– Отчего он умер? – требовательно спросила она.
– Ужасная история! – Марфа отвела глаза. – Его убили грабители. Представляете, залезли сюда, в мастерскую. Очевидно, Аркадий Глебович вернулся неожиданно, застал их на месте преступления, пытался задержать, ну и…
– Их нашли? – перебила Полина.
– Кого? – недоуменно спросила Марфа.
– Грабителей. Милиция расследовала дело? Вы, как родственница, должны знать точно…
– Но я… – Глаза у Марфы забегали. – Слушайте, а что вы все спрашиваете? – В голосе у нее появились визгливые истеричные нотки. – Если хотите купить картину, то выбирайте. Только поторопитесь, а то музей закрывается!
– Какой еще музей? – усмехнулась Полина. – Где написано, что здесь музей?
– Может у меня быть обед?! – уже закричала Марфа. – Торчу тут как проклятая целыми днями, чаю попить некогда! А еще выселить грозятся! Но я знаю, откуда ветер дует, во всем виновата жена Васючевского, эта змея подколодная, эта льстивая…
Про жену Васючевского гостье было совершенно неинтересно.
* * *
Полина ехала в маршрутке и вспоминала свое детство. Они с мамой жили в небольшом захолустном городке, в деревенском доме с печкой. Маленькой Полине очень нравилось смотреть, как папа колол дрова, как смолистые поленья разлетались по двору, нравился запах свежего дерева. Нравилось слушать, как огонь гудит за печной дверцей. Ей казалось, что там поселился страшный дракон, потому что мама строго-настрого запретила дверцу открывать. А когда сама ее открывала и подбрасывала дрова, Полина прижималась к маме и затихала, глядя на языки пламени. Мама о чем-то думала, рассеянно гладя дочку по голове. Так и сидели они в полутьме, пока не приходил с работы отец. Он был шумный и веселый, включал одновременно свет, музыку и телевизор, щекотал Полину, подбрасывал ее в воздух. Полине это не очень нравилось, но девочка терпела, чтобы не огорчать папу.
Летом по выходным они ходили на стадион, папа играл в футбол. Полина очень любила болеть и кричала что есть мочи: «Серега, давай!» и «Судью на мыло!»
Так прошло три года. Мама стала еще более грустной. Иногда она тяжко вздыхала и хваталась за бок – бледная, с мелкими капельками пота на лбу. Осенью Полина должна была идти в школу, так что они с мамой ходили по магазинам, покупали ранец, тетрадки и карандаши. Мама даже оживилась немного. Но как-то днем вдруг легла на кровать и затихла. Полина испуганно жалась в углу. Пришел папа, долго ждали «скорую», а потом Полина услышала незнакомое слово «аппендицит».
Полину взяла к себе соседка, а на рассвете пришел папа с чужим подергивающимся лицом, бросил с порога: «Не спасли!» – и заплакал. Полина спросонья тоже заревела.
Оказалось, маму давно беспокоили боли, но она, как заявили врачи, преступно небрежно относилась к своему здоровью и не обращалась в поликлинику. С тех пор и кончилось Полинино относительно счастливое детство.
Водитель высадил Полину на улице Рубинштейна, перед дворовой аркой. Перебежав грязный и мрачный двор, Полина влетела в подъезд, одним духом взбежала на четвертый этаж и нервно надавила на кнопку звонка.
Кира Яковлевна открыла почти сразу, как будто стояла под дверью. Испуганно взглянув на Полину, она отстранилась:
– Что с тобой? За тобой кто-то гонится?
Полина, не говоря ни слова, прошла в ее комнату, остановилась на пороге, уставилась в угол между окном и книжным шкафом.
Да, она не ошиблась. Именно здесь сидела ее мать, позируя художнику Летунову. Высокое полукруглое окно и простой книжный шкаф, коричневые с золотом тома Льва Толстого – все в точности так, как на той картине.
С тех пор прошло двадцать шесть лет, но в комнате почти ничего не изменилось. Именно здесь, у соседки, сидела ее мать на последних месяцах беременности – светящаяся, счастливая, наполненная ожиданием чуда…
– Да что с тобой? – повторила Кира Яковлевна, остановившись у нее за спиной.
– Вот здесь она сидела… – проговорила Полина, ни к кому не обращаясь, просто озвучивая собственные мысли, – здесь сидела моя мама…
– Конечно, девочка! Она здесь очень часто сидела, – недоуменно подтвердила Кира Яковлевна. – Не понимаю, почему это так тебя взволновало…
И тогда Полина повернулась к ней, посмотрела прямо в глаза и потребовала:
– Кира Яковлевна, расскажите мне все, что вы знаете про Летунова!
– Про кого? – переспросила старушка, и глаза ее забегали.
– Про художника Летунова. Про Аркадия Глебовича Летунова. И не делайте вид, что вы не понимаете, о ком я вас спрашиваю.
Кира Яковлевна вдруг как будто еще больше постарела. Опустила голову, подошла к оттоманке и устало опустилась на нее, глядя в пол прямо перед собой.
– Ты все узнала… – проговорила она без всякого выражения.
– Не все, но кое-что я действительно узнала, – подтвердила Полина. – Вы расскажете мне остальное.
– Она очень любила его… – выдохнула Кира Яковлевна едва слышно.
– Мама? Любила Летунова? – повторила Полина, и как будто пелена спала с ее глаз.
На самом деле она сразу поняла, что без большого чувства там не обошлось, потому что все портреты похожей на Полину женщины просто дышали любовью. Только любовь могла создать то прозрачное золотистое свечение, которое излучало лицо ее матери на картинах Летунова. Но в мастерской она решила, что художник любил ее мать, а выходит, что чувство было взаимным…
– Они с Таней любили друг друга, – произнесла Кира Яковлевна, как будто прочитав ее мысли. – Он был значительно старше ее, но именно он открыл ей всю красоту мира, всю красоту и богатство человеческих отношений.
– Значит, он – мой отец… – договорила Полина, поставив точку в длинной череде недомолвок.
Кира Яковлевна ничего не ответила, и ее молчание было красноречивее любого ответа.
– Но почему они не поженились? Почему мама… почему мы уехали отсюда? И… и при чем тут Серегин? Я всегда считала его своим отцом…
В комнате наступила тишина – гулкая, звенящая, наполненная значением.
Кира Яковлевна поднялась с оттоманки, подошла к Полине, подняла на нее глаза – глаза старого, смертельно усталого, почти сломленного жизнью человека:
– Аркадий не хотел жениться на Тане. Он говорил, что женитьба принесет ей и ее ребенку… то есть тебе, только несчастья. Таня очень любила его и верила ему, а я… Признаться, я думала о нем плохо, считала, что в нем говорит обычный мужской эгоизм, боязнь ответственности. Только потом я поверила ему… потом, когда было уже слишком поздно. Когда он погиб.
– Как это случилось?
– Его убили случайные грабители. По крайней мере, так гласило официальное сообщение. Но он все время чего-то ждал… как будто предвидел, предчувствовал свою гибель, поэтому и не хотел, чтобы Таня связывала с ним свою жизнь. И сразу после его смерти она уехала отсюда. Тут-то и понадобился Серегин…
Татьяна была удивительно красивой женщиной. Больше того – в ней было то, что гораздо важнее красоты: удивительная женственность, тот самый внутренний свет, который заставляет мучительно биться мужские сердца.
Сергей Серегин был одним из тех, кого раз и навсегда ранила ее цветущая прелесть. Поскольку Татьяна была не замужем, он не переставал надеяться, повторял, что готов взять ее с чужим ребенком. Он был простой, не слишком развитый душевно человек и думал, что делает ей честь своим предложением. Когда Аркадия Глебовича не стало – пришел его час.
Татьяна в один день увяла, погасла, словно в ней выключили источник внутреннего сияния. Она хотела умереть вместе с Аркадием, но не могла себе этого позволить: у нее был маленький ребенок, Полина, дочь Аркадия, и ради нее она должна была жить. А кроме того, она должна была сделать все, чтобы спасти себя и Полину от тех, кто убил Летунова.
Мать, спасающая свое дитя, проявляет чудеса хитрости. Любая мать.
Птица прикидывается раненой, чтобы увести врагов от гнезда, каракатица выпускает облако чернил, чтобы спрятать в нем детенышей, лиса, рискуя жизнью, уводит за собой собак и охотников от норы…
Татьяна позвала Серегина и сказала, что выйдет за него, если они поженятся сейчас же, сегодня же, и сразу же после свадьбы уедут далеко-далеко, в такое место, где их никто не найдет.
Серегин согласился без раздумий.
Он не знал тогда, что Татьяна обманула его, использовала как спасательный круг, и вместо любимой женщины ему досталась одна выгоревшая оболочка, одна видимость. Но постепенно понял. Однако старался ничем не выдать своего понимания, обращался с женой заботливо, со всей доступной его простой душе нежностью.
А она как будто совершенно не держалась за жизнь и очень скоро умерла. Умерла, взяв с Сергея слово, что он будет теперь заботиться о Полине как о своей родной дочери…
– Вы все это знали?! – воскликнула Полина, дослушав рассказ Киры Яковлевны. – Но почему… почему вы ничего мне не говорили? Почему скрывали от меня?
