— Как бы там ни было, — продолжал Йероен, смерив компаньонку жены ледяным взглядом, — Великий Магистр будет приходить в мастерскую трижды в неделю.
— Почему ему понадобился именно святой Иоанн?
— Великому Магистру нужна картина, которая помогала бы его ученикам предаваться размышлениям. С одной стороны, я изображу святого, который собирался предаться ученым занятиям, но прервался, увидев ангела, указывающего ему на Деву Марию. С другой стороны, это будет история о страсти на фоне пейзажа, населенного демонами.
— Однако там нет ни одной женской фигуры.
Муж долго смотрел на Алейт, прежде чем ответить:
— Да, кроме Девы Марии, разумеется.
Ужин был закончен, и Алейт велела служанке убирать со стола.
— Великий Магистр снова спрашивал меня, когда я отдам ему «Сад земных наслаждений», — проговорил вдруг Йероен. — Я больше не могу выдумывать предлогов для отсрочки. Боюсь, тебе придется расстаться с этой картиной.
Алейт захотелось бросить на пол тяжелое металлическое блюдо, стоявшее перед нею.
— Я не хочу, — резко сказала она.
Муж скривил губы.
— Ты отлично знаешь, что картина нам не принадлежит и что рано или поздно придется вернуть ее законному владельцу.
Единственной причиной, по которой Алейт до сих пор держала полотно у себя, было именно желание доставить неудовольствие его законному владельцу, как назвал его муж. Сначала еврей не возражал, но, видя, что прошли месяцы, а центральная часть «Сада земных наслаждений» так и не переехала в его дом, он в первый раз потребовал отдать ему картину — она проигнорировала, — а потом, несколькими неделями позже, второй раз. Следовательно, это было уже третье напоминание, и, как сказал Йероен, больше нельзя было выдумывать предлогов для отсрочки.
И все-таки, чтобы испытать все средства, Алейт открыла последнюю карту:
— А что, если ты сделаешь копию?
Муж выпучил глаза:
— Копию?
— Да, а что тут плохого? Она будет точно такой же, и он не заметит. А я смогу оставить картину у себя.
Йероен пришел в ярость.
— Что? Отдать Великому Магистру копию, а тебе оставить оригинал?
Алейт посмотрела на него с притворным удивлением.
— А что тут плохого? — проговорила она жалобным голосом.
Муж, казалось, готов был вот-вот взорваться. Потом, не взглянув на нее, встал из-за стола и вышел из комнаты.
Ханк Хасельхофф сидел в моем кабинете. Перед ним на письменном столе лежала распечатка его телефонных разговоров. Я ждал от него объяснений. Он дважды звонил в дом Торки и разговаривал с домоправительницей, и оба раза угрожал свернуть ей шею, если она немедленно не соединит его с режиссером. Она ничуть не смутилась и ответила только, что Торки находится за границей. Во второй раз Хасельхофф в ярости вопил, что знает: это режиссер прикончил его брата. Патрисия Хойл повесила трубку.
Видя, что он молчит, я снова спросил:
— Ну так что? Почему вы считаете, что Торки причастен к исчезновению вашего брата?
В отдалении сидел Николз с карандашом и блокнотом в руках, готовый записывать. Было воскресенье, Ребекка по телефону сказалась больной. Она попала на меня, я еще не приехал на работу, когда она звонила. Так оно и лучше, а то я бы не сдержался и без обиняков велел ей не капризничать и немедленно явиться в участок. Понятное дело, Ребекка на меня дуется. А я в отместку ничего ей об этом не расскажу, быть может, о первом настоящем повороте в расследовании.
— Вы сказали домоправительнице Торки, что свернете ей шею, если она не даст вам поговорить с режиссером. Я мог бы арестовать вас за ваши угрозы, вы об этом знаете?
— Эта шлюха защищает Торки! — воскликнул в ярости Ханк Хасельхофф. — Но я-то знаю, чем занимался мой брат. Так что они у меня попляшут!
— А чем таким занимался ваш брат?
Хасельхофф нервно заерзал на стуле.
— Я объяснял Яну, что это опасно, но он не хотел меня слушать. Он продолжил свое дело, и они его вычислили. Откажись он от своего безумного плана — был бы сейчас жив.
— О каком плане вы говорите?
Хасельхофф покачал головой:
— Безумием было думать, что он сработает. Людей вроде Торки не так-то просто припереть к стенке. Мне все это надоело.
— Может, вы перестанете говорить загадками и расскажете все по порядку?
— Ян устроился к Торки, чтобы собирать сведения, а потом продать их прессе. Режиссер вызывает у публики неизменный интерес. За связанные с его жизнью фотографии и материалы щедро платят, и Ян рассчитывал сорвать большой куш, если удастся раскопать что-нибудь пикантное. Он ухитрился сфотографировать режиссера в бассейне. В детали не вдавался, но сказал, что снимки компрометирующие. Они могли бы принести Яну большие деньги. Боюсь, именно поэтому его и убрали.
— Кто?
— Гориллы Торки, самые настоящие бандиты. Они такого не прощают. Торки помешан на своей безопасности, да он вообще сумасшедший. Боится, что его похитят или убьют, и поэтому окружил себя этими гориллами, которые охраняют его двадцать четыре часа в сутки. Ян говорил — это безжалостные люди. Каторжники, способные на все.
— Я могу поверить в то, что они способны напугать кого угодно, даже избить, но вот убить — это совсем другое дело.
— Но вы ведь нашли одну голову бедной девушки. Это не убедило вас в том, что гориллы Торки не шутят?
— В прошлый раз вы говорили, что не были знакомы с Джули Бонем. Вы солгали?
Он не ответил.
— А то, что вы больше месяца не получали известий от брата, было правдой?
— Конечно.
— А насчет ваших натянутых отношений — тоже правда?
— Что мы поссорились — да, но не из-за того, что Ян отправился работать к Торки, а из-за его планов. Я не хотел, чтобы он нечестно зарабатывал деньги.
— Почему вы сделали вид, будто боитесь, что ваш брат убил Джули Бонем, хотя на самом деле подозревали, что люди Торки избавились от него самого?
— Я не хотел, чтобы всплыла история о настоящих причинах пребывания Яна в доме Торки. Вот и сказал вам то, чего вы от меня больше всего ожидали. Брат пропал, девушка мертва, самый очевидный вывод: он убил ее, а потом сбежал.
— Вы знали, что ваш брат встречается с Джули Бонем?
Ханк Хасельхофф кивнул.
— Почему же вы солгали и сказали нам, что не знакомы с ней?
— Меня потрясла новость об исчезновении Яна. Я солгал неосознанно.
Я внимательно посмотрел ему в глаза.
— Быть может, вы и сейчас лжете.
Хасельхофф отвел взгляд.
Еще до обеда я был в доме Торки и любовался округлыми формами домоправительницы. На сей раз она была в очень сексуальном черном платье. Я бы с удовольствием переспал с ней; на какое-то мгновение я даже представил, как она голая сидит на мне верхом, ритмично покачиваясь взад-вперед.
— К сожалению, вы напрасно приехали, — проговорила Патрисия Хойл с улыбкой. — Господин Торки за границей, в Соединенных Штатах, и вернется не раньше конца месяца.
Было шестое мая. Я выругался про себя, продолжая разглядывать сиськи домоправительницы: мне стало интересно, настоящие ли они. Я с недоверием отношусь к силикону. Он играет странные шутки с мужским либидо. Я до сих пор иногда с ужасом вспоминаю, как в постели схватил девушку за попу и почувствовал, что она словно утекает из-под пальцев. После этого было довольно трудно продолжить начатое.
— Он там по работе, — нервно ответила домоправительница.
— Когда он уехал?
— Двадцать восьмого апреля.
Мы с Ребеккой приходили к Торки двадцать седьмого апреля, через день после обнаружения головы Джули Бонем. Следовательно, режиссер уехал на следующий день.
— Он в Голливуде? — спросил я, переводя взгляд на бедра домоправительницы.
В наше время, когда в моде женщины с мальчишеской фигурой, Патрисия Хойл сохранила классические формы: тонкую талию и широкие бедра. Я мысленно понадеялся, что она не бреет лобок.
Не хочу показаться отсталым. Я вовсе не восхищаюсь женщинами с архипелага Бисмарка в Тихом океане, у которых такие пышные волосы на лобке, что они имеют обыкновение вытирать ими руки, как полотенцем. Но телки, у которых в том месте побрито, меня не слишком возбуждают.
— О нет! — ответила домоправительница с ужасом. — Господин Торки ненавидит Голливуд. Он в Вашингтоне.
— Снимает фильм?
— Он отправился туда посмотреть на картину.
Я перестал рассматривать бедра Патрисии Хойл и взглянул ей в глаза.
— Какую картину?
— Господин Торки не обсуждает со мной свои культурные предпочтения.
Явная ложь. Наверняка она знает все об этой картине.
— Уехать больше чем на месяц, чтобы посмотреть картину? — заметил я. — Должно быть, это очень глубокое произведение.
Патрисия Хойл улыбнулась и подошла ближе, так что я почувствовал ее запах. Я подавил ухмылку. Пытается усыпить мою бдительность. При других обстоятельствах я бы развлечения ради обернул эти диверсионные маневры против нее же.
