— Не забывайте, — начал «строитель», — что он генерал, то есть человек…
И так далее — по тексту. Даже Серов не выдержал и негромко «кхекнул», прочищая горло.
— Я вас понял, благодарю. А теперь оставьте, пожалуйста, свой автограф и напишите, что ваши показания записаны верно и претензий к следствию вы не имеете… Вот так, и пригласите из коридора свидетеля Ефременко. А вас я попрошу задержаться тут еще ненадолго, минут на двадцать, думаю, не более. Пересядьте, пожалуйста, вон туда.
Турецкий показал на стул у окна, чтобы у следующего свидетеля тот сидел за спиной.
Вошедший Ефременко, лысоватый и упитанный такой бодрячок в круглых очках, которые он как-то механически протирал время от времени большими пальцами, быстрым взглядом окинул присутствующих и сел на предложенное место. И все покатилось по-новому. Вернее, как по писаному…
Задавая практически те же самые вопросы и получая на них аналогичные же ответы, Александр Борисович уже с откровенной иронией наблюдал за «старательным» Юрием Матвеевичем, вообще не отрывавшим глаз от протокола, который вел. Ему показалось, что даже «строителю», тщетно пытавшемуся изобразить безразличие к происходящему, было не совсем, мягко выражаясь, ловко выслушивать «кальку» со своих ответов.
Турецкий не то чтобы не выдержал этого своеобразного испытания на крепость нервов, но захотелось разбавить эту бредятину хоть какой-нибудь здравой мыслью. Вот он и спросил, заглянув в протокол и отодвинув его в сторону:
— Евгений Иванович, вы, я знаю, человек образованный, умный, владеющий не только пером, но и словом. К тому обязывает пост главного редактора, не так ли?
Ефременко снисходительно пожал плечами и кивнул, подтверждая «глубокую мысль» московского следователя.
— Так объясните мне, тупому, — с откровенной иронией продолжил Турецкий, — как так получается, что вот сидят двое умных и наблюдательных людей… Я имею в виду вас и вашего коллегу по несчастью… И, не слушая или просто не слыша моих вопросов, цитируют тут друг друга. Будто на школьном уроке в присутствии плохой учительницы, заставлявшей несчастных учеников зубрить свои ответы… Почему?
Ефременко вдруг надулся, будто индюк, и покраснел. Даже очки демонстративно этак сорвал с лица и стал их нервно протирать потными пальцами.
— Я совершенно отказываюсь вас понимать, извините, забыл ваше имя-отчество! При чем здесь, простите?.. — А вот что конкретно «при чем», он так и не спросил, будто ему сильно помешало кипевшее в нем возмущение.
— Вот и я очень хотел бы знать, ребята, при чем?.. — задумчиво произнес Александр Борисович. — Но боюсь, что вы мне не подскажете. Не потому, что не знаете, а именно по той причине, что знаете. И знаете очень хорошо. Ладно, не стану вас больше томить. Хочу надеяться, что наш сегодняшний разговор останется между нами. Москвич, мол, спрашивал, мы отвечали, как нам было указано. Договорились? — почти выкрикнул он и увидел легкое смятение в их глазах. — Все, господа, закончили, благодарю вас за активную помощь следствию. Давайте сюда ваши повестки… Свободны. Юрий Матвеевич, надо бы помочь свидетелям добраться по домам, как?
Но свидетели почти хором заверили, что никакой помощи им не нужно, они живут недалеко. Так что… словом, всего вам доброго…
И вот наконец тяжкое испытание для троих присутствующих закончилось. Подписи поставлены, свидетели удалились.
Турецкий придвинул к себе протоколы, заполненные рукой Серова, и испытующе уставился на следователя.
— Ну и что теперь прикажете со всем этим делать?
Тот пожал плечами, не поднимая взгляда от столешницы — ну точь-в-точь провинившийся двоечник. Потом неохотно как-то заговорил:
— Вероятно, с медицинской точки зрения объяснить такое можно… Шок, при этом совершенно фантастическое везение… Возможно, психика не справляется, что-то где-то у них там зациклилось… Нет? Вы так не считаете? — И он посмотрел чистыми и ясными, как весеннее небо, глазами на Турецкого.
Вот же артист!
Александру Борисовичу оставалось лишь тяжко вздохнуть и сказать правду:
— А я так не считаю. Да, впрочем, и вы тоже, если… Чего загадки-то загадывать? Тем более когда дело ясное, что дело темное, верно? Вот и давайте попробуем на минуточку распутать то, что нечаянно запуталось в трех соснах…
Он придвинул к себе городской телефон — пусть слушает кто хочет, — набрал номер Белкина и нажал клавишу громкой связи.
— Привет, господин адвокат! — начал жизнерадостно. — Как жизнь, Зорий Августович? Какие новости на вашем фронте?
— Наши новости, дорогой мой, — это в первую очередь э-э, ваши новости! — с не меньшим энтузиазмом откликнулся Белкин. — А я уж собрался было вам звонить, как обещано. Но вы меня, э-э, протелепатировали, Александр Борисович. Ну и каковы наши планы на вечерок? Не меняются?
— Есть встречное предложение, если позволите.
— Я весь внимание.
— Скажите, только если вам это удобно и если не вызовет внутреннего, знаете ли, протеста или, скажем, нежелания оказать мне дружескую услугу…
— Александр Борисович! Такие предисловия!.. Клянусь честью, я даже не предполагал, что у вас в отношении меня вдруг могут возникнуть сомнения этакого рода!
— Выражаю свою искреннюю признательность. Так вот, вы не могли бы взять на себя, может быть, не самую приятную, но очень важную для меня лично миссию — устроить мне сегодня деловую встречу с широко известным в местных кругах Николаем Степановичем Бугаевым? Желательно именно сегодня, и я бы не возражал, если бы попозже, а то у меня имеются еще кое-какие неотложные дела. Ну а мы с вами пообщались бы, к примеру, завтра, в легком ритме, а?
Возникла пауза. Турецкий наблюдал за Серовым и увидел мелькнувшее у того в глазах смятение.
— Суть же данной встречи, — продолжил он, чтобы оборвать слишком затянувшуюся паузу, — можно обозначить, скажем, так: обменом мнений по некоторым вопросам, имеющим особую важность для дальнейшего обоюдного понимания. Как, я не сильно усложняю задачу?
— Милый вы мой, ну какие уж тут сложности? Тем более если намечается обоюдное, как я понимаю, согласие?
— Нет, назовем ваш перевод, коллега, не совсем точным. Понимание ведь — это еще далеко не согласие. Хотя… они стоят где-то рядом. И именно оно, взаимное понимание, бывает чрезвычайно важным при полном, как говорится, изначальном непонимании сторон. До поры до времени, конечно. Это я — о непонимании.
Пока не разъяснятся, скажем так, причины кардинальных расхождений во взглядах.
— Да уж какие там расхождения! — снисходительно заметил Белкин. — Скажете тоже!
— Э-э, уважаемый! Самое опасное в нашей с вами профессии — это не вовремя выдать желаемое за действительное. Серьезным личным уроном грозит. Не мне вам напоминать.
— Вы имеете в виду что-то конкретное, Александр Борисович? — вмиг насторожился адвокат.
— Да бог с вами, Зорий Августович! Я исключительно о мировом опыте… Ну так что?
— А… простите, дорогой мой, и не сочтите ни в коем случае за наглость… хе-хе!.. с моей стороны, но, может быть, нам стоит обсудить отдельные проблемы сперва вдвоем? Предварительно, так сказать?
— Но зачем, если вы и так о них немедленно узнаете? Из своих же источников. Надеюсь, я не сильно преувеличиваю ваши возможности, дорогой мой адвокат?
— Вы хотите… э-э, с глазу на глаз?
— Желательно, если противной стороной не будут выдвинуты встречные условия. А по поводу времени — исключительно для вашей информации, дело в том, что сегодня до конца дня мне просто необходимо встретиться с Анной Васильевной Орловой. Уже договорился, она ждет. Да и полковник Рейман прилетел, как вам известно. Ну да, вы ж мне, кстати, об этом сами и сказали, совсем забыл! Старость, Зорий Августович!
— Ну уж вам-то грех, вы у нас достаточно благополучный юноша, и дай бог, чтобы это ваше состояние длилось как можно дольше. А что, у вас так срочно с мадам Орловой, да? Нет, я не к тому, чтобы перенести… Но вдруг мне удастся получить необходимое вам согласие на более раннее время? Как быть тогда?
— А никак. Потому что те сведения, которые я собираюсь уточнить, будут нам необходимы при разговоре с Николаем Степановичем… Да, и еще одно непременное условие. Это уж вы тоже возьмите на себя, пожалуйста. Я хочу, чтобы Бугаев твердо знал заранее: у нас с ним именно разговор, а ни в коем случае не допрос.
— Ну, Александр Борисович! — с неподдельным изумлением воскликнул адвокат. — И скажете ведь этакое!
— А что? — «не понял» удивления Турецкий. — Никак не соображу, почему мои слова вызвали у вас вдруг такую реакцию? Речь ведь не о нас с вами, уважаемый Зорий Августович! Мы-то прекрасно понимаем, что старший следователь Управления по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры приглашать поболтать за чашкой чая известного бизнесмена и, если не ошибаюсь, весьма авторитетного в некоторых кругах джентльмена… ладно, последнее сейчас не основное, не станет. Это, извините, как говорит моя дочка, даже ежику понятно. Но человек есть человек, ему свойственно в чем-то заблуждаться, чего-то опасаться, и винить его за это нельзя. Поэтому я и прошу оказать мне такую услугу конкретно вас, опытного адвоката. Не убедил?
