Я прислушивалась к его интонациям, теряясь в догадках - относительно "диагноза" и мотивов звонка моего собеседника. Все было похоже на розыгрыш, но могло оказаться и правдой. Я решила потянуть разговор:
- Молодым людям, собравшимся покинуть этот мир, кажется, что они просто исчезнут. Но ведь останки увидят не только санитары и служащие морга. А ещё - знакомые, вызванные на опознание, приятели и просто любопытные... Так что - чистое белье - это минимум самоуважения к процедуре прощания.
- Мне известно из классической литературы, как готовились к бою простые солдаты, и как собирались на дуэль аристократы. Чистая рубашка у меня есть.
- Тогда добавьте, пожалуйста, в ванну горячей воды. Не стоит омрачать дискомфортом последнюю беседу. Может быть, вы решитесь все же быть откровенным. Или я расскажу вам что-нибудь умное. Ведь вам есть чем поделиться с непредвзятым собеседником? Уверяю, я способна понять любое ваше признание.
В трубке послышалось шуршание и тяжелый вздох.
- Простите, Владислава Георгиевна. Я валял дурака. У нас отключили горячую воду. Я сижу за письменным столом и даже записал ваше имя, чтобы не путаться в разговоре.
Я усмехнулась - именно правильно повторенное имя навело меня на мысль, что говорящий - не пьяница и не наркоман, находится в достаточно стабильном психологическом состоянии. Обычно даже вполне здравомыслящие люди путают Владислава и Вячеслава, Георгия и Григория. Во всяком случае, мне не приходилось встречаться с мгновенным правильным усвоением моего имени.
- Значит, начнем разговор заново. Зачем вы все-таки звоните сюда, Юлий? Или это имя тоже вымысел?
- Вымысел только про ванну. Бритва деда лежит передо мной. Я сегодня рассмотрел её и все хорошенько продумал. Включил, не Моцарта, правда, а Всенощную Рахманинова, и сильно думал. И чем больше размышлял над своей трагедией, тем неумолимей она превращалась в фарс... Вот поэтому я, наверно, и позвонил. Чтобы притормозить развязку и все же понять - чего больше в ней - смешного или печального.
- От великого до смешного, как известно, один шаг. И трагедия всегда неразлучна с фарсом, как тень со светом. Чем меньше баллов "трагизма" вы выставите своей истории, тем больше у неё шансов избежать насмешек.
- Насмешек я, кажется, и боюсь больше смерти. Меня не пугает уход из жизни, а то, что вместо торжественных аккордов сожаления и угрызений совести его огласит смех... Ведь кому теперь объяснишь, что такое любовь, настоящая любовь... Знаете, Владислава Георгиевна, я воображал себя Желтковым из "Гранатового браслета". Сейчас передо мной лежат её вещи пластмассовая заколка для волос, шарфик и окурок с губной помадой. Ярко алой. Он остался в моей пепельнице после того, как она ушла.
- Вам больно, Юл, но и жутко приятно... Это и есть "возвышенная любовь". И вам хочется, чтобы это ваше чувство осталось. Как живет в каждом человеке неистребимое желание присвоить красоту - что-то с ней сделать, как-то отметить свою причастность к ней. Помните, у Бунина есть такой рассказ про надписи, которые люди оставляют во всяких памятных местах? Там его герой утверждает, что вся эта пошлость и обывательщина рождается из того же самого источника, что и поэзия Гете, Огарева, да и вообще - большое искусство. В час великой скорби и радости, перед лицом невыразимой прелести мира человека охватывает желание хоть как-нибудь и хоть что-нибудь сохранить, то есть противопоставить смерти, уносящей в небытие все сущее "реке забвения".
- Это, это. Да, да, именно это - мучительная и неутолимая потребность сохранить дорогие тебе мгновения, чувства, образы и хоть как-то противопоставить забвению. О. если б я что-то мог! Если бы мог выразить то, что разъедает мне душу, в словах, музыке или на холсте - все равно, плохо или хорошо. Я избавился бы от чувства ответственности перед своим "я", которое тяготит меня невыразимостью. И, наверно, из-за этого я надоедаю вам... Скажите, Владислава Георгиевна, у вас там все такие интеллектуалы?
- Считайте, что вам повезло. Я доктор психологии.
- Ого! Только не надо мне говорить про очки. Слава Богу, у нас не телесвязь. Я воображаю вас совсем другой... Густые, длинные, чуть рыжеватые волосы, пухлые губы и светлые, как у русалки, загадочные глаза... А серый свитер вам очень идет...
Я на секунду смутилась - опять запахло розыгрышем. Портрет, нарисованный Юлом, был слишком точен.
- Не стану разрушать иллюзию... А сейчас, прошу вас положить трубку. Мы исчерпали лимит сеанса. Возможно, ко мне прорываются натуры менее утонченные и примитивно-несчастные.
- Но я же должен рассказать вам свою историю. Или необходимо обязательно держать у виска пистолет?
- Пока вы найдете пистолет и хорошенько продумаете вашу любовную трагедию, я успею, возможно, помочь нескольким людям.
- Учтите, я очень жесток. Если со мной что-то произойдет - знайте, вы тоже виновны. Юлий Вартанов, 1973 года рождения, холост, сирота. Москва, Черемушкинский район. Ну, что, прощайте? - Ухмыльнувшись, он действительно повесил трубку.
После работы, подвозя Аллу к метро, я рассказала о страшном звонке.
- Нас часто разыгрывают, и свои, и чужие. ты многим поклонникам дала этот телефон? - Она искоса глянула на меня, имея в виду, конечно, мой успех в студенческие годы. Несмотря на дефицит мужских кадров в институте, за мною "бегали" сразу несколько ребят и даже строили мне глазки некоторые игривые преподаватели.
- Про эту работу знают только Сергей и моя подруга Ассоль. Сомневаюсь, что кому-то из них придет в голову подобное дурачество.
- Ну, тогда, Слав, ты с этим Цезарем поаккуратней. У нынешней молодежи такие выверты случаются, что не сразу разберешь... Когда Союз распался, позвонил один студент, стою, говорит, на подоконнике и хочу исполнить гимн Советского Союза, потому что в нем родился и не желаю терять Родину. Вначале такой текст выдавал, что и Жванецкий не сочинит, а потом петь, действительно, начал... Задорно так, с чувством... И жутко фальшиво...
- Разбился?
- Да. На кусты упал с пятого этажа. Два дня ещё в реанимации протянул. Это мы уже потом узнали.
Следующий день у меня был свободный и я с нетерпением ждала начала рабочей смены. Но мой странный пациент не звонил. Значит, действительно, покуражился молодой человек. Двадцать два года и шизоидность некоторая все же есть - такое насочинять человеку с нормальной крышей просто ни к чему скучно. А этот развлекался. Но вдруг, вдруг все же здесь тот самый случай, что и с исполнителем гимна?
Побеседовав по телефону с Аськой о том, о сем, я словно невзначай спросила ее:
- А ты мне на работу, случаем, не звонила? Или, может, кому-нибудь посоветовала?
- Рехнулась, девушка! У меня хоть и есть сдвиги, но совсем по другой части. Я уж скорее "телефоном знакомств" воспользуюсь.
Целую неделю у меня крутилась в голове мысль о ржавой бритве моего пациента и допущенной профессиональной ошибке. Возможно, непоправимой. Наконец, я сообразила поинтересоваться у мужа о случаях самоубийств за последнее время.
- К нам поступают сводки по Москве и области. А что тебя интересует? Не уверена в своих силах, Бубка? Боишься, что не всех сумела отговорить? Сергей улыбался, но я видела, что он по-настоящему обеспокоен моей просьбой.
- На этой работе ошибка может обойтись очень дорого. Все-таки, к нам, в основном, обращаются люди в экстремальной психологической ситуации... Серж, принеси мне данные за десять дней по Черемушкинскому району... Тут один псих меня прямо так и предупредил: "Фамилия Вартанов, 1973 года рождения, если со мной сто случится - вы тоже виноваты".
Сергей даже присвистнул.
- Хорошо, что рассказала. Если этот мерзавец жив, я ему за такие шуточки мозги вправлю!
- Не надо, милый. Я знаю, ты все можешь. жену защитить, честь и достоинство президента отстоять и, наверняка, интересы мира и прогресса... Но это мои профессиональные проблемы. Мои профессиональные честь и достоинство. Помочь - помоги. Но в мои "игрушки" не лезь. - Я твердо посмотрела на Сергея, мстя за его постоянную таинственность.
Давным-давно у нас был заключен договор - в дела мужа я нос не сую. И никому из своих друзей насчет его сферы деятельности не распространяюсь. За исключением, конечно, какой-нибудь критической ситуации. Если честно, я и сама знала о работе Сергея не много - только то, что мне было позволено. После университета Сергей стал сотрудником Московского уголовного розыска, точнее, комиссии по делам несовершеннолетних. окончил ещё какие-то курсы по оперативной работе и в чине капитана возглавил большое подразделение борьбы с малолетними преступниками. Это было время расцвета враждующих банд и группировок: люберов, рокеров, металлистов, неофашистов, сталинистов и прочих. И здесь про работу Сергея мне ещё кое-что было понятно. Дома мы часто обсуждали дела Сережиных подследственных и вместе переживали судьбу сбившихся с праведной дорожки подростков. Хоть и оберегал меня муж от лишних подробностей - реальность потрясала своей беспредельной, невообразимой и необъяснимой нормальным умом жестокостью. Было ясно, что речь идет не об отдельных извращениях психики, а о социальном явлении, называемом синдромом постсоветской депрессии.
