Пересекли Неман и вторглись в Россию семьдесят тысяч всадников; для эскорта Наполеону при отступлении смогли собраться только шестьсот. Возглавлял этот батальон Мюрат, изможденный и неузнаваемый.
Буран наконец-то закончился, но дикий холод не прекращался. По ночам они останавливались в лесах или на месте выжженных во время наступления деревень, и огоньки светились везде, где только можно было найти хоть какое-то укрытие. Готовилась и распределялась вечерняя еда - суп из муки, сдобренный только порохом и кониной. Самое надежное укрытие предназначалось императору, самая лучшая еда приберегалась для него. Люди, потерявшие последние силы в поисках нескольких палок для собственного костра, с радостью предлагали их для огня, у которого мог согреться Наполеон.
Среди неописуемого ужаса этого похода любовь голодающих, страдающих масс к Наполеону Бонапарту оказалась выше их мук и их безразличия друг к другу. Люди умирали, и с их последним вздохом с губ срывался старый воинский клич "Vive L'Impereur", и при виде невысокой фигурки, одетой в потрепанный серый плащ, с глубоко надетой на глаза меховой шляпой каждый поднимал голову с надеждой. Он привел их в Россию, он выведет их отсюда. Императору удавалось все.
Он шагал, опираясь на крепкую трость, с пригнутой головой. Говорил он редко, молчаливым оставался и его эскорт.
Нею навсегда запомнился один эпизод. Толпа бородатых пугал расступилась, чтобы пропустить императора, и некоторые даже смогли приветствовать его дрожащими голосами. Одетый в отвратительные обноски кирасирского мундира, паренек, потерявший ногу, стоял на одной ноге, подняв в приветствии свой костыль.
Кирасиры в великолепных мундирах, верхом на лошадях, атакующие батареи на Бородинском поле; мертвые кирасиры, гниющие на бывшем поле боя; и мальчик без ноги, с натертыми до крови подмышками, салютующий своему императору костылем...
Волна ужасного гнева захлестнула Нея, когда он обернулся, чтобы посмотреть на человека, который стал причиной таких страданий, но которого никто не обвинял. И тогда он увидел лицо Наполеона. Полные щеки его обвисли, темные глаза бегали по сторонам, очень медленно он поднял руку, чтобы ответить на приветствие. За все годы, что он знал его, Ней никогда не видел то, чему теперь стал свидетелем: Наполеон рыдал.
Передовые войска достигли Смоленска, а мороз все не унимался. Солдаты гарнизона, оставленные в разрушенном городе, были такими же голодными, как и вновь прибывшие. Запасы закончились; практически не осталось ничего, чтобы поддержать основную массу войск.
Французы находились в Смоленске до четырнадцатого ноября, а затем Наполеон послал за членами своего штаба, чтобы оценить создавшееся положение. В свете нескольких свечей они собрались вокруг старых карт кампании, чтобы наметить свой маршрут из России с остатками армии.
Разведчики доложили о приближении Кутузова с основными силами. Провизии в Смоленске хватило бы не больше, чем на несколько дней.
Если бы императорские войска вышли сразу же, то можно было бы обогнать Кутузова, пересечь Днепр и разрушить понтоны до прихода русской армии. Это дало бы им возможность достичь Березины, где стоял корпус под командованием маршала Удино для защиты моста у Борисова.
- У Березины мы будем в безопасности, господа, - заявил Наполеон.
Четырнадцатого ноября французы оставили Смоленск.
Маршал Ней командовал арьергардом, и русские схватились с ним у Красного. Император вместе с остатками армии уже пересекал Днепр, а Ней развернулся, чтобы дать русским бой и выиграть время для отхода Наполеона.
Трудно было поверить, что его люди еще могли драться. Но они, голодные и мучимые болезнями, вновь сплотились под знаменами с изображениями орла, как они не раз делали это со славой и раньше, чтобы сдержать русских и дать Наполеону возможность бежать. У Красного они сражались с той же смелостью и яростью, что и в других битвах этой кампании, под командованием Нея, кого сам Наполеон назвал храбрейшим из храбрых.
Когда французские горнисты протрубили отступление, Ней провел своих солдат через стену казаков в отчаянной попытке достичь понтонные мосты и переправиться через Днепр. Орудийный залп был сигналом Наполеону, что Ней с войсками пересек Днепр. За несколько мгновений до того, как первые казаки достигли мостов, переправа была взорвана.
Армия, редеющая от холода, голода и болезней, продолжала свой путь, поддерживаемая надеждой, что у Березины их ждет Удино. Если им удастся пересечь реку, они найдут надежное укрытие в Вильне и снова окажутся на границе России.
Двадцать четвертого ноября они остановились и начали разбивать лагерь, используя остатки повозок и изодранные палатки. Ночь стояла морозная, но, слава Богу, спокойная. Тысячи солдат лежали в беспорядке на земле, завернувшись в лохмотья, почесываясь, стеная от голода; другие уходили в белое безмолвие в безумной попытке найти еду и пристанище, чтобы уже никогда не вернуться назад.
Наполеон спал в своей палатке на походной кровати, охраняемый ординарцем. Император практически ничего не ел. Когда кто-нибудь пытался его убедить поесть, он кричал, что его люди голодают и он хочет голодать вместе с ними. Потом он лег в кровать не раздеваясь, и ординарец укрыл его, когда он уже спал.
После полуночи ординарец проснулся от тревожного сна и увидел, что кто-то склонился над ним и грубо трясет его.
Это был командующий штабом маршал Бертье.
- Разбудите императора! Сейчас же разбудите его!
Но Наполеон уже не спал, он сидел на кровати, и можно было подумать, что он вообще не спал. Он узнал маршала при свете единственной свечи, оплывавшей на столе в середине комнаты.
- В чем дело, Бертье? - поинтересовался он.
Бертье приветствовал его.
- Новости от Удино, сир. Ужасные новости. - Он сделал паузу, и его лицо исказилось судорогой. - Русские напали на него. Они сожгли мост у Борисова. Через Березину нет пути.
- Пришлите ко мне посыльного. - Наполеон встал и повернулся к ординарцу.
- Пойдите к Дюроку, разбудите его и сейчас же пригласите сюда других маршалов.
Один за другим они собирались в палатке. Зажгли свечи, вокруг стола расставили стулья; по приказу императора подали графин с вином. Мюрат зевал, подергивал себя за длинные бакенбарды. На нем все еще был надет отороченный мехом плащ, потому что на улице было очень холодно, и офицер замерз, пока переходил из своей палатки в палатку императора. Был там и Ней, по своему обычаю не выказывавший никаких эмоций. Его чрезмерное спокойствие не предвещало ничего хорошего, так же как и зловещее и нервное покашливание Бертье. Даву, наклонив свою лысую голову, поигрывал бокалом с вином.
Император, бледный и измученный усталостью, стоял во главе стола.
- Давайте сядем, господа.
Заскрипели отодвигаемые стулья, и, когда наступила тишина, он снова заговорил:
- Вы слышали новость? Удино не удержал мост через Березину.
Слова его звучали отрывисто. Он оглянулся на своих маршалов, а потом неожиданно вонзил палец в карту.
- Мы сейчас находимся здесь, и Кутузов догоняет нас так быстро, как только может. Если он нагонит нас, то просто загонит в Березину.
Мюрат неотрывно глядел на карту и видел за этой тонкой линией взбухший поток воды со льдом, думая при этом, что ему, возможно, не суждено живым пересечь эту реку. Шансы на их спасение таяли по мере того, как догорали и рушились деревянные перекрытия моста у Борисова. Он никогда больше не увидит ни Неаполя, ни своей жены Каролины. Он служил одному из рода Бонапартов, женился на другой и сильно любил их обоих. Не многие рядовые смогли стать королями, подумал он, и на какое-то мгновение лицо его вновь осветила озорная усмешка. Он хорошо прожил свою жизнь. И все-таки жаль погибать в этом ледяном аду; он всегда надеялся умереть в Неаполе, в большой солнечной комнате дворца с окнами на залив...
- Мы не можем сражаться с Кутузовым, - подал голос Даву. - Силы наших людей на исходе.
Наполеон взглянул на него.
- Мы можем сдаться, господа, - спокойно произнес он.
- Никогда! - воскликнул Ней. - Сдаться и позволить им захватить вас, сир! Наши солдаты будут бороться голыми руками, но не допустят этого!
Император задумчиво улыбнулся, и Ней внезапно подумал, что Наполеон был способен вызвать сострадание и вынудить на последнюю жертву тех людей, которые следовали за ним. Он и сам только что сказал, что солдаты будут защищать своего императора кулаками, и это было правдой; он и сам пошел бы на это.
- О сдаче не может быть и речи, сир, - заговорили вместе Мюрат и Даву. Наполеон продолжал улыбаться, его бледное лицо отразило переполнявшие его эмоции.
- Поскольку вы решили не оставлять меня, господа, нужно подумать, как нам выбраться из этой ловушки, - сказал он. - Пока я ждал вас, я обдумывал создавшееся положение и решил, что у нас есть шанс спастись.
