Я приехал в аэропорт раньше шести тридцати — слишком рано, чтобы сдать багаж. Вера еще не приезжала. Я обменял свой билет, с тем чтобы сделать остановку в Новом Орлеане, и оптимистически заказал место в самолете на Нью-Йорк на сегодня же, на десять часов. Я спросил, не было ли вчера вечером самолета на Новый Орлеан после дясяти вечера. Мне сказали, что обычный вечерний рейс был задержан в связи с каким-то ремонтом, и поэтому самолет вылетел около полуночи. Почти с уверенностью можно сказать, что Холлидей сейчас уже в Новом Орлеане.
Кажется, я уже проиграл, еще не начиная игры. Кажется, мои шансы увидеться с Айрис сегодня же вечером весьма и весьма невелики. В ожидании Веры я сидел на чемодане.
Ко мне подошел босоногий мальчишка в серапе со вчерашними номерами «Мексикан Геральд», местной английской газетой. Я купил ее, просмотрел заголовки и положил на колени.
Мне никогда не нравилась обстановка в учреждениях, связанных с воздушными сообщениями. Какая-то сухая деловитость. В это утро аэропорт произвел на меня особенно гнетущее впечатление. Взволнованные пассажиры, поеживаясь от утреннего холода, как обычно, слонялись по залу в поисках багажа, который не пропадал, давая друг другу бесполезные советы, в которых никто не нуждался; обращаясь за справками не в тс окошечки. Мимо меня прошла хорошенькая стюардесса со стандартной внешностью, такой же, как у всех остальных стюардесс на всех остальных авиалиниях. Она шла в сопровождении двух пилотов и над чем-то весело смеялась. Дежурный в белой куртке неохотно сметал в пыльную кучу окурки и бумажки от конфет.
Ко мне вернулись мои вчерашние мысли. Интересно, они все еще считают, что я могу быть им чем-нибудь полезным? И почему они дали мне возможность улететь в Новый Орлеан? Они могли хотя бы попытаться задержать меня.
Считают ли они, что у меня есть что-то, без чего все то, что они достали, теряет смысл?
Минуть: тянулись удивительно тягостно.
Чтобы чем-нибудь отвлечь свои мысли от этих мучительных раздумий, я начал читать «Геральд». Поскольку это была вчерашняя газета, я знал, что в ней нет еще сообщения о том, что найден труп Лены. Я читал сообщения о том, «и о кто-то разводится с кем-то, что что-то случилось в Парагвае, что такого-то числа состоялся сенсационный мексиканский дебют мисс Леоны такой-то, блестящей певицы, только что прибывшей откуда-то
Мои глаза привлекла маленькая заметка на третьей странице газеты. Я прочитал:
«Исчезновение американского археолога.
Лима, Перу… Сегодня получено сообщение из лагеря археологической экспедиции Бранд-Лиддон, находящейся в глубине страны, что мистер Джозеф Бранд, известный финско-американский археолог, исчез. Он исчез из лагеря вчера ночью, и хотя были высланы поисковые партии, не было найдено никаких следов мистера Бранда. Как опасаются, с ним произошел несчастный случай в джунглях или, возможно, его захватили дикие племена индейцев. Мистер Бранд и мистер Лиддон вели раскопки давно погребенного в джунглях и до сих пор не найденного города инков. Мистера Лиддона, который вместе с мистером Брандом возглавлял экспедицию, не было в лагере во время похищения мистера Бранда. Он выехал в Аргентину неделю тому назад».
Я снова прочитал эту заметку. Эта заметка доказывала, что Дебора говорила правду. Во всяком случае, относительно ее отца и его местонахождения. Но это заметка давала также новый тревожный сигнал.
Против каких же это врагов мне приходится бороться? Кто они, те, которые похитили отца Деборы в Перу, в то время как Холлидей убил ее в Юкатане?
Сзади меня раздался возглас:
— Питер!
Я бросил газету на пол и повернулся. Среди небольшой группки пассажиров шла Вера. Шедший сзади нее носильщик нес нарядный чемодан из свиной кожи. Вид у нее был прямо-таки сенсационный: красный костюм, маленькая черная соломенная шляпка и накидка из чернобурки. Все смотрели на нее. Глядя на нее, любая женщина чувствовала себя безвкусно одетой. Все думали, что это какая-то знаменитость, например, мексиканская кинозвезда. И она действительно могла быть ею. На ней всегда был какой-то штрих знаменитости.
Интересно, она действительно была когда-нибудь балериной или это гоже блеф?
Она сияла лучезарной улыбкой. Я тоже улыбнулся.
— Доброе утро, Питер.
— Доброе утро, Вера.
Носильщик поставил ее чемодан рядом с моим и ушел. Она была необычайно оживлена.
— Я точная? Нет? Я нравлюсь вам сегодня? Шикарная? Или нет? Может быть, я слишкои много на себя нацепила? Да?
— Нет, наоборот. Вы очень элегантны.
Сделавшись вовсем серьезной, она спросила:
— У вас есть план, что мы будем делать в Новом Орлеане?
Меня так и подмывало спросить: «А как насчет твоих планов, беби?»
Я сказал:
— Думаю, что нужно просто повидаться с этим парнем, Брандом. Что еще мы можем сделать? У вас есть какие-либо предложения?
— У меня? — Она взяла меня под руку. — Это вы умная голова. А я? Я просто глупая корова, смирная, послушная.
Кто-то что-то сказал по радио сначала по-испански, потом по-английски. Но это нас не касалось. Хорошенькая стюардесса снова прошла мимо, но уже без пилотов.
— Питер.
— Да, Вера?
— Я думаю.
Я насторожился. Вот именно так она всегда начинает, когда хочет выудить у меня что-нибудь.
— Думаете, Вера?
— Вы полагаете, дело только в этой книге? В этом детективном романе? Вы думаете, больше ничего нет?
Мое сердце затрепетало, как рыба, выброшенная из воды на берег. Она спрашивает меня, есть ли что-нибудь еще, кроме книги. Значит, мои подозрения правильны. Им чего-то не хватает. Они не все получили от Деборы Бранд. Конечно, это не значит, что это что-то находится у меня. Это только значит, что они думают, что «оно» находится у меня. Но…
— А что, например, Вера?
— О! — Она пожала плечами. — Я не знаю. Только это, вероятно, что-то очень маленькое. Не может быть, чтобы вся эта погоня была только ради детективного романа и адреса.
Уборщик потыкал щеткой вокруг наших чемоданов и ушел. Высокий мужчина поставил рядом с нами маленькую девочку с корзинкой и ушел куда-то. Девочка захныкала. Высокая американка с длинным острым носом, подстриженная по-мужски, подошла к окошечку кассы.
Вероятно, она только что вернулась из Акапулько. Ее лицо пылало багровой краской. Кожа на носу облупилась, и, вероятно, не один раз. Вот это, я понимаю, загорела.
Вера захихикала.
— Боже, что это за вид. Это что, непрожаренный бифштекс? Нет? Такой загар…
Я не слышал конца фразы.
Загар. Это слово как стрелой пронзило мой мозг. То, что дала мне Дебора Бранд. Она приходила ко мне в комнату в Чичен-Ица и принесла баночку мази от солнечных ожогов. Мази от загара. После того, как она помазала мне спину, она поставила баночку на ночной столик около моей кровати.
Е е баночка с мазью от загара. А раньше, когда мы ехали с нею в машине, именно Дебора завела разговор о том, что я сжегся. Я вспомнил нервный взгляд, который она бросила на свой чемодан, лежавший на заднем сиденье. Еще тогда мне показалось это немного подозрительным. Это так не похоже на обыкновенную туристку. Она опасалась за свою баночку с кремом? Может быть, самая важная вещь спрятана именно там? Может быть, она ухватилась за мои ожоги, как за предлог, чтобы вручить мне эту баночку на сохранение? У меня она была бы, по ее мнению, в большей безопасности?
Опять ко мне вернулась эта фантастическая идея: бриллианты. Бриллиант легко можно спрятать в баночке с мазью.
Я никогда не вспоминал об этой баночке с того момента, как Дебора поставила ее на мой ночной столик. Но, вероятно, когда я уезжал из Чичен-Ица, я положил ее вместе со всеми моим вещами в саквояж. Вероятно, когда я вернулся в Мехико, она стояла в шкафчике в ванной комнате. И вероятно, поскольку я вчера полностью освободил шкафчик, сейчас эта баночка находится у меня в габардиновом саквояже.
Когда у меня в квартире делали обыск, ванную комнату не тронули. Возможно, человек Холлидея поленился обыскивать ее или, может быть, ему кто-то помешал. Но теперь это не важно. Главное то, что они, очевидно, не нашли ее, иначе Вера не стала бы спрашивать меня «о чем-то».
Я изо всех сил старался припомнить все, что я положил вчера в свой саквояж. Не помню, была ли там эта баночка или нет?
Но она должна быть там, я, конечно, взял ее с собой.
Вероятно, она лежит в габардиновом саквояже, который стоит сейчас между Вериными и моим ногами. Габардиновый саквояж, который даже не запирается.
Эти мысли вихрем пронеслись в моей голове в какую-то долю секунды. Я все еще смотрел на женщину с облупленным носом. Потом повернулся к Вере и увидел, что она тоже внимательно смотрит на женщину.
Она задумалась и, вероятно, не заметила, что я смотрю на нее. В ее глазах было сначала раздумье, потом они сверкнули от с трудом сдерживаемого волненья.
