Коваль поежился. Ему не терпелось пойти на бревна, хотя под рукой не было ни золотого жука, ни даже черного тарантула, ни черепа, сквозь глазницу которого он мог бы, подобно слуге Леграна, опустить отвес и провести воображаемую линию...
"Куда? - подумал Дмитрий Иванович, когда приблизился к бревнам. - И зачем?!"
Вытертые постояльцами гостиницы бревна были влажные от росы и холодные, и Коваль возвратился в свою комнату.
* * *
Дмитрий Иванович не был поэтом, но когда сидел по вечерам над лиманом и наблюдал, как отражаются звезды в темной воде, его охватывало чувство тихой приподнятости, внутренней умиротворенности, будто все на свете уже сделано, все устроилось, сложилось так, как нужно людям, и нет больше ни зла, ни преступления, ни горя и слез. Когда работал, некогда было восхищаться красотой природы; разве что, вырвавшись на рыбалку, любовался водой, лесом, лугами, задумывался и забывался, словно вновь оказывался в щемящем детстве, возвращался в тот юный мир, когда он верил, что добро всегда побеждает, где все казалось гармоничным, - и сердце снова вздрагивало от красоты, от нежности, от звенящей тишины природы, в которой открываются ее тайны.
Вот так замечтавшись в тот вечер Коваль не сразу заметил, как появилась его постоянная соседка по бревнам. Тихо подошла. Словно тень наплыла. Пристроилась на противоположном от него конце самого толстого горбыля и замерла, уставившись в темноту.
Дмитрий Иванович то и дело посматривал вниз. И вдруг увидел, как под горой вспыхнул и погас огонек, потом загорелся еще раз. Он искоса глянул на соседку.
Медсестра подождала немного, встала и быстро пошла по тропинке вниз. Через минуту исчезла с глаз. Вскоре на берегу затарахтел мотор. Коваль определил, что это на причале рыбинспекции. Лодка развернулась и понеслась в лиман.
"Ну и ну, - удивился Коваль. - Уж не охотится ли медсестра на ондатру? Лодка есть, сил хватает".
Дмитрий Иванович спустился на берег. Лодки Валентины возле причала рыбинспекции не было. Он хотел было подождать, пока медсестра вернется. Но не пришлось бы ему тогда прогуливаться здесь до утра? В конце концов, он не рыбинспектор. У него своих дел больше чем достаточно.
* * *
Утром, когда солнце осветило самые глубокие уголки под кручей, Коваль попытался визуально отыскать место, где вспыхивает заметный лишь с бревен огонек.
Поиски начал снизу. Спустился на берег и долго ходил по пляжу. Отсюда, если провести воображаемую линию к гостинице, видна лишь стена с балконами. Под горой - домик рыбинспекции да несколько хаток, прижатых лиманом к желтовато-серой стене обрыва. Но видны ли они сверху?
Он рассматривал палисаднички перед хатками, небольшие сливовые и вишневые садики. Левее был причал, кладовая и контора рыбколхоза, правее рыбинспекторский пост, а прямо перед ним - только эти домики, среди которых выделялся один - с высокими стенами и черепичной крышей.
Коваль начал медленно подниматься по тропинке, фиксируя в памяти все, что видит. Чем выше он поднимался, тем больше исчезали с глаз дворики, упиравшиеся в глинистый обрыв, потом исчезли и сами хатки. Поднялся на гору и глянул вниз. Отсюда, если смотреть от бревен, лежавших на краю обрыва, рыболовецкий колхоз с его строениями был справа, а впереди раскинулся лиман и возвышался далекий маяк, указывающий выход в море. Хатки почти все спрятались под обрывом. Перед глазами оставались только стена рыбинспекторского домика с подслеповатым окошком да несколько задних глинобитных стенок.
Проверяя себя, Дмитрий Иванович отходил от бревен на несколько шагов левее и правее - и каждый раз из виду исчезала стена рыбинспекции, а стоило шагнуть к гостинице, как все внизу сразу пряталось под обрывом. Даже с балкона, на котором Коваль частенько сидел, был виден лишь край берега, небо и далекий горизонт.
Задние стенки двух видимых сверху хаток были глухими. В склон упиралось лишь окошко домика инспекции. Именно оно виднелось с единственного места - с бревен, на которых вечерами сидели Коваль и медсестра.
Дмитрий Иванович решил дождаться вечера, чтобы убедиться, не подают ли сигнал именно отсюда.
Но что это за сигнал? Кто подает? Зачем?
Одна загадка рождала другую, еще более сложную.
* * *
Вечером, когда Валентина снова пришла, Дмитрий Иванович, убедившись, что сигналят и в самом деле из окошка рыбинспекции, уже не задержался на бревнах. Стоило медсестре уйти, как и он, стараясь ступать тихо, направился следом.
Не доходя до рыбинспекции, спрятался в лунной тени невысокой дикой абрикосины, откуда было видно, что делается возле причала.
Медсестра направилась прямо к своей лодке, стащила ее в воду, оттолкнулась веслом от берега, и через минуту в вечернюю тишину ворвалось звонкое завывание мотора.
"С собой не берет ни ружья, ни сетей - вскочила в пустую лодку... А зачем ей сети и ружье? В камышах стоят ловушки, вот она и выбирает их с вечера или утром. Хотя с вечера что выбирать, за день ничего не поймаешь. Выходит, с вечера только ставит. А где же тогда орудие ловли? Впрочем, сети могут быть спрятаны в лодке..." - размышлял Коваль, все больше убеждаясь, что и медсестра браконьерствует.
Значит, существует связь между таинственными ночными поездками Валентины и светом в окошке. Любопытно, кто сигналит? И где это маленькое окошко? Не в кладовушке ли? Был уверен, что в помещении осталась только сторожиха Нюрка, у которой квартировала медсестра: перед тем как началось мигание, одна за другой от причала отъехали лодки дежурных инспекторов.
Коваль миновал домик инспекции, вернулся, постоял перед дверью. Зайти не отважился. Как он объяснит Нюрке свое ночное появление?
Вспомнился рассказ Андрея Комышана о том, что Козак-Сирый не может поймать какого-то таинственного браконьера. Вот будет обескуражен, когда узнает, кто его обманывает! Девица!
Уведомить о своем открытии рыбинспекторов? Нет, пока этого не следует делать. Дмитрию Ивановичу почему-то не хотелось спешить с новостью. Прежде всего он поделится своими наблюдениями с Келебердой.
Но как удивительно исполняются иногда сны, как связываются старые, забытые ассоциации!
23
Не только Дмитрию Ивановичу не спалось в эту ночь. Не спала и Настя, все ворошила свою жизнь, то и дело возвращаясь к тому дню, когда переступила порог загса. Платье на ней было белое как снег. Это запомнилось навсегда. Выкрав из родительского дома, Андрей несколько дней прятал ее у своих друзей в Белозерке и, только раздобыв платье и фату, повел в загс...
Задремала лишь перед рассветом. Закрыла на какой-то миг глаза, тут же проснулась и испугалась, что опоздает к автобусу на Белозерку.
Во сне время проходит и медленно, и быстро. Ночью тени удлиняются, полутонов нет - только черное да белое, и в тех контрастах рисовались она и он: она - белая Настя, он - черный Андрей, в том же черном костюме, в котором вел ее под венец.
Стоило ей сомкнуть веки, как Андрей начинал смотреть на нее с такой любовью, таким нежным взглядом, что она млела от счастья. Этот взгляд согревал сладким теплом, размягчал душу и тело, делал ее невесомой, и она словно таяла от своего счастья, становилась белым-белым облачком и плыла в ясном небе... И тут же в следующий миг сердце ее сжималось от боли, потому что взгляд у Андрея уже был такой лютый, что ее пробирал мороз.
А еще ей снилась Лизка, растрепанная как ведьма. Она протягивала к ней свои костлявые руки, слепила желтыми глазищами и, вцепившись в горло, душила...
Свой сон Настя вспомнила, остановившись на минуту перед высоким светло-серым зданием Управления внутренних дел. И не только этот сон, но и утренний разговор с мужем, после которого решила поехать в Херсон.
Она не знала, как подступиться к Андрею со своей горькой обидой. Скрепя сердце хотела добиться только одного: спасти мужа от тюрьмы. Старалась избежать скандала и все решить тихо. Хотя в душе в последнее время все перевернулось; думала, что никогда не вернется к ней чувство покоя и умиротворения: Андрей стал постылым. Но решила все перетерпеть. Не верила, что он умышленно убил дядьку Петра, хотя и не исключала несчастного случая. Главное, считала, обстоятельства могут сложиться так, что, зацепив человека своими шестернями за краешек полы, затянут его целиком. Безжалостные шестерни, как думала Настя, уже тащили Андрея.
Спросила прямо:
"Ты был в ту ночь на воде?"
Его версия о поездке субботней ночью в Гопри с гостями начальника уже давно отпала.
"Дежурил. А почему ты спрашиваешь?"
"Значит, ты убил дядьку Петра?"
"Я не убивал".
"Но подозревают тебя".
"Это еще пусть докажут".
"И докажут. Ты не был в плавнях, а только расписался в журнале. Это я знаю. Но им ты ничего не докажешь..."
"Я дежурил".
Он избегал ее решительного взгляда, прятал глаза и не хотел продолжения разговора.
"Я все знаю. Ты давно меня обманывал с этой Лизкой... - Настя едва сдержалась, чтобы не назвать ее так, как того просила душа. - Но если уж так, то пойди признайся. Это тебя спасет".
