— Пошел ты к черту, Эскамильо! Ты же из-за меня туда попал.
— А вот и нет. Не из-за тебя, а из-за Икса — о чем он и пожалеет. Теперь скажи мне следующее: где Вулф?
— Думаю, у Вуди. Мы тоже там остановимся. Вчера и сегодня он почти все время провел у Вуди на ранчо.
— Почему на ранчо?
— Потому что сейчас там гостит эта девушка, Пегги Трюетт. Кэрол разыскала ее вчера вечером — она живет в Тимбербурге — и привезла в хижину. Джессап тоже был там, и они беседовали с ней не больше двух часов. В твоей комнате. Около одиннадцати Джессап пришел в гостиную, позвонил Кэрол и сказал, что они везут Пегги Трюетт к ней. Они поехали в машине Джессапа. И только после полуночи он привез Вулфа обратно. Мне они ничего не сказали, ни единого словечка, а утром, еще до семи, я уехала в Хелину. На этой машине. Дома я еще не была, но часа два назад звонила Кэрол и сказала, что Вулф почти весь день проговорил с Пегги Трюетт и что он все еще у них. Вулф спросил у Кэрол, не подбросит ли она его часов в пять к Вуди. Так что, думаю, у Вуди, а может, все еще на ранчо. Ты знаешь его лучше, чем я. Возможно, Пегги Трюетт как раз из тех, кто ему нравится.
— Таких нет. Это просто работа по отфильтровыванию.
— А что это такое?
— Это вроде того, что я только что попросил тебя сделать относительно субботнего вечера, только Вулф ускоряет этот процесс, задавая свои вопросы. Это нечто противоположное процеживанию кофе. Процеживая кофе, ты стремишься к тому, чтобы через ситечко прошло меньше крупинок, так ведь? С ней же, наоборот, он стремится заполучить то, что не проходит или не желает проходить. Выходит, ты не знаешь, виделся с ним Хейт или нет?
— Не знаю. А это имеет какое-то значение?
— Возможно, нет. Однако если эти двое беседовали, значит, я пропустил нечто такое, что доставило бы мне удовольствие. Так, что еще? Ах, да. Джессап сказал, что ты ездила на ранчо к Фарнхэму фотографировать и что никто, кроме Фарнхэма, не возражал, но это, разумеется, объяснимо. А ты не заметила, может, кто-нибудь все-таки хотел бы возразить, но не решился? Полагаю, что ты отдавала себе отчет в том, что заменяешь меня?
— Естественно. Возможно, ты бы и заметил что-нибудь такое, чего не заметила я. Джессап преподнес это как официальную просьбу, и проделал все весьма тонко, но все же это была просьба, и любой из них мог отказаться, не называя причины отказа. Ты и этот твой гений в жилетке еще сделаете из него человека! Вот теперь, когда мы не едем, а сидим, я и впрямь, похоже, улавливаю какой-то…легкий… аромат. Вроде как экзотический. Он пройдет?
— Нет. Теперь будем общаться только на открытом воздухе и на сильном ветру. Ты отправила снимки Солу?
— Естественно. В шесть я уже была на ногах, а послала их десятичасовым рейсом. Он уже должен был получить снимки. Ты думаешь, это один из них?
— Ничего не думаю. Я не имею права думать, пока не заработаю это право трудом. — Я завел двигатель. — И пока не приму ванну. — Мы снова выехали на асфальт.
Было без десяти семь, когда мы остановились перед Холлом культуры. Я вылез из машины, направился к двери и вошел в вестибюль. Там никого не оказалось, но дверь его, ведущая на кухню, была открытой. Я просунул в нее голову. Вуди сидел на высоком стуле у стойки и что-то помешивал в большой чашке, а Вулф стоял рядом с ним и наблюдал. Кухня, когда в ней находился Вулф, казалась даже меньше, чем была на самом деле. Я вошел и сказал:
— Как раз вовремя.
Вулф сделал шаг мне навстречу и присмотрелся:
— Удовлетворительно.
Нервы у меня были слегка натянуты.
— Что же тут, черт побери, удовлетворительного? — спросил я.
— Как что? Ты цел и невредим, и у тебя есть язык: «Как раз вовремя». Совершенно верно, ты подоспел как раз вовремя, чтобы отведать любимое блюдо мистера Степаняна — «хункияв бейанды». Он говорит, что первоначально это было армянское блюдо, но турки уже много веков считают его своим. Это кебаб, его подают с фаршированными баклажанами. Турки называют его «имам баялды» — «имам, теряющий сознание». Лук, поджаренный на подсолнечном масле, томаты, чеснок, соль и перец… Ты голоден?
Мне стало ясно, что он не хочет говорить при Вуди о делах, к тому же, очевидно, нет ничего срочного и можно спокойно отведать «имама, теряющего сознание».
— Разумеется, голоден, — ответил я. — Но сначала мне нужно помыться. Мисс Роуэн уже позвонила Мими, чтобы та достала из холодильника филе. Она думала, вы тоже проголодались.
— Вы уж меня извините, — сказал Вуди, — но у меня есть ванна, душ с горячей водой, и я был бы польщен, если бы вы приняли мое приглашение. Вы же знаете, как я рад вас видеть, Арчи! Как выразился мистер Вулф, ванная удовлетворительная.
— И я рад вас видеть, Вуди! Но, — обратился я к Вулфу, — все-таки я приеду позже. Часов в девять?
Он посмотрел на стенные часы — прямо как дома.
— Я ожидаю несколько телефонных звонков. И сам хочу позвонить. Приезжай в девять или в десять — когда хочешь.
А не хочешь — меня отвезет мистер Степанян. Он любезно вызвался сделать это. Так что прими ваппу, поешь и ложись спать.
— Замечательная идея, — сказал я. — Боже, как здорово, что я сюда заехал, сам бы я сроду до этого не додумался! До завтра. Спокойной ночи, Вуди.
Я повернулся и вышел.
Когда я открывал дверцу, Лили спросила:-
— Он с нами не едет?
— В один прекрасный день, — сказал я, — я зажарю его на подсолнечном масле и посыплю чесноком. Ему должны звонить! Он советует мне принять ванну, поесть и лечь спать. Значит, либо у него назревает что-то стоящее, в чем, как он считает, моя помощь ему не нужна, либо же он замышляет одну из своих чертовых шарад, которые, как он знает, я не люблю. Сейчас залягу откисать в ванне с горячей водой и гадать, что же нам, черт побери, уготовано. Не обращай на меня внимания! Представь, что меня здесь нет. Если бы в хижине была собака и выбежала меня приветствовать, я бы ударил ее ногой.
Примерно с милю она молчала, затем предложила:
— Я могла бы привезти собаку Билла Фарнхэма.
— Прекрасно! Сделай одолжение.
А когда мы свернули к хижине, она сказала:
— Но ты сперва поешь!
— Черт побери, ты права. Умираю от голода.
В отношении ключа зажигания в хижине был заведен такой порядок: днем мы ключ не вытаскиваем, но тому, кто брал машину последним, полагалось вытащить его и положить в определенном месте — на полку в гостиной. Поэтому я взял его с собой, чтобы показать Лили и тем, кого это могло касаться — я имею в виду себя, — что сегодня больше никуда не поеду. Если Вуди откажется от своего предложения подбросить Вулфа домой, пусть Вулф идет пешком.
Чистый, как выпотрошенная форель, побритый, нашампуненный, наманикюренный, с вычищенными зубами, я сидел на кухне с Лиля. Она была в красивой серой шелковой тоге в черную крапинку, надетой поверх белой пижамы. Я поглощал черепаховый суп. Меня еще ожидали два куска филе, жареный картофель, хлеб с маслом, шпинат с грибами, белая мускатная дыня и мадера с кофе. Два раза заходила Диана и спрашивала, не подать ли нам чего, но мы говорили «нет, спасибо», а на третий раз, когда Мимн наливала кофе, она спросила, можно ли ей выпить с нами кофе, и мы ответили «да». Усевшись, она сказала, что ей до смерти хочется расспросить меня о том, как там в тюрьме, и Уэйду тоже. Она позвала его, и он пришел.
Я рассказал им о тюрьме, нарисовав довольно мрачную картину, подбросив туда еще и несколько насекомых, которых, очевидно, привлек запах дезинфекции, а также пару ящериц. Потом они спросили меня, как мы обнаружили тело Сэма Пикока, а затем задали и самый важный вопрос: кто его убил и почему? Разумеется, я ответил, что они и сами могут угадать, и предложил сыграть в пинокль. Я заявил, что дружеская игра поможет мне забыть о муках, через которые я прошел. Конечно, я не сказал, что для меня было бы верхом удовольствия, если бы Вулф приехал сейчас и увидел, что я, совершенно позабыв о таких тривиальных вещах, как убийства, наслаждаюсь жизнью, — я лишь подумал об этом. Лили все поняла. Когда мы встали, чтобы отправиться в гостиную, на лице ее мелькнула та улыбка понимания, которая могла означать только одно: «Как хорошо я тебя знаю».
Но удовольствия я не получил. Вскоре после одиннадцати с улицы донесся шум: перед домом остановилась машина, дверца захлопнулась, машина уехала. Послышались тихие шаги, открылась и закрылась дверь, снова послышались шаги, но теперь удалявшиеся по коридору. Нас было видно в окно, но он вошел через дверь в коридор и прошел к себе в комнату.
— Ниро Великий, — сказал Уэйд. — Я не смеюсь, Арчи, а если и смеюсь, то не над его талантом, а над его манерами. Если он не хочет нам ничего рассказать, то хотя бы взял себе за труд пожелать спокойной ночи хозяйке. И вам. Он хоть знает, что вы уже вышли из тюрьмы?
— О да, разумеется. Мы с Лили заезжали к Вуди, и он был там. Он смотрел, как Вуди готовил какое-то армянское блюдо, рецепт которого турки украли у армян. Вам сдавать, Диана. — Я записал счет. — Если вы сдадите мне двести, мы выиграем.
