Он надолго задумался.
— Следующей была лошадь Нэгреббов, принимавшая участие в показательных прыжках. Лошадь, которая наколола себя. Я тебе рассказывал. Дома, во время тренировок она сломала один из барьеров и, когда я приехал, все еще оставалась на поле с деревянной щепкой в фут длиной, которую вогнала себе в заднюю ногу чуть выше колена. Из ноги лилась кровь, а лошадь была возбуждена и старалась избавиться от двух людей, удерживавших ее за гриву. Один из них был конюхом, а вторая — девушка, которая ехала верхом. Она была вся в слезах, что могло только навредить животному. Лошади сразу чувствуют, когда их хозяин встревожен, и реагируют аналогичным образом. Эти животные чуют страх. Они очень восприимчивы. Девушка боялась, что лошадь придется усыпить, а ее папаша прыгал вокруг меня и орал: «Сделайте же что-нибудь!» — чем тоже беспокоил пострадавшую. Они сами довели ее до такого состояния, что сначала мне пришлось ввести ей транквилизатор и подождать, пока она успокоится, что само по себе не очень хорошо. В конце концов я заставил старика Нэгребба увести свою дочь в дом, так как мне вполне было достаточно помощи конюха. Потом я извлек из ноги щепку и внимательно изучил полученные повреждения. К счастью, задеты были только мышцы. Щепа повредила несколько крупных кровеносных сосудов, но не затронула ни одной вены или артерии. Я почистил и зашил рану, наложив прочный шов. Скобки, которые мы использовали, когда оперировали кобылу, для такой раны не годятся. Я сказал Нэгреббам, что нога на некоторое время воспалится и распухнет, но с помощью антибиотиков она должна благополучно зажить. А через неделю я сниму швы. Они хотели, чтобы я пообещал им, что нога будет как новенькая, но разве я мог? Я не знал этого наверняка. Более того, я очень сомневался, но огорчать их тоже не хотел. Я сказал, что должно пройти какое-то время.
Кен замолчал, окунувшись в воспоминания.
— И, как я уже рассказывал, нога благополучно заживала. Я несколько раз приезжал к ним. Снял швы. Дело подходило к концу. Потом мне вдруг позвонили и попросили срочно приехать. Нога раздулась, и бедное животное не могло подняться. Пришлось привезти ее сюда, и уже здесь прооперировать, так как я боялся, что воспалительный процесс заденет сухожилие. Но, как я уже рассказывал, сухожилие к тому времени отошло от кости. Уже ничего нельзя было поделать. Я никогда еще не сталкивался с таким тяжелым случаем. Я попросил Кэри приехать и взглянуть на лошадь, потому что мне казалось, что Нэгребб скорее поверит ему, чем мне. Ведь нам ничего не оставалось, как усыпить лошадь, а она очень славилась в округе. Нэгребб застраховал ее, и мы сообщили страховым агентам, что лошадь нельзя спасти. Они дали свое согласие на усыпление, и я сделал необходимую инъекцию. Вскоре после этого старик Нэгребб начал сетовать, что это я каким-то образом сам повредил сухожилие, когда вынимал щепку. Но я-то знаю, что это не так.
Кен замолчал и открыто посмотрел на меня.
— Я хочу рассказать тебе одну вещь, я ведь обещал, что ничего не скрою. Только не считай меня сумасшедшим.
— Ты не безнадежен, — сказал я.
— Так вот, я буквально заболел этой лошадью, все думал, что же могло произойти с сухожилием. И наконец я понял, что послужило причиной.
— И что же? — спросил я. — Есть такое вещество, называется коллагеназа, — он тяжело глотнул. — После инъекции, скажем, двух кубиков коллагеназы в сухожилие результат был бы аналогичным. — Что ты имеешь в виду? — Речь идет о ферменте, разрушающем коллаген, из которого состоят сухожилия и хрящи.
Я пристально посмотрел на Кена. Он в ответ вопросительно посмотрел на меня.
— Ты не сумасшедший, — успокоил его я.
— Но коллагеназу просто так не купишь в магазине, — продолжал Кен. — Ее поставляют химические предприятия, и она используется только в лабораторных исследованиях. Это довольно опасное вещество. То есть оно разрушает и сухожилия человека. Уж лучше не пытаться вкалывать его себе в вену.
«О Господи», — подумал я.
— Коллагеназу можно купить в концентрированном виде, в маленьких пузырьках, — сказал Кен. — Я узнавал. Достаточно одного кубика воды, чтобы довести ее до нужной концентрации. Потребуется только очень маленькая игла.
«О Господи», — снова подумал я.
— О чем ты думаешь? — спросил Кен.
Я думал о том, что он попал в серьезную переделку, но вслух сказал:
— Продолжай.
— Не забудь, — сказал он, — что в промежутках между этими случаями у меня были десятки других лошадей — скаковых, охотничьих и так далее — и с ними все было в порядке. На каждый несчастный случай приходилось много успешных операций. Несколько раз нам присылали пациентов из других ветлечебниц, и ни одно животное не погибло. Когда я рассказываю о смертельных исходах, то можно подумать, что все они происходили один за другим.
— Я понимаю.
— Так-то. Следующей была лошадь, которая скончалась в боксе интенсивной терапии. Я рассказывал тебе о ней сегодня утром.
Я кивнул. Он, похоже, не собирался повторять свой рассказ, но я спросил:
— Кто был владельцем?
— Один парень по фамилии Фитцуолтер. Порядочный человек. Он отнесся к этому философски и меня не винил.
— У тебя есть какие-то соображения на этот счет? Или ты считаешь, что эта умерла естественной смертью?
Он тяжело вздохнул.
— Я провел анализ крови этого жеребца, но я слишком поздно взял пробу. Результат неизбежно был бы отрицательным.
Я внимательно посмотрел на его бледное взволнованное лицо.
— Даже если результат был отрицательным, у тебя ведь есть какие-то подозрения?
— Подозрения есть уже хотя бы потому, что это случилось.
Такой ответ казался резонным в сложившихся обстоятельствах.
— Вскоре после этого случая от Макинтоша поступила вторая лошадь и тоже скончалась на операционном столе, как и первая. — Он покачал головой. — Только тогда мне пришла в голову мысль об атропине. Зрачки были расширены, понимаешь? Я не обратил на это внимания в первый раз или же просто не придал значения, потому что еще не было оснований для подозрения.
— Ты прав, — вздохнул я.
— Потом, в четверг, в день твоего приезда мы потеряли лошадь Иглвуда, случай с берцовой костью. Симптомы те же. Остановка сердца и падение давления. Перед операцией я взял кровь для анализа, а Оливер еще раз сделал это, когда стало ясно, что лошадь нельзя спасти. Но результатов мы уже никогда не узнаем, потому что тесты лежали в холодильнике в лаборатории сгоревшего здания. Я собирался послать их для анализа в специализированную лабораторию.
— Скажи, были ли какие-нибудь существенные отличия в случаях с двумя лошадьми Макинтоша от той операции, которую ты проводил при мне, если не считать отсутствия физического нарушения проходимости кишечника?
— Никаких, кроме того, что вместо тебя была Белинда. Скотт занимался наркозом, а Белинда готовила инструменты. Мы всегда так работаем.
— Втроем?
— Не всегда. Бывает, присутствует кто-то еще. Например, Люси помогает во время операций на пони. Часто ассистирует Оливер. Я, в свою очередь, помогаю Джею с коровами и быками. Кэри всегда следит, чтобы все шло как нужно. Он при необходимости может вмешаться, но последнее время он работает только с мелкими животными. Айвонн, несмотря на все ее кокетство, замечательный тонкий хирург, приятно смотреть, когда она работает. Я видел, как она, словно играя в разрезную головоломку, по частям собирала кошек и собак, попавших под машины. Однажды ей принесли любимца одного мальчика — маленького кролика. Она под микроскопом пришила ему обратно лапку. Прошло немного времени, и крольчонок уже прыгал по клинике. — Кен помолчал. — Клиника всегда была нашей гордостью и радостью, понимаешь? Не всякая ветлечебница располагает таким хорошим оборудованием. Поэтому к нам часто обращаются за помощью наши коллеги из других клиник.
— Давай вернемся к четвергу, — сказал я. — К тому времени все вы почувствовали неладное и дрожали над каждой операцией, так?
Он молча кивнул.
— Поэтому вы все проверяли дважды. С вами был Оливер. Вы оперировали на конечности, а не на брюшной полости. Постарайся вспомнить все до мельчайших подробностей, начиная с того момента, как привезли лошадь. Смотри, ничего не Упусти. Не спеши. Я подожду. У тебя есть время.
Кен не спорил. Пока он думал, я следил за ним, замечая мельчайшие движения мускулов его лица, видя, как он переходит от одной процедуры к другой. Потом он покачал головой, нахмурился и огорченно откинулся на спинку стула.
— Ничего, абсолютно, — отрезал Кен. — Ничего, кроме… — Он замолчал в нерешительности, неуверенный в своей догадке.
— Кроме чего? — спросил я.
— Видишь ли, Оливер следил за экраном, как ты. Пару раз я тоже поглядывал на него. Сейчас я не могу поклясться, но мне показалось, что кривая электрокардиографа — линия, которая отражает частоту пульса, — несколько изменилась. Стоять и следить за ней я не мог. Может, мне и следовало это сделать. А потом, конечно, кривая заметно изменилась, так как была нарушена работа сердца. — Кен нахмурился, серьезно задумавшись. — Мне нужно будет кое-что проверить.
