— Мне, к сожалению, помочь нельзя, — сказала я. — Я попытаюсь справиться сама. Спасибо вам!
Спустя несколько минут раздался еще один звонок.
— Ах, как трогательно! — с издевкой произнес плавающий, неуловимый голос. — Какое мужество! Ладно, к делу. Ровно в два часа ночи на третьем причале. Увидите черную «Волгу». Я буду в машине один. Вы сядете ко мне и передадите документы. Никто больше из вашей машины не выходит, из моей второй тоже.
— А будет вторая?
— Да, будет. В ней будет сидеть Вязьмикин. После передачи документов он пересядет в вашу машину, и вы все уедете. Еще какие-то условия и предложения есть?
— Вроде нет. Условия нормальные.
— Отлично. Тогда до встречи.
Я позвонила Шурику и сказала, что жду его. Спустя двенадцать минут под окнами раздался гудок. Я сложила в папку документы, захваченные в офисе, фотографию и спустилась вниз.
Шурик распахнул дверцу.
— Куда теперь? — спросил он, когда я села.
— В два ноль-ноль мы должны быть на третьем причале грузового порта.
Он присвистнул.
— Мрачное местечко! Там зимой двух ребят из группы Топора спустили под лед.
— В зале нашего местного Эрмитажа встретимся в другой раз, — предложила я.
Шурик не спешил — время еще было. Прежде чем заехать на территорию порта, он дважды объехал окрестности.
— Вроде нигде машин нет, — сообщил он.
Мы подъехали к третьему причалу. Возле опоры огромного крана стояла черная «Волга», чуть поодаль притулилась такая же, как у Шуры, вишневая «девятка» — ее бок ярко блестел в свете ртутного фонаря.
Я раскрыла дверцы, взяла папку с документами.
— Погоди, не гони, — остановил меня Шурик. — Дай мне тоже приготовиться.
Откуда-то из-под сиденья он извлек мешок, из него достал тяжелый пистолет с длинным стволом.
— Скорострельный, — с гордостью сообщил он. — Так что в случае чего я тебя прикрою.
Я заметила, что мотор он не выключил. Я вышла из машины и направилась к «Волге». Навстречу мне предупредительно распахнулась передняя дверца. Я села, дверца захлопнулась.
В салоне было темно, зеркальце предусмотрительно снято, так что я не видела даже силуэта своего собеседника. Однако, когда он заговорил, голос я узнала сразу. Я не раз слышала его по радио и с телеэкрана.
— Не оборачивайтесь, — предупредил он. — Иначе мне придется стать невежливым. Папку принесли? Давайте.
Я передала папку. В машине стало чуть светлее. Я поняла, что мой собеседник пользуется фонариком, чтобы просмотреть принесенные бумаги.
— Так, кажется, все, — удовлетворенно проронил он. — Я знаю, что ксерокса у вас дома нет и снять копии вы, видимо, не успели. Ну а если сняли… Кому-то из ваших друзей придется заплатить жизнью за вашу страсть к разоблачениям. Лично я трогать никого не буду, а за моих людей не ручаюсь.
— Я свое условие выполнила. Теперь ваша очередь, — как можно тверже сказала я.
— Выполним, не беспокойтесь, — ответил мой собеседник.
Он несколько раз мигнул фонариком в окно машины. Я видела, как из «девятки» вышел Вязьмикин и направился к машине Шурика.
— Ну, все? — спросил человек на заднем сиденье. — Мне вас проводить?
— Нет, не все, — сказала я. — Я не могу успокоиться, пока этот… Цицерон гуляет на свободе.
— Ах, вот вы о чем! О Цицероне не беспокойтесь — о нем побеспокоятся другие. Мне он больше не нужен, так что… Это не вопрос. Еще что нибудь?
— Еще о лекарствах. Они так и будут продаваться дальше?
— Нет, конечно. Эта партия сыграна. Собственно, это была не моя идея — этого негодяя. Дело казалось очень выгодным. А деньги знаете как нужны… Не мне лично — на избирательную кампанию, на нужды партии… Кроме того, есть еще люди наверху, которые очень любят деньги и не спрашивают, откуда они взялись. Это так удобно! Да… Но теперь — все. Это стало слишком опасно. И заниматься будет некому. Придумаем что-нибудь другое.
— Уж вы придумаете, не сомневаюсь, — со злостью сказала я.
— Что поделать, Танечка, политика — дело грязное. Ну, наше свидание, кажется, затянулось.
— Даже слишком, — с этими словами я вышла из машины.
Самым трудным было преодолеть расстояние до машины Шурика и не пуститься бегом. Мне все время казалось, что невидимый ствол целит мне под лопатку, я словно чувствовала, как пуля вонзается в тело… Отвратительное ощущение!
Успокоилась я, только когда мы выехали из ворот порта и покатили по ночным улицам.
— Что ж, выходит, ты так и не доведешь до конца это дело? — сочувственно спросил меня Шурик.
— Будем надеяться, что его доведут другие, — только и смогла сказать я.
Следующие две недели я провела в бескрайних просторах нашего Заволжья. Вместе с Шуриком мы объезжали птицеводческие хозяйства. Он заключал сделки, а я бродила по пыльным деревенским улицам или сидела где-нибудь на пригорке, глядя вдаль. Ни одной мысли не было в голове. Не было сил думать. И еще я много пила. Шурик едва успевал покупать все новые напитки — благо рынок дошел и до этих медвежьих углов и в любой Голодаевке можно было купить если не «Абсолют», то уж «Довгань» точно. Ночью, разложив сиденья машины или вытащив одеяла наружу, мы занимались любовью. Алкоголь и секс давали мне возможность забыть то, что я увидела и услышала за последние три недели.
Иногда я включала радио, в районных городках покупала местные газеты. Из них я узнала кое-что любопытное. Мне попался свежий номер «Обывателя» со странной фотографией на первой странице: отрезанная голова человека со сбившимися седыми волосами. Текст гласил: «Знаменитый адвокат Жвания не знал, что смерть его будет столь ужасной — совсем как у булгаковского Берлиоза. Вряд ли прославленному защитнику отрезала голову „комсомолка вагоновожатая“. Скорее тут можно увидеть кавказский след — ведь в прошлом году убитый защищал в суде нескольких кавказцев, да и сам он оттуда…» Дальше пространно рассуждалось о «кавказском следе». Да, журналисты не слишком сильно ошиблись. Я догадывалась, кто отправил на тот свет хитрого Цицерона. Магомед, как видно, выполнил свое обещание.
В другой раз из радиопередачи я узнала, что в городе, после некоторого перерыва, вновь появились эффективные зарубежные лекарства. Причем продаются они теперь гораздо дешевле. Автор передачи приписывал это мудрой политике местного правительства, в частности, новому руководителю облздрава — прежний внезапно скончался от сердечного приступа.
А включив телевизор в маленькой гостинице, где мы остановились однажды, я увидела депутата — нашего земляка. Он находился в поездке по Италии. Стоя на фоне Колизея, он говорил о вечных человеческих ценностях, о земле, давшей миру прославленных ораторов (тут он замялся, и я — только я одна во всем мире! — поняла, какое имя пришло ему на ум). После этой передачи я напилась особенно сильно, Шурику пришлось повозиться со мной. Зато на следующую ночь я постаралась загладить свой грех, дав ему столько удовольствия, сколько могла. Ведь, в конце концов, кроме секса и алкоголя, в жизни остаются еще разве только друзья?
Да, чуть не забыла: Олег Лунин вышел из тюрьмы. Он похудел на шесть килограммов, стал мрачен. Об этом мне сообщил по телефону Женя Вязьмикин. Я как-то надумала и позвонила ему в офис «Проектировщика». Как выяснилось, очень удачно: Женя перебирался в отцовскую фирму, которую теперь возглавил. Я поняла из нашего разговора, что никаких дел с алкоголем «Матушка» больше иметь не будет. Что ж, Олег с Митрохиным не пропадут, справятся сами. Еще Женя сказал, что у него хранится мой гонорар, который передала ему Катя Лунина. Денег не так много, могли бы заплатить и побольше, но дела у Луниных пока неважные — выяснилось, что Иван Георгиевич успел перевести практически все их имущество на свое имя, так что получить его почти невозможно.
Женя спросил меня, как я себя чувствую. Я сказала, что здесь вовсю цветут травы и светит солнце. И повесила трубку. Не надо ворошить прошлое. Сегодня я вновь напьюсь до чертиков и попробую придумать что-нибудь новое в постели. Алкоголь, секс, друзья… Что еще остается?
