Впрочем, походку одного из гостей Композитор припомнил сразу.
Дверь камеры пытался открыть Иван Витальевич Бурмистров. Его руки, скованные нервным напряжением, никак не могли справиться с заскорузлыми замками.
— Да что тут у вас…! — ругнулся генерал и сунул ключи равнодушному охраннику. — Открывай!
Нехотя заскрежетали тюремные замки, тяжелая дверь с визгливым скрипом повернулась на давно не смазанных петлях. В душное помещение протиснулся пыльный столб электрического света. Сидевший на нарах Марк зажмурился от неприятной рези в глазах и заслонил лицо ладонью.
Первым в камеру нетерпеливо вошел генерал.
— Ну и запах. Почему не меняли постель и одежду? — грозно рыкнул он, но, вспомнив про глухонемых охранников, свой строгий приказ и конфискованный ключи, дергано махнул рукой и присмотрелся к изможденному лицу заключенного.
В темноте на нарах сидел сгорбленный худой человек, заросший грязными волосами и клочковатой бородой.
— Это он? — недоверчиво спросил Бурмистров.
Выступивший вперед охранник, к которому был обращен вопрос, сдержанно кивнул и опустил ладони заключенного на колени. Генерал приблизился. Оттопыренные уши, торчащий кадык, грубый шрам на шее и безмятежная отсутствующая поза зека напомнили ему прежнего невозмутимого агента по кличке Композитор.
Бурмистров обернулся к врачу, пришедшему вместе с ним, и вежливо приказал:
— Доктор, осмотрите заключенного.
В камеру вошел угрюмый тип в белом халате, небрежно накинутом на офицерскую форму. Его глаза тонули в тени выступающих надбровных дуг. В руке он держал маленький чемоданчик. Осмотревшись, врач брезгливо опустил чемоданчик на нары и процедил:
— Снимите верхнюю одежду.
Марк сидел не шелохнувшись, он млел от забытых ощущений. Людские голоса оживили мертвую камеру, а распахнутая дверь позволяла вновь проникнуть в безграничный эфир звуковых колебаний.
Не дождавшись никакой реакции, врач жестами показал охранникам, что надо делать. Те грубо сорвали с заключенного фуфайку и штаны. Марк только порадовался треску разорванной ткани. Он позволил прикоснуться к телу холодному стетоскопу, заглянуть себе в рот, растянуть веки, постучать по коленям и груди.
— Ну, что? — торопил генерал.
— Пациент исхудал, запаршивел, мышцы ослабли, но никакой отрицательной симпотматики я не наблюдаю. Можно сказать, практически здоров. Ему требуется хорошее питание и витамины. Глаза первое время надо поберечь, и через неделю уже бегать будет.
— Нет у меня недели! Мне он нужен завтра.
— Ну, тогда… будем использовать внутривенные препараты и стимуляторы.
— Так, решено! Капитан Трифонов, слушайте приказ. Срочно перевести заключенного в спецстационар. Отмыть, накормить и постричь. Врач поступает в ваше распоряжение. Пусть делает, что требуется, но через два часа я буду беседовать с заключенным, и хочу, чтобы к этому времени он был похож на человека. На нормального здорового человека! Дополнительную охрану я выделю.
Последующие два часа Иван Витальевич Бурмистров курил одну сигарету за другой и думал, как выстроить разговор с Композитором. Теперь он был убежден в виновности своего сотрудника, ведь сразу после изоляции агента странные убийства с разрезами прекратились. Однако до сих пор было не ясно, зачем он это делал? В чем смысл столь изощренных убийств? Композитор, конечно, со странностями, но не душевнобольной маньяк.
Впрочем, прошлое ворошить некогда. Есть дела поважнее.
Всесильному генералу Бурмистрову Композитор понадобился для нового, можно сказать, личного задания. Речь шла о жизни и смерти сына генерала, капитана МГБ Тимофея Бурмистрова.
Пока Марк Ривун томился в изоляторе, в стране многое изменилось. В марте 1953 скончался бессменный вождь и руководитель партии Сталин. Власть подмял под себя Берия. Ради личной популярности он объявил амнистию, выпустил сотни тысяч зеков. Но неделю назад и ему пришел конец. Армейские военачальники, прошедшие войну, тайно арестовали Берию. Значит, дни его сочтены. Знающие люди поговаривают, что теперь в стране будет править Хрущев.
Но не это главное. Всё это мелочи на фоне семейной драмы Бурмистрова.
Пару дней назад его сын Тимофей отправился в командировку в Казахстан, где заодно решил навестить однокашника по военному училищу Мишку Петрова. Тот служил в одной из колоний строго режима под Семипалатинском. И вот незадача, вчера во время пребывания сына у друга, в колонии вспыхнул бунт. Заключенные, недовольные тем, что не попали под амнистию, разгромили администрацию, захватили колонию и потребовали пересмотра их дел. Младший Бурмистров и Михаил Петров оказались в числе заложников. В руки отъявленных уголовников попало оружие. Настроены они были весьма решительно. Начальника колонии и зама по оперативной работе убили сразу. На переговоры с военными не шли, требовали прокурора из Москвы. При любой попытке штурма грозились обезглавить всех заложников. И это была не простая бравада. В колонии после скоропалительной амнистии остались прожженные рецидивисты с огромными сроками, которым терять было нечего.
Если бы не единственный сын, оказавшийся в руках зеков, генерал давно отдал бы приказ на штурм. Батальон автоматчиков быстро навел бы порядок. Такое уже бывало. Конечно, будут десятки трупов, лужи крови, зато оставшиеся зеки надолго потеряют охоту бунтовать. Но в этом случае риск потерять заложников был слишком велик. Да что лукавить, в случае штурма с сыном можно попрощаться.
Это если переть силой, напролом. А если по-умному?
Надо выяснить количество вооруженных зеков, их расстановку, определить помещение, где томится сын. И первую спецгруппу направить именно туда. Тогда появлялся шанс его спасти.
Тяжкие ночные раздумья навели генерала на мысль о Композиторе. А если попытаться использовать его уникальные способности? Уши-локаторы странного агента способны проникать сквозь толщу стен, в этом генерал уже убеждался.
То, что Композитор оказался относительно здоровым, добавило уверенности Бурмистрову. Самолет в Семипалатинск уже заказан. Теперь предстояла нелегкая задача, вновь склонить обманутого агента на свою сторону.
В палату к Композитору генерал пришел один. В маленькой комнате пахло медикаментами и свежесваренным какао. Бурмистров плотно закрыл дверь, присел рядом. Прежние страхи были напрочь отброшены — не тот случай, чтобы опасаться за собственную жизнь.
Поначалу Иван Витальевич решил покаяться, но с привычной для профессионала хитростью:
— Простите меня, Марк, не смог вас отстоять в прошлом году. Руководство догадалось о вашей причастности к гибели Ремера. К тому же, аналогичные убийства произошли в Москве и Ленинграде. А затем в Новосибирске. Вы меня понимаете?
Генерал смотрел в неподвижные глаза собеседника, пытаясь разглядеть в них хоть какую-нибудь реакцию. Подстриженный и выбритый Композитор сидел на высоком стуле спиной к окну. Летнее солнышко било из-за его спины, отбрасывая тень на лицо. Тонкие пальцы агента обхватывали большую кружку с какао, над которым поднимался горячий пар.
— Возникла угроза нежелательного резонанса, — продолжил генерал. — И, на самом верху, было принято решение вас устранить. Я, с риском для собственной карьеры, тайно спрятал вас. Другого варианта, сохранить вашу жизнь, не было. Это было не легко. И опасно. Я не лукавлю.
Последняя фраза у Ивана Витальевича выскочила непроизвольно. Молчание Композитора давило на него, заставляло нервничать и оправдываться. Марк взглянул на генерала, будто только что его заметил. Тонкие губы агента повторили с той же дикцией и интонацией:
— Я не лукавлю.
Услышав со стороны фальшь собственного голоса, генерал решил действовать напрямую.
— Помогите мне, Марк. Мой сын попал в беду. Его могут убить в любую минуту. Он в заложниках у отъявленных подонков. Вся надежда только на вас. На ваши способности. Спасите его. И тогда, я вам предоставлю полную свободу. Я сделаю вам новый паспорт, у вас будет новое имя. Поселитесь в любом южном городе или в Средней Азии. Там есть прекрасные места. В Москве о вас все забудут, вы сможете начать новую жизнь. Сейчас время изменилось. И многое в стране теперь по-другому.
Генерал с надеждой смотрел на молчаливого Композитора. Тот прослушал, как чиркнула и вспыхнула спичка у прохожего на соседней улице. Давно он не слышал этот звук. Как и миллионы остальных, которые его ждут на свободе. Он тихо спросил:
— Что надо делать?
Военный самолет приземлился на пыльной полосе казахстанского аэродроме 29 июня 1953 года на закате дня. К открывшейся двери, едва не зацепив крыло, лихо подкатили два армейских «Виллиса». Из первого выскочил полковник, с темными кругами под глазами, и отдал честь генералу Бурмистрову, спустившемуся пот приставной лесенке.
