— Ты не хочешь, чтобы я шёл с тобой?
— Я не имею права брать тебя с собой. Там будет Супермышь. Если я тебя приведу, она напишет на меня очередную жалобу наверх. И тогда меня тоже отстранят.
— Никого не отстранят! — горячо возразил Барсукот. — Я всё обдумал. Сыч Уг ведь дал против меня показания. Он утверждал, что я ощипал ему крыло, — а это не так! Мы должны выяснить … То есть ты должен выяснить, почему сыч соврал. Ты возьмёшь меня и устроишь нам очную ставку. Пусть он скажет, глядя мне прямо в глаза …
* * *
— …Почему ты меня оклеветал? — Барсукот так гневно сверкнул глазами, что, если бы сыч Уг был птицей Феникс, от такого взгляда он бы точно воспламенился.
Но сыч Уг не был Фениксом. Он был пыльной и склочной птицей, не способной к самокритике.
— Никого я не клеветал, — сварливо ответил Уг. — Кот Полиции в своё время угрожал выдернуть из меня перья. А потом меня поймали в моей собственной лавке старья, зажали в тёмном углу и ощипали крыло. На кого вы прикажете мне указывать? Естественно, я указал на кота.
— Угол был очень тёмный? — поинтересовался Барсук Старший.
— Тёмный, пыльный и страшный, — подтвердил сыч Уг.
— Тем не менее вы утверждали, что видели в этом тёмном углу именно Барсукота.
— Да, я видел его даже во тьме. Потому что он стоял перед моим внутренним взором. Угрожающе выпустив когти.
— Где я стоял?! — изумился Барсукот.
— Перед его внутренним взором, — с улыбкой повторил за сыча Барсук Старший. — А вы, я вижу, не утратили адвокатской хватки в этой вашей лавке старья, господин сыч. Всегда найдёте способ выкрутиться.
— Не понимаю, о чём вы. — Сыч Уг презрительно вздёрнул клюв и чуть не задел им раздвоенное рыло висевшей вниз головой Супермыши. Потолок в лавке старья был очень низким.
— А я, собственно, о том, что один из ваших бывших клиентов хочет воспользоваться вашими услугами адвоката.
— Кто? — быстро спросил Уг.
— Яшка Юркий.
— Нет.
— Что — нет?
— Нет — значит, нет. Я отказываюсь быть адвокатом. Я простой и тихий старьёвщик. Опасные профессии меня больше не интересуют. В это дело я не полезу.
— Бра-бра-бра … — донеслось из соседней комнаты. — Бра-бра-бра …
— И к тому же я не могу оставить моего бедного брата Чака ни на минуту. Как видите, он ужасно страдает. Он никак не может оправиться от страшного ощипа.
— Бра-бра-бра! — голос Чака стал громче. — Бра! Бра!
— Вам пора, — сухо сообщил сыч Уг, — я должен увлажнить моему бедному брату клювик и расправить свалявшиеся пёрышки.
— Брат! Брата! Брат! Брата! — завопил Чак из своей комнаты.
— Вот видите, он меня зовёт, — засуетился сыч Уг. — До свидания, удачи вам …
— Как чётко он произносит слова, — обрадовался Барсук Старший. — Что же вы не сказали, что Чаку стало лучше и что к нему вернулась речь? Мы должны обязательно его опросить.
— Нет, не смейте! Ему всё ещё очень плохо! — Сыч Уг так яростно замахал крыльями, что поднял целое облако пыли.
— А голос звучит бодро, — возразил Барсук Старший и чихнул. — Я всё же к нему сейчас загляну.
— Нельзя! Тем более вы простужены! Вы можете заразить его ослабленный организм!
— Здесь просто пыльно. — Барсук пристально взглянул на сыча Уга. — А вы, похоже, боитесь? У меня зверское чутьё на чужой страх.
Барсук Старший решительно вошёл в комнату к Чаку.
Сыч Чак лежал на спине, похудевший, но с отрастающим новеньким оперением и с довольно-таки осмысленным видом.
— Кто вас ощипал? — спросил Старший. — Вы можете дать показания?
— Брат, — тихо сказал сыч Чак. — Брат — брата. Брат — брата.
— Брат брата? — переспросил Барсук Старший.
— Брат против брата, — с трудом выговорил сыч Чак и отвернулся клювом к стене.
Глава 30, в которой следы ведут на самый верх
— Да не ощипывал я родного брата! — Сыч Уг закрыл лицо пыльным крылом и нахохлился. — Ух-ух-ух!
Казалось, он вот-вот разрыдается.
Ещё никогда Барсук Старший не видел сыча — не только Уга, а вообще любого сыча — в таком подавленном состоянии. Сыча очень трудно подавить. Об этом все знают.
Барсук посмотрел наверх. Супермышь по-прежнему висела под потолком и молчала. И даже как будто дремала. Ещё никогда Барсук Старший не видел дремавшую и молчаливую Супермышь. Он даже не знал, что она способна дремать.
— Сегодня у меня день открытий, — пробормотал Барсук Старший.
— Что? — не понял Барсукот.
— Да так. Я просто подумал: если сегодня последний день моей жизни, я должен прожить его интересно. Так что же, — он повернулся к сычу Угу, — имел в виду ваш брат, когда сказал: «Брат против брата»?
— Он имел в виду, что я его предал, — прошептал сыч Уг.
— Каким образом?
— Я позволил его ощипать и ничего не предпринял. А потом я добровольно подставил собственное крыло для ощипа. А потом я оклеветал Барсукота.
— Но зачем? — вытаращился на него Барсукот.
— Не зачем, а почему. Потому что я испугался. Потому что Щипач сказал, что иначе ощиплет и меня тоже. Целиком, не только крыло.
— Так кто же он? Кто Щипач? — быстро спросил Барсук Старший.
— Я не могу этого сказать, — прошептал Уг.
— Почему?!
— Потому что я боюсь за свою жизнь. И за жизнь моего брата. Потому что Щипач слишком близко. Потому что он практически среди нас. Потому что, — сыч Уг перешёл на шёпот, — потому что в этом проклятом деле следы ведут на самый верх.
Барсук Старший и Барсукот машинально посмотрели наверх. Под потолком неподвижно висела вниз головой Супермышь. Глаза её были закрыты. Но рыльце едва заметно подрагивало, а верхняя губа приподнималась в хищном оскале.
Как будто ей снился тревожный сон.
Или как будто ей не нравились слова сыча Уга.
Глава 31, в которой Барсуку угрожают
Барсук Старший заварил их любимую чайную смесь: душицу, мяту, нежнейшие лепестки васильков, мохнатые серединки ромашек, немного клевера и пару смолянистых сосновых шишек. Они сидели на уютной, крытой соломой террасе у входа в барсучью нору, смотрели, как оседает за розоватые кроны закатное солнце, позвякивали чайными ложечками, прихлёбывали ароматный и крепкий травяной чай и вдумчиво обсуждали дело. Совсем как в старые добрые времена. Пару раз Барсук Старший так увлёкся беседой, что даже назвал Барсукота по привычке «напарником». Барсукот осторожно замурлыкал на первой громкости блаженства и не стал его поправлять.
— Да, если сыч сказал правду и следы действительно ведут на самый верх, то есть в деле замешаны звери госпожи Ласки, тогда это многое объясняет, — раздумчиво произнёс Барсук Старший.
— Вот именно. — Барсукот макнул усы в чай. — Тогда понятно, почему Щипач не купился на нашу приманку, на мистера Кинг-Пинга, а пошёл совершенно другим путём. Ведь кто знал о нашем плане? Кто знал о пингвине? Конечно, спецагент Рылокрылая Супермышь. Мы сами просили её дать разрешение на спецоперацию.
Она отказала. Но она понимала по нашим мордам, что мы ей не подчинимся. Не правда ли, зверская логика, Барсук Старший?
— Да, зверская. — Барсук Старший шумно отхлебнул чай и выплюнул застрявшую между зубами мохнатую серединку ромашки. — Но про пингвина знал ещё кое-кто.
— И кто же? — вскинулся Барсукот.
— Твой приятель Крысун. Ты сам говорил, что рассказал ему о том, как пригласил в Дальний Лес охотника на акул, мистера Кинг-Пинга.
— Но … Старший. Ты же знаешь, что Крысун геройски погиб. — Барсукот помрачнел.
— Не знаю, насколько геройски, — сказал Барсук Старший. — В любом случае он мог сообщить своим коллегам о мистере Кинг-Пинге ещё при жизни.
— Крысун не стал бы так делать, — обиделся Барсукот.
— Уверен? — прищурился Барсук Старший. — А если его допрашивали? Пытали?
— Уверен, — тихо сказал Барсукот. — Крысун не сдавал товарищей. Крысун никогда бы …
— И перья! — вдруг возбуждённо перебил Барсук Старший. — Требование сверху, чтобы каждая птица сдала по свежевырванному перу. Это тоже укладывается в нашу теорию про агентов госпожи Ласки.
