– Да я вообще-то не пью, – напомнил Полежаев. – И дома не храню.
– А вот мы традиции чтим! – Бабурин вытащил из-за пазухи бутылку водки емкостью 0,7 литра.
«Как был дешевым гопом, так и остался! – с неприязнью думал Полежаев, оглядывая поширевшего и заматеревшего Бабурина. – Только рожа еще тупее стала!»
Куропаткин продолжал хранить молчание. Конечно, Полежаев прекрасно понимал, зачем они пришли, и при всей антипатии сейчас лучше бы беседовал с Бабуриным, нежели с Николаем Ивановичем. Бабурин – дуб, ему в случае чего мозги запудрить можно. С Куропаткиным этот номер не пройдет… Что-то нужно придумать очень убедительное, чтобы он поверил.
– Ленок, что стоишь? Рюмки-то подай, ты ж хозяйка все-таки, – с усмешкой обратился Бабурин к Елене.
Полежаева всегда бесила эта фамильярная манера Бабурина по отношению к его супруге. И даже удивляло, что Елена всегда безоговорочно выполняет просьбы Бабурина, которые он порой высказывал в грубоватой форме. Если бы ему в тот момент сообщили, что его супругу связывает с этим человеком любовная связь, от которой подрастает дочь – та самая, которую Юрий Аркадьевич обожал и считал своей, – он бы не поверил. Просто представить не мог, что Елена смогла бы спать с таким приматом с одной извилиной, каким он считал Бабурина.
А Елена тем временем принесла три рюмки и расставила их на столе.
– А сама? – продолжал настаивать Бабурин. – Что, в падлу, что ли, выпить со старыми друзьями?
Полежаев поморщился от бабуринской манеры выражаться. Он не любил подобный стиль.
– Я не хочу, – тихо произнесла Елена.
– Ну, не хочешь – как хочешь, – неожиданно легко согласился Бабурин, – нам больше достанется.
Это потом Елена поняла, что отвязался он от нее лишь потому, что первостепенный его интерес был направлен в адрес Полежаева. Елена была на последнем месте. И еще он рассчитывал влить как можно больше водки именно в Юрия Аркадьевича, который, как назло, не любил спиртного.
Елена сердцем чуяла недоброе, ощущала, что ничем хорошим эта «дружеская» посиделка не закончится… Но она даже не предполагала, что все будет настолько ужасно…
Бабурин разлил все же водку по рюмкам, демонстративно высоко поднял свою и с расстановкой произнес:
– Ну, за дружбу!
И махом опрокинул ее. Куропаткин выпил молча, Полежаев лишь пригубил и сразу отставил рюмку. Однако это придало ему решимости.
– Ладно, хватит резину тянуть. Говори сразу, зачем пожаловал. Уж, наверное, не для того, чтобы со мной выпить.
– Не для того, – склонил тяжелую башку Бабурин. – Бабки нам нужны, Аркадьич. Ба-бу-си…
– Ну а я-то тут при чем? – пожал плечами Полежаев с каким-то облегчением, словно хотел сказать: «И всего-то?»
– Притом, Аркадьевич, притом, – с нажимом повторил Бабурин. – Пахали все вместе, а все бабки ты один заныкал. Нехорошо…
– Ну как это все? – улыбнулся Полежаев. – Мы же все по-честному разделили перед отъездом, Леша. Ты разве забыл?
– Не все, Аркадьич, не все! – Бабурин погрозил Полежаеву коротким пальцем.
– Да с чего ты взял-то?
– А на что вот это все? – Бабурин обвел глазами особняк Полежаева. – Тачка у тебя, я смотрю, тоже нехилая. И должность доходная. Молодая жена дома сидит, не работает… Откуда деньги, Аркадьич?
– Так я не сижу сложа руки! – надменно произнес Полежаев. – Я, если помнишь, всегда работал как вол! И ишачил за троих! А поделил все поровну, никого не обидел! Я, что ли, виноват, что ты не сумел деньгами с умом распорядиться? Поди, разбазарил все по кабакам да бабам, малиновых пиджаков кучу накупил, а ко мне претензии?
И он посмотрел на Бабурина с возмущением, которое вполне можно было принять за искреннее. Упоминать имя Куропаткина, равно как и обращаться к нему, Полежаев избегал. Тот сам напомнил о себе.
– Не свисти, – спокойно проговорил Николай Иванович. – Остальные где?
– Да какие остальные, что вы от меня хотите? – артачился Полежаев.
– Чего хотим? – рявкнул Бабурин. – Бабок хотим! Ипатьевская доля где? Общак где?
– Да откуда же я знаю, где общак? – быстро заговорил Полежаев. – Ипатьев давно изъял его, он же знал, что мы сворачиваться собираемся, вот все и подчистил! Я же вам еще тогда говорил!
– У нас есть информация, что ты нам неправду сказал, Юра, – так же спокойно заметил Куропаткин.
– Короче, бабки где! – стукнул кулаком по столу Бабурин.
– Тише, ребенка разбудишь! – решилась вставить Елена.
Ей очень хотелось сказать мужу, чтобы отдал пришедшим все, что они просят, только бы они ушли. Она боялась за себя: боялась, что Бабурин в порыве ярости мог запросто выпалить Полежаеву правду насчет Кристины. А это означало бы конец ее семейной жизни: Юрий Аркадьевич никогда не простил бы такого… Мог вообще сделать так, что Кристина осталась бы с ним после развода, ее он вряд ли бы бросил, какой бы ни оказалась правда. Да Кристина и сама наверняка предпочла бы отца, она и сейчас-то его любит больше, чем ее, Елену. И в детстве на дурацкие вопросы бестактных родственников, кого ты больше любишь, всегда отвечала – папу!
– Значит, по-хорошему не хочешь платить… – почесал круглый затылок Бабурин. – Тогда придется по-плохому…
– Что ты собираешься делать? – Елена встревоженно вскочила со стула, а в руках у Бабурина тем временем появился пистолет.
Юрий Аркадьевич побледнел. Он хорошо знал своего бывшего компаньона: нажать на курок у того вполне хватит мозгов. Точнее, как раз не хватит, вот ведь каламбур какой, никак не получается…
– Юра! – выкрикнула Елена. – Я тебя прошу – отдай им все, что они хотят, и пусть уходят!
– Ну, слышал? – ухмыльнулся Бабурин. – Жена-то у тебя умная, правильные вещи говорит. Ты бы послушался ее, Аркадьич.
– Но послушай, – сглотнув слюну и стараясь говорить как можно убедительней, произнес Полежаев, не сводя глаз с пистолета. – Неужели ты думаешь, что я храню наличность дома? Разумеется, все мои деньги вложены в акции!
Бабурин застыл на месте и нахмурился. Потом почесал голову рукояткой пистолета и сказал:
– В акции, говоришь? Вот и хорошо… Значит, сейчас мы поедем к нотариусу, и ты перепишешь эти акции на нас.
– Да ты что, с ума, что ли, сошел? Какой сейчас нотариус – ночь на дворе! – принялся уговаривать Полежаев. – Давайте уж завтра с утра.
– Не боись, Аркадьич, у нас свой нотариус есть! – Бабурин осклабился и похлопал Полежаева по плечу.
Тот с опаской покосился на зажатый в его руке пистолет.
– Ты его хоть на предохранитель поставь, придурок! – не выдержал он.
– Не боись, – повторил Бабурин. – Пока ты подпись свою не поставишь, мне тебя убивать резона нет!
Бабурин сам не понял, что проговорился.
– Ах вот как… – медленно протянул Полежаев. – Значит, ты намерен это сделать сразу после того, как я ее поставлю? Тогда и мне резона нет тебе акции дарить! Все равно убьешь!
Куропаткин бросил быстрый взгляд на Бабурина.
– Резон есть, – заметил тот, оборачиваясь на Елену. – У тебя жена молодая и лапочка-дочка. Ты о них подумай. Нельзя же быть таким эгоистом!
– Алексей! – срывающимся голосом крикнула Елена. – Ты что, с ума сошел?
Бабурин проигнорировал ее возглас. Николай Иванович уже хотел было что-то сказать, как вдруг Полежаев с неожиданной прытью вскочил со своего места и, схватив Бабурина за руку, попытался вырвать пистолет. Бабурин, словно медведь, ворочался, застигнутый врасплох, но физическое преимущество было на его стороне. Он уже почти оттолкнул от себя Полежаева, когда палец его автоматически опустился на курок. Раздался выстрел. Елена взвизгнула на всю кухню – Юрий Аркадьевич упал прямо к ее ногам. На груди его стремительно расползалось красное пятно.
Елена, не переставая визжать, сначала отшатнулась, а потом бросилась к мужу, пытаясь нащупать у него пульс.
– Опа… – растерянно проговорил Бабурин. – Кажись, насмерть…
– На хрена? – негромко, но с затаенной злобой спросил Куропаткин. – Я же предупреждал – никакой мокрухи!
– Иваныч, я это… того… машинально, – произнес Бабурин. – Я не хотел…
Куропаткин подошел к лежавшему на спине Полежаеву и пощупал ему пульс.
– Мертв, – коротко прокомментировал он и, вернувшись на свой стул, закурил «Беломор».
Тогда Елена опустилась на пол и тоненько завыла. Бабурин мрачно посмотрел на труп, потом перевел взгляд на Елену и жестко произнес:
– Хватит скулить! У него, кажись, кроме вас, никого нет?
И, не дожидаясь ответа Елены, которая и не собиралась ничего отвечать, продолжил:
– Значит, ты единственная наследница. Завтра поедешь с нами и переведешь на нас свою долю, которая тебе достанется после смерти муженька.
– Не гони! – с досадой обратился к Бабурину Куропаткин. – Какое теперь завтра? Она в права наследства не раньше чем через полгода вступит. И то если вступит. Труп-то криминальный! Не факт, что теперь расхлебаешь!
Бабурин снова почесал затылок, стимулируя мыслительный процесс. Затем посмотрел на свой пистолет, валявшийся на полу. Он неторопливо подошел к нему, поднял и тщательно протер носовым платком. Затем вложил ствол в пальцы Полежаева.
