Когда подошло время садиться за стол, я сказал Ричарду Рою, что мы хотели бы пообедать с ним и его семьей.
Улыбнувшись, он покачал головой. Он не хотел бы обременять меня. Он отмахал три тысячи миль только для того, чтобы сказать мне слова благодарности, и перед ним лежат три тысячи миль обратного пути. Он готов двинуться в дорогу. Он просто хотел дать мне знать, как он благодарен, и лично выразить свои чувства.
При встрече с такими людьми восстанавливается вера в человека.
Как правило, нам приходилось иметь дело со случайными, не доказанными или ложными обвинениями.
Трудно было представить себе, что нам придется столкнуться с делом, в котором человека, сознательно оболгав, обвинили в убийстве. Такая ситуация — любимая тема романистов, и эти истории вызывают интерес публики, потому что они в самом деле случаются в реальной жизни.
В данном случае главным было подобрать «падшую личность», на которую можно было бы повесить убийство, и наиболее подходящей жертвой на эту роль оказался некий Луис Гросс.
История началась 17 ноября 1932 года, когда сын Мортадо Абрахама обнаружил тело своего отца в Хай-ленд-парке, штат Мичиган. (Хайленд-парк вплотную примыкает к Детройту.) Человек был убит выстрелом в лоб во время сна; убийца пустил в ход пистолет 38-го калибра.
Полиция приступила к расследованию, исходя из теории, что убитый кому-то «перешел дорогу», и это могло стать мотивом для убийства. Его привлекательная жена, как гласила теория полиции, могла вполне оказаться вторым углом романтического треугольника, и детективы стали разрабатывать эту версию.
Люди, вовлеченные в эту историю, были в основном сирийцами. Убийство произошло в сирийском квартале, тесной маленькой общине, где было трудно получить информацию и еще труднее выяснить, правдива ли она.
Полиция начала усиленно добывать доказательства, которые должны были бы подкрепить ее теорию, как один из подозреваемых внезапно «вспомнил», что Луис Гросс как-то признался ему, что он (Луис Гросс) убил Мортадо Абрахама.
Луис Гросс был еврей-разносчик, который зарабатывал на жизнь, торгуя разной мелочью в сирийском квартале. Делец он был низкого пошиба, и репутация у него была не из лучших. Он трижды был судим за воровство и за попытку кражи.
Полиция наконец арестовала Гросса, и ему было предъявлено обвинение в убийстве первой степени.
Дело было представлено суду присяжных. В суде все смешалось, встало с ног на голову. Гросс признал, что один из подозреваемых по делу предлагал ему деньги за то, чтобы убрать Мортадо Абрахама, но он отказался. Человек, которого назвал Гросс, решительно все отрицал, сказав, что эта история выдумана с начала до конца и что Луис Гросс украл два одеяла, которые за гроши продал Мортадо Абрахаму, что Абрахам, узнав, что одеяла краденые, вообще отказался платить за них, и тогда Луис Гросс из мести убил его.
Свидетели выдвигали обвинения и контробвинения, и, конечно, тот факт, что Луис Гросс ранее был судим, явно не шел ему на пользу. Был единственный факт, который никто не подвергал сомнению — кто-то застрелил спящего Абрахама из пистолета 38-го калибра. Все остальные факты противоречили друг другу, и эта путаница не прекращалась. Все называли друг друга лжецами и обманщиками.
Отдав под суд Луиса Гросса, полиция успокоилась на этом, предоставив суду разбираться в обвинениях, контробвинениях, оскорбительных заявлениях, диких теориях и предположениях, которые носились в зале суда, как теннисные мячи на корте.
Жюри, выбиваясь из сил, пыталось разобраться в ситуации. И наконец Луис Гросс был обвинен в убийстве первой степени.
Луис Гросс отправился в тюрьму.
Некоторые лица, пользующиеся влиянием в сирийском квартале, проявляли определенный интерес к делу Луиса Гросса. Так же, как и полицейские власти, которые хотели убедиться, что дело наконец закрыто и что Луис Гросс будет находиться за решеткой до конца своих дней.
В то время в Мичигане заключенный должен был выложить секретарю суда определенную сумму, чтобы получить на руки протокол судебного заседания, лишь после чего он имел право обращаться с апелляцией. У Луиса Гросса не было ни средств, ни возможности обрести их. Как он ни заявлял о своей невиновности, ему пришлось отправляться за решетку отбывать бессрочный приговор, вынесенный ему судом.
Суровость приговора очень варьирует в различных штатах, и пожизненное заключение может в этом штате означать одно, а в другом — совершенно иное. В Мичигане, отменившем у себя смертную казнь, прилагали все усилия, чтобы пожизненное заключение было именно пожизненным и никаким иным. Как заявил окружной прокурор графства Уэйн (в которое входит Детройт), «пожизненное заключение должно означать, что осужденного выпустят из тюрьмы только в гробу».
Шли годы. Луис Гросс пытался выяснить, сколько же все-таки ему надо выложить за получение протокола, в надежде как-то раздобыть денег. Судебный стенограф, просмотрев свои записи, сделал удивительное открытие.
Из его бумаг исчезли страницы, на которых был записан ход процесса над Луисом Гроссом. Они были аккуратно вырваны. Не осталось абсолютно никаких следов дела Луиса Гросса. Расшифровывать было нечего.
Луис Гросс обратился в офис прокурора, унаследовавшего место того, кто выдвигал против него обвинение.
Ситуация в самом деле была необычной, и один из заместителей прокурора провел расследование, после чего, придя к выводу, что Гросс был осужден неправильно, сообщил об этом прокурору. Тот, просмотрев дело, убедился, что исчезла не только стенографическая запись процесса, но и досье из управления полиции, стенографические записи показаний, дававшихся на предварительном слушании и еще ряд листов из специального блокнота стенографа суда. Чувствовалось, что этим занимались люди, знавшие, что искать, где и как, — они изъяли практически все документы, кроме приговора.
Изумленный прокурор решил просмотреть находившиеся под замком досье в своем собственном ведомстве и выяснил, что их тоже кто-то распотрошил или, точнее, они исчезли.
Прокурор объявил, что с этим надо что-то делать. Он решил провести тщательное расследование. Его меньше всего волновала судьба Луиса Гросса, но он был возмущен бесцеремонностью, с которой были похищены официальные документы.
К несчастью, подходило время выборов, и мощная группа избирателей, поддерживавших противника, вынудила его покинуть свой пост.
Новый прокурор не был заинтересован ни в Луисе Гроссе, ни в тайне пропавших досье.
Время шло, и Луис Гросс продолжал сидеть в тюрьме. Месяцы медленно сменяли друг друга, превращаясь в годы, и Луису Гроссу казалось, что он заживо похоронен.
Время от времени он пытался протестовать, заявляя, что он совершенно невиновен.
Его заявления встречались скептическими ухмылками.
В тюрьме Луис Гросс заболел туберкулезом и был отправлен в больницу. Его шансы приблизились к нулю.
В это время он и встретил рабби Сперку.
Это был энергичный сообразительный человек, который начал расследовать тайну исчезнувших документов. Чем дальше он вникал в это дело, тем большее удивление его охватывало, но он ни к кому не мог обратиться со своими сомнениями.
В «Аргоси» он прочел о существовании Суда Последней Надежды. Узнав, чем мы занимаемся, он написал мне.
На первый взгляд, письмо его казалось обыкновенным для нас обращением, но я все же ответил на него, и чем больше я переписывался с рабби Сперкой, тем большее впечатление на меня производили его серьезность и чувство ответственности. Затем я начал переписку с Луисом Гроссом. Кроме официальных аспектов я хотел выяснить его собственную точку зрения на все происшедшее и лишь после этого принимать решение. Предыдущая его биография заставляла нас серьезно сомневаться в исходе дела.
В ответ я получил письмо, написанное с глубокой верой в нас, в котором содержалась совершенно удивительная характеристика этой личности. «Я без жалоб прожил пятнадцать лет в этой камере, — сказал Луис Гросс. — Вот что я могу сказать о себе».
Доктор Лемойн Снайдер жил в Лансинге, штат Мичиган, и поэтому при первой же представившейся мне возможности оказаться на Востоке страны я остановился в Лансинге, где встретился с доктором Лемойном, и вместе с ним мы отправились в тюрьму в Джексон повидаться с Гроссом.
Весомых результатов это свидание не дало.
Гросс, худой и изможденный, потерял практически все надежды. Он видел, что все его козыри были биты, и он почти ничего нового не мог сообщить. «Я невиновен» — вот и все, что он говорил.
Это говорят все. Мы расспрашивали его о фактах, имевших отношение к делу, об обстоятельствах, которые как-то могли бы помочь нам, искали какую-то зацепку, чтобы начать расследование.
