— Не знаю, — признался Рубан, глядя на одному ему видимую точку под ногами. — Из членов семьи Чернышевых кто мог бы ответить на этот вопрос, остались двое: жена Чернышева и его бывший зять — Николаев. Впрочем, есть еще один человек, которому многое известно — это Чаныгин. Но он вряд ли согласится дать вам интервью…
— Но зачем ему открытие Чернышова?
— Деньги, молодой человек, деньги. За него на западе можно получить миллионы.
— Вы так считаете? — спросил я потрясенно.
— Ну, насчет миллионов я, может быть, и преувеличил, но продать можно дорого. И вот что я еще думаю: одному Чаныгину такое дело не провернуть. Чтобы разобраться в документах Чернышова, требуются мозги. Чаныгину помогали.
— Думаете, зам?
Рубан взглянул удивленно:
— Вот именно. Как вы догадались?
— Мне многое известно, — усмехнулся я. — Не зря же я веду расследование.
— Между прочим, зря усмехаетесь, — заявил Рубан. — Вот как раз таки зам у Чаныгина грамотный и умный человек.
"Лестную характеристику дал Рубан Рудакову", — подумал я, с неприязнью вспомнив рыбью голову и гнусную улыбку замдиректора института, однако на сей счет промолчал.
Рубан вдруг выпрямился, очевидно, приняв какое-то решение, и посмотрел на меня.
— Сегодня в три часа состоятся похороны Тани. Ее мать уже в городе. Она звонила мне утром. Я буду там и постараюсь выяснить у Марины Павловны интересующие нас подробности. Позвоните мне сегодня после семи часов вот по этому телефону, — Рубан протянул мне визитную карточку. — Мы с вами встретимся и обсудим план дальнейших действий.
Я взял визитку.
— Андрей Андреевич, — сказал я хмуро. — Все это пустые хлопоты. Папка исчезла из тайника. У нас нет никаких доказательств.
— Если папка еще цела, мы ее найдем! — Голос Рубана прозвучал убедительно. — Без меня ничего не предпринимайте. Главное сейчас не спугнуть Чаныгина, не то, неровен час, он поторопится и сбудет документы с рук. — Рубан встал и протянул мне сухую ладонь: — А теперь, извините, мне пора. Я должен уладить кое-какие дела на работе и ехать к Чернышевым. Желаю удачи.
Четкая отрывистая речь Рубана и деловой тон вселили в меня уверенность. Я с чувством ответил на рукопожатие и потом долгим взглядом проводил удаляющуюся легкой походкой фигуру Рубана.
Сидеть, сложа руки, я тоже не собираюсь.
Такси для меня стало единственным средством передвижения. Я сел в подвернувшееся прямо здесь в городке и назвал шоферу адрес Тани. Спустя пятнадцать минут выскочил у знакомого дома.
Тело Тани уже привезли из морга: у дверей подъезда стояла красная крышка гроба. Яркий прямоугольник не вписывался в грязно-серый фон дома, казался нереальным, притягивал, но тут же отталкивал взгляд, подобно зияющей ране на теле человека. На такие вещи стараются не смотреть.
К горлу подступил комок, в глазах защипало… Я отвернулся.
По двору носилась стайка мальчишек. Я определил самого смышленого на вид, подозвал и попросил сходить в квартиру к Чернышевым, вызвать Николаева. Слегка робея, мальчишка ушел и вскоре появился в сопровождении Бориса. Николаев был одет соответственно трагическому событию: черный костюм, темная рубашка и галстук. На носу — зачем-то солнцезащитные очки, которые делали его похожим на дешевого пижона.
Я приветливо махнул рукой — Борис меня узнал.
Я правильно рассчитал, что встречу здесь Николаева, но неправильно подумал, будто он ничего не помнит о нашей недавней драке. Борис помнил все, хотя и напился позавчера до коматозного состояния. Он подлетел ко мне скоростным снарядом и содрал с лица очки. Под глазом красовался синяк размером с детский кулачок. Кипевшей в Николаеве ярости хватило бы на то, чтобы убить троих таких как я.
— Ну, ты, козел! — Борис сложил губы в куриную гузку и осквернил меня зловонной струей перегара. — За что? — плод нашего знакомства переливал всеми цветами радуги, но преобладал все же фиалковый.
— Заткнись, ублюдок! — рявкнул я, круто меняя миролюбивую тактику, которой решил придерживаться в самом начале. — Не то под вторым глазом фонарь повешу.
— Ты?! — то ли от вечного похмелья, то ли от злости Николаев трясся, как отбойный молоток. — Сопляк! Да я тебя… — Борис растопырил пятерню и попытался наложить ее на мое лицо.
Я увернулся.
— Еще по морде хочешь? Давай отойдем в сторону.
На нас действительно пялились из двух соседних домов, между которыми происходила стычка.
— Идем! — сказал Борис с готовностью, повернулся и, сжав кулаки, походкой боксера пошел по бетонной дорожке вдоль торца дома.
Я поскакал за ним. Помня о его подлой тактике, я шел с кулаками наперевес и не ошибся. При очередном шаге Николаев вдруг сделал поворот на сто восемьдесят градусов и нанес мне мощный удар в лицо. Я ждал этого момента и резко отклонил голову вправо. Кулак Николаева все же задел ухо. Не встретив особой преграды, Борис потерял равновесие, наткнулся на меня. Тут я ударил его в подбородок. Противно хрустнули зубы. Николаев отлетел к краю дорожки, зацепился за штакетник и рухнул в чей-то огород. Я перешагнул низкий заборчик, схватил Бориса за отвороты пиджака, рывком поставил на ноги.
Николаев отфыркивался, из прикушенной губы сочилась кровь, но он не сдался. Отбойный молоток заработал в нем с новой силой.
— Убью! — вдруг заорал Борис.
Размахивая руками, как ветряная мельница, он бросился на меня. Вестибулярный аппарат Николаева работал отвратительно. С такой координацией движений метить в чью-то голову — все равно что нормальному человеку продевать нитку в игольное ушко, глядя на свое отражение в зеркале. Я без труда увиливал от мелькавших в воздухе лап. Наконец мне надоело это занятие, я еще раз съездил по физиономии Бориса и, уловив момент, когда он оказался ко мне спиной, схватил его за шиворот и с силой пихнул вперед. Борис пробежал несколько метров, споткнулся и вновь растянулся, теперь уже на бетонной дорожке. Это было унизительно. Борис не двигался. Я подошел, пнул его по подошве ботинка.
— Вставай. Разговаривать будем.
Борис пошевелился, вскочил и, не обращая на меня внимания, стал с остервенением отряхивать костюм от налипшего мусора. Потом выпрямился.
— Ну, какого хрена тебе нужно? — сказал он зло. — Чего привязался?
Я достал сигарету и вогнал в угол рта.
— Ответь-ка мне: почему ты развелся с женой?
— Чего? — сказал Борис так, будто отказывался верить своим ушам.
Я повторил, Николаев не воспринял мои слова всерьез. Он обсосал губы и сплюнул кровь.
— Да пошел ты… — Борис сделал попытку пройти, но я поставил ногу на фундамент дома.
— Куда ты? Я еще не закончил, — сказал я и прикурил сигарету.
Борис замер. Его опухшее лицо стало вдруг еще шире.
— Так ты мент? — догадался он.
Я улыбнулся:
— Хуже. Мент может тебя только побить, а я, если будешь придуриваться, изуродую. — На какой-то миг мне показалось, что Николаев сейчас повернется и убежит от меня. Я пнул его под коленную чашечку. Борис схватился за ногу и завопил:
— Да ты садист! Я сейчас в милицию позвоню.
Я скрестил руки на груди и тут же уступил дорогу.
— Звони. Могу подбросить телефончик. У Хвостова как раз есть вакансия для убийцы.
Борис вскинул брови:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего, — я выпустил струю дыма прямо Николаеву в лицо. — Ты сказал следователю, что пришел в час ночи, а на самом деле заявился четверть четвертого. Есть свидетель. В этот промежуток времени, как известно, убили Таню. Твоих рук дело?
Борис побледнел и отступил на шаг.
— Да ты спятил, придурок! — заорал он не своим голосом. — В ту ночь я нахрюкался до визга и проспал на скамейке.
— Вот ты пойди к Хвостову и расскажи ему об этом. Он любит сказки.
Николаев как-то обмяк. Вся фанаберия улетучилась из него, как воздух из проколотой надувной игрушки. Он тоже прикурил сигарету и сел на край бетонной дорожки, свесив ноги в канаву.
— Чего ты хочешь? — спросил он так, будто смертельно устал.
— Я уже задавал вопрос: почему ты развелся с Таней?
— Пил я, — буркнул Николаев.
— Это одна причина, а другая?
Борис поднял голову, прицеливаясь фонарем.
— Какая тебе еще нужна?
Я улыбнулся улыбкой Люцифера:
— Вторая. Документы тестя… Ты их продал Чаныгину?
Слова легли в десятку. От испуга синяк под глазом Бориса стал эффектней.
— Это-то тебе зачем знать? — спросил он ошеломленно. — И вообще, кто ты такой?
— Врач-нарколог. Давай, Боря, выкладывай. Мне некогда.
Николаев отвернулся, несколько секунд молчал, устремив взор куда-то вдаль, потом тихо произнес:
— Денег у меня тогда не было, а выпить хотелось до самоубийства… Ко мне приятель Чаныгина подошел…
