мужчиной, который встречался с тобой в субботу, — добавила Сара. — Собственно, он сам подошел и заговорил с нами.
— Хадсон Тейлор? — уточнил я.
— Тот самый, которого ты видел разговаривающим с Уэксфордом, — ответил Джик.
— Кстати, он спросил, почему тебя нет на скачках, — сказала Сара. — Говорил, что хотел пригласить тебя выпить. И мы пообещали передать.
— Его лошадь хорошо прошла дистанцию?
— Мы встретили его до начала скачек. Пожелали ему удачи, и он ответил, что удача ему очень и очень нужна.
— Он немного играет в тотализаторе, — заметил я.
— А кто не играет?
— Еще один заказ пошел прахом, — вздохнул я. — Если бы Виноградник выиграл, то он заказал бы его портрет.
— Ты продаешься, как девка, — вспылил Джик. — Это непристойно.
— Во всяком случае, — примирительно добавила Сара, — ты больше выиграл на Хомуте, чем получил бы от Хадсона.
У меня, очевидно, был грустный вид, и это рассмешило их. Мы допили кофе, возвратились в мотель и разошлись по комнатам. Через пять минут Джик постучал.
— Заходи, — сказал я, отпирая.
— Ты ждал меня? — усмехнулся он.
— Надеялся, что придешь.
Он сел в кресло и снова стал крутиться в нем. Его взгляд упал на чемодан, лежавший на диване.
— Что ты сделал со всем тем, что мы взяли в галерее? — Пока я рассказывал, он сидел спокойно. — А что теперь собираешься предпринять?
— Через несколько дней возвращаюсь домой, в Англию.
— А до того?
— Гм-м… До того я собираюсь и дальше опережать хотя бы на шаг Уэксфорда, Грина и их компанию.
— И нашего копииста Харли Ренбо?
— Да, — задумался я, — и его тоже.
— Думаешь, нам удастся?
— Не «нам». Отныне — мне. Ты сейчас отвезешь Сару домой.
Он возражающе затряс головой.
— Сейчас дома будет не менее опасно, чем оставаться с тобой. Нас очень легко найти в Сиднее. Что удержит Уэксфорда от визита на кеч с чем-нибудь более серьезным, чем зажигалка?
— Ты сможешь пересказать ему все, что знаешь, и он отстанет.
— И свести на нет всю твою работу?
— Без отступления тоже не обойтись…
— Если мы останемся с тобой, все может сложиться так, что отступать и не придется. Риск тут минимальный. И в любом случае будет, — в его глазах вспыхнул былой огонь, — будет большая игра. В кошки-мышки. Причем кошки не знают, что они мышки, а преследует мышь, которая знает, что она кошка.
«Больше похоже на бой быков, — подумал я, — когда тореадор размахивает плащом, чтобы разозлить быка и спровоцировать нападение. Или на фокусника, каким-нибудь трюком привлекающего внимание к одной руке, в то время как фокус исполняется другой». Сравнение с фокусником мне больше понравилось. Меньше шансов, что поднимут на рога.
Почти всю ночь я изучал список иностранных покупателей. Прежде всего потому, что я никак не мог улечься так, чтобы можно было уснуть, а отчасти и потому, что больше нечего было делать.
Чем дальше, тем очевиднее становилось, что собранных фактов недостаточно. Сам по себе список не давал полную картину, хорошо бы к нему присоединить реестровую опись и согласовать ее с буквами и цифровыми обозначениями в правой колонке.
С другой стороны числовые обозначения в списке были похожи на код. И, может быть, если изучить их повнимательнее, выявится какая-нибудь система.
В меньшем разделе, который я нашел в конце папки, буква «М» встречалась редко, зато часто попадались «С», «А», «У» и «В». Номер Дональда начинался с «М», а Мейзи — с «С».
«Допустим, — размышлял я, — „М“ означает просто Мельбурн, а „С“ — Сидней, города, где были куплены картины. Что тогда означали „А“, „У“ и „В“? Аделаида, Уагта и Брисбейн? Аделаида или Алис-Спрингс?
В первом разделе цифры и буквы, шедшие после начального «М», казалось, не имели четкой системы. Но во втором разделе третьей буквой всегда была «К», а последней «Р». Хоть и распределенные между несколькими странами, они имели более или менее четкую последовательность. Наибольшим числом было 54 — против картины, проданной мистеру Норману Апдайку, жителю новозеландского городка Окленд, Его реестровый номер был УХК 54 Р. Дата в левой колонке соответствовала прошлой неделе, а сам мистер Апдайк еще не был вычеркнут.
Все картины в последнем разделе были проданы за последние три года. А первые даты в длинном разделе отстояли от сегодняшнего дня на пять с половиной лет.
Меня интересовало, был ли Уэксфорд с самого начала законченным преступником, умышленно соорудившим импозантный фасад, или когда-то честный торговец произведениями искусства открыл для себя новые, хотя и несколько криминальные возможности? Судя по респектабельной атмосфере в галерее и по моим собственным впечатлениям от самого Уэксфорда — хотя я видел его мельком, — вторая версия казалась мне более вероятной. Но все карты путала жестокость, которая была очевидным фактом в этом таинственном предприятии.
Я вздохнул, сложил списки и выключил свет, обдумывая в темноте телефонный разговор, который состоялся после того, как Джик ушел в свой номер.
