Акселя измотала, а озабоченная Магдалена не стремилась с ним заговаривать, поэтому поели они в молчании. И теперь пили кофе, смотря в окно и периодически проверяя поступавшие сообщения. Аксель думал. Он понимал, что наживает врагов, но не считал нужным играть в политику. Может, он ошибается? Он допускал, что фактический виновник уже мертв. Или устранен. Прошло слишком много лет. И также понимал, что копнул глубже, чем рассчитывал.
— Ник прислал сообщение, — внезапно заговорила комиссар. — Он пишет, что наша лаборатория предположительно принадлежала всем сразу.
— В смысле? — не понял Грин.
— Всем. «Шестерке». В ней якобы было пять уровней. Каждая группа ученых приложила руку. Это совместный проект. Но он пока не выяснил, чем именно там занимались.
Аксель посмотрел на нее.
— Может, ваша мама сможет прояснить этот момент?
Тейн натянуто улыбнулась. Она допила кофе, отставила чашку в сторону и сложила руки на груди, но не в попытке защититься от детектива, а будто бы согреваясь. Грин подумал, что ее отношения с матерью нельзя назвать безоблачными. Он много лет не понимал, почему дети, у которых есть родители, так бездарно теряют эти отношения, пока сам не лишился контакта с приемной матерью, в которой не чаял души.
— Не уверена, но надеюсь. По меньшей мере она в здравом уме и заинтригована возможностью встретиться с вами. Она писатель, так что если вдруг кто-то расскажет, что в одном из популярных любовных романов прочитал о мужчине, поразительно похожем на вас, не удивляйтесь.
Грин рассмеялся.
— Даже представить не могу ситуацию, в которой кто-то из моих знакомых или незнакомых заговорил бы со мной о любовных романах.
Глава восемнадцатая
Магдалена Тейн
Спутник-7, таунхаузы
Комиссар поставила машину рядом с гаражными воротами и принялась через стекло наблюдать за тем, как паркуется детектив. Аксель водил автомобиль странно, порывисто, резко и при этом с достаточной степенью аккуратности, которая позволяла ему не вляпываться в истории. Черный седан покорно остановился рядом с ее, и карие глаза Магдалены встретились с темно-синими Грина.
Аксель выглядел так, будто в любой момент может достать пистолет и принять боевую стойку. Как будто ждет нападения. Как будто готовится к худшему. Копаясь в грязном белье закрытого города, детектив рисковал. Хотя какой может быть риск в таком старом деле? Вероятнее всего, все выгодоприобретатели от смерти сотрудницы лаборатории давно мертвы. Или настолько стары, что и думать забыли про события 1967 года.
Аксель вышел из машины. Нервные руки скользнули по карманам рубашки и джинсов, затем на лице появилась грустная улыбка. Он явно искал пачку сигарет и забыл про то, что не курит. Почему не курит?..
Магдалена собралась с мыслями, готовясь увидеть мать впервые за три года, схватив свою сумку, вышла из автомобиля и подошла к детективу, который как раз закрывал машину.
— Готовы?
Он бросил на нее удивленный взгляд, но не ответил. Тейн подумала, что было бы неплохо сократить дистанцию между ними. Он уже не казался таким страшным, как раньше. Она думала о том, что стоит вместе выпить и поговорить по душам, а там, глядишь, и с делом все как-то само собой урегулируется.
Повинуясь его безмолвному приказу, комиссар подошла к двери и нажала на кнопку звонка. Им пришлось подождать секунд тридцать, прежде чем на пороге появилась Мария Тейн.
Желтая пресса пустила слух, что писательница вышла замуж за Тейна только для того, чтобы обоснованно взять эту фамилию в качестве творческого псевдонима и ключа в закрытые сообщества. Ведь она так хорошо смотрелась на обложках книг и передовицах газет. Мария была абсолютной противоположностью дочери. Полнее килограмм на двадцать, она в свои годы обладала умопомрачительно сексапильной фигурой: до сих пор высокий бюст и округлые бедра, тонкая талия, кожа, которой позавидовали бы и сорокалетние. К ее достоинствам можно было отнести и легкий, искристый слог, который принес ей миллионную аудиторию и бесконечного объема тиражи. Мария Тейн писала любовное фэнтези.
Магдалена считала ее книги чтивом для школьниц и несчастных женщин, а таких, как известно, большинство. Недаром она сама скупала все книги матери. То ли для того, чтобы казаться ближе. То ли для того, чтобы убедиться, что мать по-прежнему относится к ней холодно. Их конфликт был глубоким и древним, как сама Земля.
Мария нацепила на лицо фирменную улыбку, которую Магдалена так хорошо знала по публикациям в журналах и газетах, и жеманным жестом протянула Акселю руку. Для поцелуя, естественно. Грин тронул ее пальцы в импровизированном рукопожатии. Дочь она не удостоила и взглядом. Магдалена зачарованно смотрела на мать, ловя себя на мысли, что рядом с ней чувствует себя старухой. Будто эта женщина впитала в себя всю силу, юность, красоту, все перспективы и ожидания, переработала, присвоила, оставив дочери пустую оболочку. Наверное, она имела на это право, мать не может ошибаться. Магдалена была многим ей обязана. Но сейчас, увидев ее так близко, вновь испытала боль, к которой оказалась не готова. Она даже дернулась в безотчетном стремлении взять Акселя за руку, но лишь прикоснулась к его мизинцу и отшатнулась в сторону. Грин не отреагировал. Может, он не заметил?
Ее никто не замечает.
— Здравствуйте, — томно проговорила писательница, не обращая внимания на то, что ее уловка не удалась. — Проходите.
Магдалена была рада спрятаться от дневной жары в прохладе материнского дома, хотя здесь она всегда чувствовала себя лишней, а сейчас так просто чужой. Как будто эти стены лишали ее права на существование. Здесь все было посвящено Марии, ее книгам и Норель, приемной дочке двух с половиной лет.
— Спасибо, что согласились встретиться, мадам Тейн, — сказал Грин, и комиссар изумленно уставилась на него, вынырнув из собственных невеселых мыслей.
Его голос тоже изменился. Он включился в игру, чего Магдалена от него не ожидала. Тот образ Грина, который она себе нарисовала при первой встрече и который сохранялся почти три дня, разлетелся, уступив место молодому, красивому и умному мужчине, в чьих глазах читались и обещание, и бездна, открывающаяся лишь тому, кто многое пережил, кто отлюбил и перестал бояться и сомневаться. Теперь Аксель выглядел цельным и стремительным, уверенным и холодным. Идеальный образчик для писателя. Герой-любовник с разбитым сердцем, который так неожиданно и трогательно раскрывается навстречу сумасбродному чувству к какой-нибудь… о ком там мать пишет? Магессе? От этой мысли стало смешно, и комиссар отвернулась, чтобы никто не заметил ее оскал, который непосвященный принял бы за улыбку.
— Дочь сказала, у вас важное дело.
«Дочь». Такое
