На самом деле, сама того не зная, она находилась на дне пруда, упомянутого как ориентир молодым человеком со стоячей прической, когда он объяснял Хилари, как проехать к коттеджу Хампти Дика. Молодой человек упустил из виду, что пруд давно уже пересох, и Хилари, проезжая мимо, естественно, упустила его из виду тоже. Она искала настоящий пруд и, не найдя его, не нашла заодно и нужной тропинки.
Теперь эта тропинка нашлась. Выбравшись из низины и продравшись сквозь кусты, Хилари наткнулась на нее почти сразу же — это была изрытая сельская дорога с глубокими колеями от тяжело груженных телег. Телеги означали людей, а люди — жилье. Хилари двинулась по тропинке в сторону от главной дороги.
Это оказалось непросто, и Хилари наверняка сбилась бы, если бы не глубокие борозды от колес. Как только Хилари прекращала спотыкаться и подворачивать ноги, это означало, что она снова сбилась. Тогда она на ощупь возвращалась назад, пока не начинала спотыкаться снова, и тогда уже брела дальше. Это было на редкость утомительное занятие. А что, если никакого дома здесь нет? Что, если здесь вообще никто не живет? Что, если она попала в нескончаемый кошмар с бесконечными дорожками и вечным туманом? Это была не лучшая мысль. Если у человека есть хоть капля здравого смысла, он ни за что не позволит такой мысли появиться, когда он идет куда-нибудь сквозь туман. «Человек, у которого есть хоть капля здравого смысла, никогда не будет идти куда-нибудь сквозь туман», — мгновенно отозвался чертенок, показал Хилари нос и, немного подумав, пропел:
Не ходила бы со двора, голова б осталась цела.
А была бы цела голова, разве б ушла со двора?
Слова отдавались в голове Хилари насмешливым эхом. Она шла, нащупывая ногой колею и вытянув вперед руку на случай встречи с очередной изгородью или стеной.
На этот раз, правда, она повстречалась с калиткой. Рука Хилари благополучно прошла чуть выше, и она пребольно ударилась бедром о верхнюю перекладину, а коленом — о нижнюю. Хилари нащупала щеколду, подняла ее и, отворив калитку, вошла. Колея закончилось, и внутри оказалась дорожка, когда-то давно засыпанная намертво теперь слежавшимся гравием. Она была очень узкой, и, стоило Хилари оступиться, ее нога по самую щиколотку увязла в рыхлой сырой почве. Сделав еще несколько шагов, она почувствовала близость дома. Было слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, и вытянутая вперед рука Хилари по-прежнему проваливалась в пустоту, но какое-то шестое чувство подсказывало ей, что дом рядом. Несколько осторожных шагов — и ее рука уже ощупывала увитую плющом стену, дерево оконной рамы и гладкий холод стекла. Вероятно, она все же сошла с дорожки. Перебирая по стене руками, Хилари добралась до крыльца с деревянной дверью и тяжелым стальным кольцом. Туман словно бы растворился, уступив место чудесному видению: ярко освещенная комната, зажженный камин, горячий чай на столе. Сезам, откройся! Оставалось только постучаться, чтобы кто-нибудь открыл дверь и впустил Хилари в этот земной рай. Хилари взялась за кольцо и отвела его. Теперь оставалось только опустить его, а что может быть проще? И что может быть труднее?
Она неподвижно стояла, до боли стиснув кольцо в руке, чувствуя, как с каждой секундой тает ее решимость. Если ее до сих пор преследовали, она обязательно выдаст себя громким стуком. Кроме того, возможно, в доме никого и нет. Изнутри не доносилось ни звука, а в окнах было темно. Хилари осторожно опустила кольцо и, держась стенки, начала медленно обходить дом.
Он оказался совсем небольшим, потому что Хилари почти сразу же добралась до угла и двинулась вдоль боковой стены. Еще один угол, и она оказалась за домом. Если в нем были люди, их следовало искать здесь. Жизнь в деревне вертится вокруг кухни, а кухня всегда расположена в задней части дома.
Повернув за угол, Хилари увидела серебристое свечение, расплывающееся в тумане и выдающее его тайную жизнь. Свет шел из окна первого этажа, и туман медленно струился в нем, поднимаясь кверху, словно тягучий неспешный прилив. На Хилари этот свет произвел такое же впечатление, как если бы она впервые увидела огонь. Он вырвал ее из объятий тьмы и без следа рассеял весь кошмар этой ночи. Она подошла к окну и заглянула в него.
Шторы оказались подняты, а может, их никогда и не было. У самого подоконника виднелась раковина с водопроводным краном. Комната была очень маленькой и служила, очевидно, подсобным помещением для кухни. Света в ней не было — он шел через открытую дверь от стоявшей на кухонном столе лампы. Свет бил в окно, подсвечивал туман и слепил Хилари, которая долго поэтому не могла разглядеть ничего, кроме самой лампы и скатерти в синюю и белую клетку, на которой она стояла. Постепенно ее глаза привыкли, и она увидела кое-что еще. В том числе миссис Мерсер, снимающую с плиты чайник. Плита находилась сразу за столом — огромная старинная плита с пышущими огнем конфорками. И миссис Мерсер снимала с нее чайник. Она повернулась к столу, поставила чайник на поднос рядом с лампой — старинный оловянный поднос с позолотой — и с трудом разогнулась, словно избавилась от страшной тяжести.
Хилари постучала в окно.
Целую минуту ничего не происходило. Потом миссис Мерсер обошла стол и направилась в подсобку. Она перегнулась через раковину, отодвинула задвижку на окне и, распахнув его, слабым медлительным голосом спросила:
— Вы принесли молоко? Я не ждала вас в такую погоду.
Хилари постаралась просунуться в окно как можно дальше. Ей вовсе не улыбалось, чтобы оно захлопнулось прямо у нее перед носом. Кроме того, она готова была шагать по трупам, чтобы добраться до пузатого коричневого чайника, и от души надеялась, что миссис Мерсер не забыла наполнить молочник, который она разглядела теперь на столе. Наличие на столе одной-единственной чашки добавило ей решимости. Альфреда Мерсера к ужину здесь явно не ждали. Она просунулась чуть дальше и сказала:
— Добрый вечер, миссис Мерсер.
Несчастная женщина отшатнулась так, что обязательно упала бы, не успей она ухватиться за край раковины. Лампа светила ей в спину, и лицо казалось лишь темной размытой кляксой. Через минуту она слабым голосом проговорила:
— Мисс Кэрью?
Хилари кивнула:
— Вы не хотите меня впустить? Я с удовольствием выпила бы чашку чая. Вы даже не представляете, с каким удовольствием я бы ее выпила. Я тут, понимаете, упала с велосипеда. Выгляжу, наверное, так, будто продиралась сквозь заросли колючек. Могу я войти и привести себя в порядок?
Миссис Мерсер все еще держалась одной рукой за раковину. Другой она схватилась за сердце.
— О, мисс, как же вы меня напугали!
— Простите, я не хотела.
Миссис Мерсер не отрываясь смотрела на Хилари.
— Вам лучше уехать, — проговорила наконец она.
— Возможно, — согласилась Хилари. — Только вряд ли это получится. От велосипеда мало чего осталось. Почему бы вам не впустить меня и не угостить чаем?
— Мой муж не любит гостей. Я жду его с минуты на минуты.
— На столе только одна чашка.
Миссис Мерсер явно разозлилась.
— Позвольте уж мне самой решать, кого приглашать в дом, а кого нет! Вас я, например, сколько помню, сюда не звала! Вы вообще в своем уме, что здесь оказались? Или вам больше заняться нечем, кроме как выслеживать людей и навязываться тем, кто вас знать не желает? Немедленно уходите! И чем скорее, тем лучше, потому что если Мерсер вас здесь застанет… Если Мерсер вас здесь застанет…
Если первый раз ей еще удалось произнести это имя злобным шепотом, то на второй силы ее оставили. Ее голос сорвался на хрип, а глаза с ужасом уставились в одну точку, где воображение вывесило для нее картину: Альфред Мерсер, возвращающийся домой и застающий их — вместе.
— Миссис Мерсер! — настойчиво позвала Хилари. — Мне только нужно вас кое о чем спросить. Я вовсе не хочу здесь оставаться. Мне нужно возвращаться в город.
Миссис Мерсер высунула бледный язык и быстро облизнула пересохшие губы.
— Так уезжайте. Уезжайте, уезжайте, пока можете.
Хилари кивнула.
— Я хочу уехать точно так же, как вы — от меня избавиться. И сделаю это в ту же минуту, как вы расскажете мне то, что я хочу знать. Кстати, советую поторопиться, если вы не хотите, чтобы Мерсер застал меня здесь. Только лучше бы вы все же пустили меня в дом.
Бледный язык миссис Мерсер снова прошелся по ее губам.
— Я… я не могу. Он мне сердце вырежет.
Спина Хилари покрылась мурашками — не столько от самих слов, сколько от того, с каким невыразимым ужасом они были произнесены. От такой беседы толку было немного. Хилари перегнулась через подоконник еще дальше и ухитрилась схватить миссис Мерсер за запястье. Оно было ледяным, а пальцы, вцепившиеся в край раковины, — каменными.
— Послушайте, — сказала она. — Мне нужно знать, что вы имели в виду, когда говорили, что хотели видеть Марион Грей во время суда.
