Дни счастья и мирной гармонии были, однако, всего лишь затишьем перед бурей. И оба понимали это, хотя никогда не признались бы в этом даже самим себе. А потому гармония и согласие между ними были не настоящими, с примесью фальши. Со всей ясностью миссис Мабл осознала это в тот день, когда, вернувшись после очередной вылазки на Рай-лейн, обнаружила своего дорогого Уилла в прежней позиции, мрачного, нелюдимого, в гостиной перед окном. Она сразу увидела тучи на его лице. Сначала она попыталась вести себя так, будто ничего не случилось: впорхнув в гостиную, бросила на стол свертки с покупками и, наклонившись к мужу, нежно и как бы между прочим поцеловала его; прежде, даже во время свадебного путешествия, у нее никогда это не получалось.
— Смотри, я пришла, — сказала она. Это было одно из ее характерных выражений. Еще вчера мистер Мабл обязательно улыбнулся бы, услышав его.
Сегодня, однако, все было не так. Угрюмый, отсутствующий взгляд мужа испугал Энни: он слишком напоминал ей прежние времена. Она съежилась и замолчала; взгляд этот и в ней пробудил былые, привычные реакции. Солнечный свет, посияв недолго, погас.
— Ничего не случилось, дорогой? — все же спросила она. — Ты… ты хорошо себя чувствуешь?.. — Холод, которым вдруг повеяло в комнате, заставил ее замолчать. Да и не могла же она спросить: «Тебя что, совесть мучает?» или: «Боишься разоблачения, дорогой?»
Мистер Мабл глухо ответил:
— А, ничего… Все в порядке, — и снова ушел в себя. Ведь он не мог признаться жене: то, чего он боялся, случилось… Вскоре после того, как Энни в прекрасном настроении ушла из дому, почтальон принес письмо из Руана. Это было жестокое, полное горечи, тщательно продуманное письмо, которое словами говорило о том, как тоскует Маргерит по своему единственному любимому Уиллу; по сути же, было циничным требованием денег. Сами деньги для Мабла значения не имели: у него сэкономлено было так много, что заткнуть рот Маргерит особенного труда не составляло. Беда была в том — хотя Мабл даже себе не признался бы в этом, — что письмо снова отбросило его в тот мир, который он ненадолго покинул. Страшно было снова думать о жутких перспективах, которые таило в себе будущее… В тот день мистер Мабл вновь начал пить, и, пожалуй, его можно было понять.
На следующее утро он все же собрался с духом и отправился в город. В банке он выправил чек, обменял фунты на много-много этих паршивых франков, затолкал их в конверт и заказным письмом отправил в Руан.
Вот так и случилось, что в доме 53 по Малькольм-роуд вновь воцарилась атмосфера безысходности. Нет, это произошло не в один день: супруги Мабл с большой неохотой расставались с внезапно вспыхнувшей между ними приязнью. Страстная любовь Энни к мужу, им же разбуженная, а теперь втоптанная в грязь, умирала в долгой агонии. Любовная страсть была ей едва знакома, она слабо брезжила лишь в воспоминаниях о первых неделях замужества; любовь же к Уиллу была в ее сердце всегда… А то новое чувство, прекрасное, доселе неведомое, что родилось, как на фронте, в тени переживаемой сообща беды и на какое-то время осветило, согрело серую, бедную радостями жизнь Энни, — теперь, сгорев, превратилось в невыносимую горечь, в медленно действующий яд. И яд этот отравлял жизнь обоим…
Разрушающее его действие еще не очень ощущалось в дни Пасхи, когда к родителям приехала погостить Винни. За минувшие месяцы девушка изменилась еще больше. Она вытянулась, почти обогнав отца, и стала еще красивей. Иным стало и ее поведение: она держалась независимо, даже дерзко. Голос звучал глубже, совсем по-взрослому. Цвет лица был удивительно свежий, фигура — сильной и женственной. Короткая верхняя губка, полуопущенные веки придавали ей задорный и в то же время загадочный вид, а подчеркнуто прямой стан и высоко поднятая голова словно заранее предупреждали всякого, что девушка эта знает себе цену.
В школе она ходила в лидерах. Этим она была обязана своей удивительной способности успешно сдавать экзамены, почти не готовясь к ним, а также неожиданно прорвавшемуся таланту в бадминтоне и теннисе… Словом, это была уже не та девочка, что согласилась бы покорно выслушивать дурацкие замечания, на которые так щедры старомодные родители; нет, совсем не та!
Вначале все шло, впрочем, прекрасно. Супруги Мабл еще не слишком удалились от той ступени семейной гармонии, которой они достигли недавно. Полуопущенные ресницы Винни изумленно взлетели вверх, когда она, садясь с родителями обедать, увидела на столе белоснежную скатерть и сверкающее серебро и обнаружила, что поданные матерью блюда и по обилию, и по качеству не так уж отличаются от школьных.
Но краткий период сближения между родителями, закончившись, оставил после себя неприятное новшество. Супруги теперь могли ссориться и ругаться друг с другом (прежде лед был настолько прочен, что даже на это им не хватало сил) — и очень активно к этому прибегали. Распрощавшись с недолгим счастьем, они ощущали особенно сильную горечь; нервы их были натянуты до предела, и стычки следовали одна за другой. Винни это очень не нравилось. Когда муж и жена бранятся при посторонних, это такой дурной тон!.. Винни уже достаточно пожила в другом мире, чтобы относить себя к посторонним.
Наблюдая все это, она недовольно морщила лоб — в ее прелестной головке копились отрицательные эмоции. Винни охотно считала себя расчетливой и хладнокровной. Однако если в расчетливости ей и нельзя было отказать, то хладнокровной она не была. Она умела учитывать шансы, умела разрабатывать хитроумные замыслы, но не умела пока выбирать самый подходящий, применительно к данным возможностям, план. Высоко ценя такое качество, как хладнокровие, и понимая, что действовать неосмотрительно, сгоряча — глупо, Винни все-таки не всегда способна была избежать необдуманных, поспешных поступков.
В одном ей нельзя было отказать — в стремлении к предусмотрительности. Она постоянно и очень тщательно пополняла свой гардероб — благо отец оплачивал ее счета без единого слова. Мистер Мабл все еще гордился тем, что дочь его учится в школе, в списках которой числятся две дочери пэров — хотя и получивших титул во время войны, в сущности купивших его, — а во время каникул познакомилась и с другими титулованными особами. В таких обстоятельствах он и не думал выражать недовольство, выкладывая деньги на дочкины наряды.
Изучая по последним журналам моду весеннего сезона, Винни вдруг поймала себя на том, что, посмеиваясь над странной привязанностью родителей к этому убогому дому в этом убогом лондонском пригороде, она уже не осуждает их за это. Если бы, заработав большие деньги, они тут же растратили все — а она сама в свое время пыталась склонить их к этому, — то хорошо бы она выглядела сейчас! Разве могли бы они давать ей столько, сколько ей требуется? Тысяча двести фунтов в год — не ахти какое богатство; если бы у них теперь был большой дом и машина, отец едва ли смог бы тратить по триста фунтов на ее образование, тем более выбрасывать бессчетные суммы на ее платья… А что касается чека, который она только что, подольстясь к отцу, получила, — он бы наверняка трижды подумал, прежде чем его выписать.
Винни, конечно, видела, насколько напряженная атмосфера царит в последнее время в доме, где она выросла. Истинную причину она, разумеется, не знала, но старалась даже из этого неприятного обстоятельства извлекать для себя максимальную пользу. Так и получилось, что гардероб ее поражал разнообразием и элегантностью, а в дорожной сумке дремала, дожидаясь своего часа, огромная сумма, о какой соученицы и мечтать не могли, а воспитатели, конечно, не подозревали. Пройди по школе слух, что у Винни Мабл так много сотенных банкнот, а пяти- и десятифунтовых — вообще несчитанные пачки, это, даже несмотря на существование дочерей пэров-миллионеров, произвело бы фурор, граничащий со скандалом. Однако Винни до сих пор вела себя осторожно и следила, чтобы таких слухов не возникало. Деньги пусть лежат: они всегда пригодятся. К тому же у Винни уже созрел план, который она собиралась реализовать, как только для этого будет подходящий момент.
Самыми удачными были у нее предыдущие, рождественские каникулы. Девочка, к которой она поехала, была существом достаточно заурядным, и другие гости, время от времени туда наезжающие, едва ее замечали. Зато они очень большое внимание уделяли Винни. Да ее и нельзя было не заметить. К изумлению хозяйки дома и к досаде хозяйской дочки, Винни считала себя полноправной гостьей, держась как взрослая леди, и не думала уступать в этом ни на шаг. Другие дамы задирали нос, мужчины же посмеивались и подыгрывали ей. А самое главное: среди этих мужчин нашлось двое, к помощи которых Винни могла бы прибегнуть, если бы со временем приступила к выполнению своего полуоформившегося плана. Эти двое обладали весом в мире театра; к тому же они были из богачей, сколотивших состояние во время войны… Правда, был во всей этой истории один неприятный момент: едва ли Винни пригласят в тот дом еще раз. А ей так хотелось отправиться куда-нибудь на каникулы.
