Ознакомительная версия.
– Моцарт! – дребезжащим голосом окликнул старичок, переведя взгляд на такс. – Моцарт, стой! Стой, негодная собака!
– Простите, а второй – Сальери? – не удержался Макар.
– Мазурка, – с достоинством возразил старичок. – Это брат и сестра, они из одного помета и должны были быть названы на «М». Зуринька! Зуря, золотце, подойди ко мне немедленно. Я не пускаю их в ту сторону, – пояснил он Илюшину. – Там, в конце аллеи, школа, и Моцарт пролезает во двор через дырку в заборе. А дети… вы же знаете детей! Им лишь бы подразнить собаку…
Он сокрушенно покачал головой.
– Отчего же только Моцарт? – стараясь сохранять серьезное выражение лица, сказал Илюшин. – А как же его сестра?
– Мазурка не может, – вздохнул хозяин. – Раздалась к старости. Застревает в заборе.
Макар не выдержал и рассмеялся. Старик погрозил ему пальцем.
– Зря смеетесь, молодой человек, очень зря! Посмотрел бы я на вас, если бы ваша голова торчала с одной стороны ограды, а круп – с другой! А прибавьте к этому слабость суставов! И не забудьте об опухоли, которую оперировали всего год назад! Моцарт, Мазурка! Ко мне!
Таксы лениво подбежали к хозяину, обнюхали штанины Макара и уселись на асфальт одинаково, широко растопырив передние лапы с длинными когтями.
– Вот и умницы мои, – успокоившись, проворковал старичок. – Видите, какие они умницы? А вы насмехаетесь!
Макар решительно опроверг обвинение в том, что он насмехается, и подтвердил, что таких умных собак давно не видел. Старичок расцвел и попрощался, пожелав Илюшину легкой дороги. Отойдя на несколько шагов, Макар нахмурился, остановился и задумался. Затем решительно развернулся и догнал старичка:
– Простите, вы сказали, что в конце аллеи школа?
– Совершенно верно, – откликнулся тот и прибавил с неприязнью: – А в школе дети.
«А в школе дети…. – повторил про себя Илюшин. – Логично. А что, если…»
– Скажите, пожалуйста, а нет ли других школ в этом районе? – спросил он, начиная догадываться, каким будет ответ и куда приведет его любопытство.
– Есть, разумеется… Одна – на Карла Маркса, другая – на Вересаева. Правда, до них далековато…
Старичок объяснил, куда нужно идти, и Макар покачал головой – две другие школы и в самом деле располагались слишком далеко. Поблагодарив любезного хозяина такс, он быстрым шагом пошел по аллее, обдумывая возникшую у него идею.
Во дворе школы стоял визг – выпущенные на перемену дети носились по газону. Слегка оглушенный Макар зашел в вестибюль, повертел головой в поисках расписания дополнительных занятий, но нашел лишь расписание уроков на стене рядом с гардеробом.
– Молодой человек, вы что-то ищете? – раздался рядом с ним строгий голос, и, обернувшись, Илюшин узрел плоскую стриженую даму в брючном костюме, с осанкой гренадера и его же шириной плеч.
– Добрый день. Я живу в соседнем районе, – не задумываясь, соврал Макар. – Моя младшая сестра просила узнать, нет ли в вашей школе рукодельного кружка.
– Есть. Называется «Волшебная ниточка». Элина Сергеевна Шестакова ведет, прекрасная девушка. Записывайте вашу сестру, ей наверняка понравится.
– Отлично! – обрадовался Илюшин. – Когда можно поговорить с Элиной Сергеевной?
– Кружок – два раза в неделю, по понедельникам и четвергам. Подходите завтра, к шести, в пятый кабинет.
– А по вторникам?
– По вторникам кабинет занят театральной студией. Набор в группу уже закончен, приводите сестру в сентябре.
– А сегодня? – уточнил Макар.
– И сегодня занятия в театральной студии. Два дня подряд, так уже получилось. – Она развела руками, словно извиняясь.
– Спасибо большое, – сказал Макар. – Вы мне очень помогли.
Дама и в самом деле помогла ему. Однако, привыкнув все перепроверять, Илюшин дождался, когда она уйдет, и нашел пятый кабинет. Молодая веселая учительница подтвердила Макару, что вчера она занималась с детьми, начиная с шести вечера, и сегодня кабинет снова в ее полном распоряжении.
– Элина Сергеевна приходит по понедельникам и четвергам, – повторила она следом за дамой-гренадером. – Вчера? Нет, ее не было, я же вам сказала. Конечно, уверена… Зачем ей театральная студия?
«Вот, значит, как… – сказал себе Макар, выйдя из школы и провожая взглядом несущихся мимо детей, размахивающих портфелями. – Выходит, клубочки в пакете были для отвода глаз. Спрашивается: где же проводила время Элина Сергеевна, раз у нее не было никаких занятий?»
Ксения вернулась домой в перерыве между визитами к больным, наспех перекусила и уселась за фортепьяно, стоявшее в комнате родителей. Мать ее преподавала в музыкальной школе, и инструмент в доме был всегда, даже когда они жили в крошечной квартирке неподалеку от фабрики. Сама Ксеня играла с шести лет, и пальцы у нее были сильные, развитые.
Она пробежала ими по клавишам, вполголоса напела какую-то мелодию и оборвала ее на полуслове, нахмурившись. Бывший муж любил петь, обладал приятным баритоном и частенько распевал, расхаживая по квартире. Сейчас она как раз начала играть песенку, которую Максим обычно мурлыкал себе под нос, придя с работы.
Ксеня встала, сердито закрыла крышку фортепьяно. Поймать себя на подражании собственному бывшему мужу оказалось неприятно.
Она вышла замуж за человека старше себя на десять лет и первые полтора года их брака очень любила мужа. Максим пользовался успехом у женщин, был ревнив, но сам, обладая веселым и беззаботным характером, никогда не отказывал себе в удовольствиях. Полтора года спустя после похода в загс Ксеня обнаружила, что отличается от супруга старомодными взглядами на верность, а чуть позже подтвердила для себя избитую истину, заключавшуюся в том, что взрослого человека невозможно исправить. Потому что он не сломавшаяся машинка, требующая починки, а «исправить» в действительности означает «изменить в соответствии со своими представлениями».
По инерции она пыталась какое-то время сохранить их брак. Как и Максим. Но из этого ничего не вышло.
Работа в больнице сделала Ксению намного взрослее, и после развода она старалась забыться в ней. Поначалу вынужденный работоголик, затем добровольный, она приучила себя считать больницу центром своего мира, чем-то неизменным, непоколебимым. Тем ошеломительнее для нее было выяснить, что и здесь все может зависеть от воли одного человека и отлаженный механизм учреждения будет рассыпаться и гнить спустя всего год после его появления.
Ксения Пестова, единственная дочь у любящих родителей, росла умным, не по годам сообразительным, насмешливым и наблюдательным ребенком. Однако толика доверчивости, жившая в ней, с годами не только не исчезла, но и приобрела форму легкого идеализма, заключавшегося в недооценке количества беспричинного зла, на которое способна отдельно взятая личность. Она с ужасом наблюдала, как уходят из больницы хорошие специалисты, с которыми она дружила, как отделения заполняются невеждами от медицины, как на глазах расцветают склоки… Как-то раз Ксения не выдержала и попыталась поговорить с немолодой дамой, заведующей отделением педиатрии, ей симпатизировавшей. Та даже не дослушала.
– И откуда же ты такая взялась, Пестова? – грубовато сказала дама. – На дуру и отдаленно не похожа… Иди, у меня работы по горло.
Ксеня замкнулась, стала молчаливым наблюдателем, копившим в себе увиденное. Последней каплей стал скандал с участием одного из ее друзей-врачей, ложно обвиненного в получении взятки от пациента.
Все знали, что новый главврач терпеть его не может. Но никто не догадывался, чем это закончится. В результате обвинения врача быстро «ушли», и главный не поленился дополнить скандал соответствующим освещением в прессе, чтобы сыграть наверняка. После люди, знавшие положение дел изнутри, спорили, насколько увольнение сыграло свою роль… Как бы то ни было, уволенный врач умер спустя полгода после того, как оставил больницу.
Эти события подействовали на Ксению сильнее развода. Она неожиданно осознала, что больше не хочет не только работать в этой больнице, но и вообще быть врачом. Ломка сознания длилась полгода, после чего девушка уволилась и вернулась в Тихогорск, твердо уверенная в том, что больше никогда не станет заниматься медициной.
Подходя к пансионату, Илюшин услышал голоса и, заглянув на задний двор, увидел Эдуарда и Леонида, играющих в баскетбол. Крупный Леонид двигался плавно, пытался задавить Эдика массой, но тот уходил от атаки, ныряя в разные стороны и проворно уворачиваясь от брата. Они смеялись, перебрасывались колкостями, пыхтели, обхватив друг друга и забыв про мяч… Худой Эдуард оказался неожиданно спортивным, и Макар подумал, что они, наверное, часто так играют.
В окне он увидел Эльвиру Леоновну – та следила за игрой. Во время недолгих перерывов Эдик поворачивался к окну, махал матери рукой, и лицо его освещалось неожиданно нежной улыбкой. Он не только любил мать, но и не считал нужным это скрывать.
Ознакомительная версия.
