Чепуха в моей голове на какое-то время затмила все разумные предположения и предложения. Надо было что-то делать, и я, сделав над собой грандиозное усилие, расцепила скрюченные пальцы, положив руки на колени. Потребность в действиях на этом исчерпалась, и я замерла опять, ощущая себя полной развалиной.
Где-то в недрах носа рокотало при каждом вдохе, хотя я уже давно дышала ртом. Горло горело, во рту пересохло, в ушах стреляло (слава богу, только в ушах), перед глазами стоял туман. И, как назло, именно в тот момент, когда от человечества ждешь жалости и понимания, какие-то идиоты решили меня прикончить, словно сговорившись с вирусами гриппа и гнусными стафилококками. Не дождутся!
Чувство противоречия — одно из самых загадочных. Повинуясь ему, люди иногда совершают подвиги, безумства и прочие великие поступки. Взять, к примеру, меня: я выпрямилась, грозно высморкалась (слышали бы меня недоброжелатели — заработали бы икоту, изжогу и ночные страхи) и попыталась завести машину. Сейчас главное — добраться до дома, до горячей ванны, до шерстяного одеяла. Вот высплюсь, подлечусь и пойду воевать. М-да, машина не заводилась. Я обозвала ее сначала цензурно, потом нецензурно, потом извинилась и стала заискивающе умолять о снисхождении. Тщетно. Очередная шутка судьбы неожиданно развеселила меня.
— Чудесно! — хрипло воскликнула я и истерически засмеялась. Пятьдесят километров до города, ночь, дождь, и рядом рыщут убийцы! Смешно! Как ни странно, мысли прояснились. Не до кристальной, конечно, чистоты. Поэтому я не придумала ничего лучше, чем, стеная и ругаясь, вылезти из салона и встать в соблазнительную позу: рука на капоте, левая нога выдвинута вперед и полусогнута в колене, нежный взор блуждает в поисках спасителя. Слегка портили картину частые звучные сморкания, но кому не нравится, может выключить звук. Мимо, спеша к женам, детишкам и любовницам, пронеслись «Запорожец», «Нива» и новенькая «Нексия». От потоков грязи из-под их колес мне удалось как-то увернуться. Почти. Но ноги успели промокнуть, рука соскальзывала с заляпанного капота, выставленное колено посинело и покрылось пятнами, а застывший оскал на моем личике мог привлечь лишь любителя киноленты «Восставшие из ада III».
Я пощупала лоб — горячий — и запаниковала. Замаячил призрак пневмонии и нахально мне подмигнул. Я начала неуклюже подпрыгивать, пританцовывать, поднимая тучи брызг. В результате вымокла ниже пояса и взмокла выше. Лоб остывать не спешил, конечности заледенели, а перспектива умереть молодой стала близкой и чуть ли не желанной.
— Спокойно! — прикрикнула я на себя. — Распустила нюни! Мы им еще покажем.
Я даже погрозила «им» кулаком — для поднятия собственного настроения. Затем, памятуя, что спорт — лучший лекарь, я рванула бегом вокруг «девятки», поскальзываясь на поворотах. Занятие это, хоть и попахивало буйным помешательством, чрезвычайно меня увлекло, поэтому я чуть не проворонила спасителя.
Темно-синяя «девяносто девятая», проехав было мимо, резко затормозила и, газанув назад, остановилась прямо перед моим драндулетом.
Я попыталась на ходу вернуться в давешнюю соблазнительную позу, но оступилась и грохнулась на четвереньки. А когда наконец нашла в себе силы и подняла глаза на человека, которого угораздило прийти мне на помощь, он оказался совсем рядом и протягивал мне руку. И зря. Надо сначала думать, чем грозят благородные поступки. Я хлопнула в его открытую ладонь пригоршню грязи, которую только что собрала с асфальта, и приняла вертикальное положение. Мой незадачливый спаситель чуть переменился в лице, но не убежал. Джентльмен! Сейчас соврет, что я потрясающе выгляжу.
— Вы отвратительно выглядите, — он достал большой клетчатый платок и аккуратно вытер следы моего рукопожатия. — Женщина за рулем сама по себе опасность нешуточная, а больная… Вам нужен врач.
— Вы намекаете, психиатр? — смертельно разозлилась я. Температура тела резко подскочила, вежливость и благоразумие испарились. — Мне плохо, холодно и не до комплиментов. Не хотите помочь, так валите на все четыре стороны.
Парень опять меня удивил. Вместо того чтобы сплюнуть и оставить меня в гордом одиночестве, он улыбнулся и вручил мне платок. Я устыдилась и грустно высморкалась.
— Давайте знакомиться. Максим.
— Татьяна, — я изобразила на личике нежную признательность. — Платочек вам сейчас вернуть или после стирки?
— Дарю. До стирки он едва ли доживет…
«Или вы», — я сердито надулась и случайно уронила платок. Поднимать не стала — уж очень непристойно он смотрелся, да и снова тюкаться носом в лужу не хотелось.
— Не бережно вы относитесь к подаркам.
Стальная нотка в голосе нового знакомого заставила меня вскинуть голову и уставиться в его лицо. Поглазеть в бесстыжие глаза мне не удалось, так как их скрывали темные очки красивой удлиненной формы. Я склонила голову набок. Брюнет. Легкая небритость. Короткая стрижка. Черный костюм с воротником-стойкой, черная рубашка в тонкую серебристую полоску. Н-да. Не мужчина, а подарочек ко дню рождения. Хризантемы в петлице не хватает. Я посмурнела. Недолюбливаю таких. Наверняка сноб, пижон и донжуан.
— Я так обрадовалась, когда вы остановились! Но, похоже, поспешила. Если, кроме платка и нотаций, вы мне больше ничего не предложите, уезжайте, и пусть вас замучает совесть. Бросить больную девушку у сломанной машины — это гнусно!
Выдав такую длинную тираду хрипящим контральто с французским прононсом, я величественно откинула мокрые пряди со лба и прошествовала мимо застывшего красавца. Ага, как же! Сегодня не везет даже в мелочах. Максим схватил меня за руку повыше локтя, и мы замерли друг напротив друга. Я упрямо хмурилась, он почему-то улыбался. Правда, криво — правой половиной рта.
— Я хочу помочь… — медленно проговорил он. Вот настырный! Ему хамят в открытую, а он не замечает, в помощники лезет. Неадекватное поведение. Влюбился? Я хмыкнула.
— С самого начала бы так.
Непонятный тип. Щелкнуть бы его по носу, враз перестал бы супермена изображать. Но до города далеко, а мой новый знакомый — единственная возможность когда-нибудь вернуться домой. Я постаралась справиться с раздражением и, потирая локоть, спросила поласковее:
— Тросик имеется? Цепляйте!
— Может, я попробую разобраться в поломке?
Явно за идиотку меня принял. Ах да, он же считает: женщина за рулем — досадное недоразумение.
— Бензопровод поврежден, — я закашлялась. Больное горло предотвратило новый поток оскорблений и насмешек, которые мой больной мозг заготовил для Максима.
Максим внезапно снял очки и потер переносицу, раздумывая над чем-то. Глазищи черные, ресницы длиннющие, придраться не к чему — ни бельма, ни бородавки. Хорош, подлец. Я не удержалась и вздохнула, представляя, как рядом с ним должна выглядеть я.
— Пойду принесу, — Максим замялся в нерешительности.
Боится меня одну оставить, что ли? Думает, окочурюсь к моменту возвращения? Так ведь с трупами проще: не бранятся без повода, да и по поводу тоже, не сморкаются дважды в минуту.
— Иди-иди, касатик. Мое терпение скоро лопнет, и я пойду пешком.
Красавец-мужчина весело рассмеялся и отправился за снаряжением. Приятно, когда у людей хорошее настроение и ты тому причина.
Я залезла в машину. Сил осталось немного. Скорей бы домой! Ну что он там возится?
Роковой, во всяком случае для меня, брюнет пропадал без малого вечность. Я периодически впадала в сладкое забытье. В голове медленно шевелились мысли. Говорят, от гриппа только в нашем городе умирают двадцать человек в год. По стране — тысячи. В мире — миллионы. Скоро и я присоединюсь к их безликой братии, и какой-нибудь лысый статистик удовлетворенно потрет ладони, нарисовав новую циферку в графе «жертва вируса»…
— Татьяна!
Я подскочила и проснулась. Максим открыл дверцу и, присев на корточки, протянул мне пластиковый стаканчик. Я откашлялась и тихо прошептала:
— Яд?
— Я принес аспирин «Упса» и минералку, — проигнорировал мой вопрос красавчик. — Выпей, чуток полегчает.
— Заботливый. Потом счет предъявишь? — Несмотря на протестующее горло, неведомая сила тянула меня за язык, заставляла препираться. — В иранских динарах.
— Называй меня Макс. И привычнее, и короче. А то, вижу, длинные слова у тебя рождаются в муках. Как слонята у зебры.
Он встал и снова напялил свои дурацкие очки. Забавно, что он, интересно, видит в сгущающихся сумерках через черные стекла? Фонари, светофоры и мои золотые кудри? На них, видно, и клюнул.
— Макс, ты почему такой добрый? Совесть нечиста?
— Трос я прикрепил, но сможешь ли ты вести машину?
Разговор двух психов. Каждый о своем. Ладно, я старая больная каракатица, а он что? Дразнится? Для разнообразия я решила порадовать человека, ответить разумно:
