В приемном покое мне сообщили, что Дарья выписана и отправилась домой. Я забеспокоилась еще больше. Узнав, что девушку забрала мать, я, не раздумывая, поехала в поселок к Козыревым. Тем более что с матерью девушки мне так и не удалось ни разу поговорить. Вот и пообщаемся.
Добралась быстро и только у порога сообразила, что день рабочий, возможно, снова не застану Светлану. Однако, вопреки моим прогнозам, дверь мне открыла не Галина Степановна. И не Дарья. Женщина, стоявшая сейчас передо мной, могла быть только Светланой, матерью Дарьи. Она вопросительно глядела на меня, не делая попыток заговорить и не выражая желания впускать меня внутрь. Я поздоровалась и представилась. На лице Светланы не отразилось никаких эмоций. Она все так же молча стояла в дверях. И все так же не собиралась впускать меня в дом. Я была обескуражена ее поведением. Перед ней стоит человек, спасший жизнь ее дочери, а она застыла, как изваяние. Ни тебе благодарности, ни радости от встречи. Вежливого «здравствуйте» и то не прозвучало.
– Наверное, зря я без звонка, – нерешительно произнесла я. – Вы уж простите, торопилась очень. В больнице сказали, что Дашу выписали. Вот я и решила навестить ее лично. Не будете возражать, если я войду?
Светлана колебалась лишь секунду. Видимо, до нее дошло, как выглядит ее реакция, и она, пересилив себя, улыбнулась и проговорила:
– Входите, конечно.
Светлана пропустила меня в дом, и я оказалась в знакомой комнате. Дарьи там не было. Я присела на край стула и спросила про девушку.
– Даша отдыхает. Мне не хочется беспокоить ее. Она еще слишком слаба, – ответила ее мать. – Вы можете все сказать мне, а когда Даша проснется, я передам ей все слово в слово.
– Да я, собственно, ничего особенного и не собиралась ей говорить, – заметила я. – Просто хотела предупредить, чтобы была начеку. Тот человек, который пытался отравить Дашу, все еще опасен.
– Опасен? Неужели вы думаете, что он повторит попытку? – спросила Светлана.
Я недоумевала. Голос ее звучал настолько обыденно, будто речь шла о подгоревшем пироге, а не о жизни ее дочери. Так, Танюша, будь-ка начеку. Что-то здесь не так. Я буквально всей кожей чувствовала напряжение, повисшее в воздухе. С чего бы это? От меня опасности для обитателей этого дома исходить не могло. Или могло? Быть может, Светлана думает, что меня послал Вдовин? Боится, что я начну уговаривать Дарью встретиться с ним? Тогда ее напряжение имеет основание. Ладно, поживем – увидим, откуда ветер дует.
– Думаю, такая возможность не исключена, – оторвавшись от своих мыслей, заставила себя ответить я. – Дело в том, что шутник все еще действует. И выходит за рамки посланий. Кто знает, что придет ему в голову в следующий момент. Пока мы не нейтрализуем его, вам нужно быть особо осторожными. Это хорошо, что Дарья приехала к вам, а не вернулась в общежитие.
– О каком шутнике вы говорите? – не меняя выражения лица, спросила Светлана.
– О том, который писал все эти записки. Между собой мы называем его шутником. Просто для удобства, – сказала я.
– И вы утверждаете, что он продолжает действовать? – задала вопрос Светлана.
На этот раз в ее голосе прозвучало беспокойство. И еще что-то. Непонимание? Недоумение? Реакция Светланы казалась мне все более странной.
– Да. Он продолжает действовать. Осталась еще одна записка. Боюсь, позволить себе дожидаться, пока шутник претворит в жизнь последнюю угрозу, я не могу. Не исключено, что он попытается физически ликвидировать Петра Аркадьевича. Хотя при сложившихся обстоятельствах сделать это ему будет довольно проблематично, – ответила я. – Не настолько легко, как реализовать четыре других послания.
– Четыре? Но ведь… – взволнованный голос Светланы оборвался.
Она быстро опустила глаза вниз. Недостаточно быстро, чтобы я не успела прочесть в них искреннее удивление. Интересно, что ее так удивило? Я мысленно повторила свою последнюю фразу и сделала вывод, что Светлана поразилась количеством посланий. А вот это еще интересней. Насколько я помню, о количестве найденных записок ни Галине Степановне, ни Дарье я не говорила. И этот вопрос никак не мог обеспокоить Светлану. В конце концов, лично ее должна волновать только одна из них.
– Вы что-то хотели спросить? – осторожно начала я.
– Разве? Вам показалось, – напряженным голосом проговорила она, все еще не поднимая глаз.
– Вряд ли, – коротко произнесла я.
– Что «вряд ли»? Не понимаю, – упорствовала Светлана.
– Показалось вряд ли. Вас удивило количество посланий. Почему? Вы что-то знаете об этом? – вкрадчиво спросила я.
– Откуда? Скажете тоже! Я и про то, в котором о Даше говорится, толком ничего не знаю. Только то, что дочь рассказала, – вложив в голос максимум убедительности, ответила Светлана.
Я решила сменить тему, надеясь, что, расслабившись, женщина потеряет бдительность и проговорится. А я тем временем успею проанализировать ее поведение. В моей голове вспыхнул яркий маячок, напомнивший мне о версии, в которой я склонялась к тому, что Дарья сама приняла зелье. Только вот причина этого поступка могла относиться к запискам. И к Вдовину. Как жаль, что я не сумела пообщаться со Светланой раньше. Быть может, поэтому она старательно избегала встречи со мной? Боялась, что я узнаю ее тайну? А что, если всю эту аферу мать и дочь провернули сообща? Я уставилась на Светлану во все глаза. Неужели я права? Так, спокойно. Не стоит спешить, иначе ты ее спугнешь.
– Не хочу показаться навязчивой, – извиняющимся тоном произнесла я, – но не могли бы вы предложить мне чашечку чая? Ночь выдалась беспокойной, да и утро не намного легче. Вчера не поужинала, и позавтракать не довелось. Теперь в желудке «Марш Турецкого» играет.
Светлана подняла-таки на меня глаза. Во взгляде читалось недоумение. Еще бы. Только что я всеми силами пыталась выудить из нее все секреты, а теперь покормить прошу. Со стороны это должно выглядеть нелепо. Пусть. Это даже к лучшему. Пока она будет готовить чай, я успею хоть как-то упорядочить мысли. Не говоря ни слова, Светлана вышла из комнаты. Я же стала лихорадочно соображать.
То, что записок минимум четыре, Светлану не просто поразило. Это поставило ее в тупик. Отчего? Знает, что записок должно быть меньше? Скорее всего. Другой вывод сделать просто нельзя. Что это дает мне? То, что Светлана знает про записки гораздо больше, чем хочет показать, позволяет предположить, что она является автором хотя бы нескольких из них. И факт, что посланий больше, ее обескуражил. Что это значит? Да то, что кто-то ловко воспользовался возникшей ситуацией, чтобы провернуть свои делишки под знаменами шутника! Как же я раньше до этого не додумалась? Ведь все на поверхности. Похоже, я даже знаю, какие из этих посланий созданы Светланой, а какие подтасовал предприимчивый плагиатор. Ну, точно. Три картинки довольно четко дают представление о том, что произойдет. Пожар, отравление и выстрел в виновника чьих-то бед. А вот с машиной и с офисом настолько запутанно, что сразу и не разберешь. Предположить по этим иллюстрациям можно что угодно. Будто тот, кто их рисовал, боялся того, что их расшифруют до того, как дело будет сделано. Если мое предположение о причастности Светланы к запискам верно, нужно во что бы то ни стало заставить ее признаться. А о плагиаторе успею подумать позже.
Вернулась Светлана, неся в руках поднос с едой. Я благодарно улыбнулась и накинулась на бутерброды с сыром, будто и вправду была настолько голодна, что даже приличия соблюдать сил не было. Светлана продолжала настороженно молчать. Умяв пару бутербродов, я принялась рассказывать о злоключениях Вдовина, сделав вид, что уверена в том, что она только этого и ждет.
– Видите, как дело повернулось. Сначала у Петра Аркадьевича машину угнали. Тогда он еще не был готов признать, что к запискам нужно отнестись серьезно. Через некоторое время сгорел его загородный дом. Дотла. Только чудом его сторож не пострадал. Да и соседние дома могли запросто вспыхнуть. Одно дуновение ветерка, одна отнесенная искра, и дело приобрело бы намного более серьезный оборот. Уж не знаю, о чем думал этот шутник, затевая подобное. Он явно недооценил риск. Ведь могли быть жертвы. А это, как ни крути, человеческие жизни, – вещала я, наблюдая за реакцией Светланы.
Мои слова о возможных жертвах произвели на нее должный эффект. Она поежилась и произнесла:
– Быть может, он и не собирался устраивать настоящий пожар. Так, попугать только. Вот и не опасался за чужие жизни.
– Возможно. Надо признать, ему крупно повезло, что без жертв обошлось, – охотно согласилась я. – А вот с вашей дочерью – это уже намеренное убийство. И ведь даже не подумал о том, что девушка совершенно ни в чем не виновата. Что она и в глаза никогда отца не видела. За что же ее-то?
– Тут вы правы, – заметила Светлана. – Девочка могла погибнуть. Если бы не вы… А я даже не поблагодарила вас за ее спасение.
