— Есть один следок.
Серегин давно почувствовал: если Брысь знает хоть приблизительно о возможном местопребывании Чистого, то скрывать не захочет. А это для угрозыска сейчас главный вопрос.
Но, тронув самую горячую точку и убедившись, что не ошибся в своих предположениях, Серегин испытывал чувство, не подобающее, может быть, его служебному положению и вредное для высших интересов дела. Словно он пользуется слабостью человека, злоупотребляет своей властью над ним, властью, не основанной ни на чем, кроме общих для них двоих воспоминаний детства. Это очень большая власть.
Серегин поднялся с кресла.
— Слушай, Брысь. Я завтра улетаю домой, к себе в Сибирь. Так что, пожалуй, лет десять не увидимся.
Балакин посмотрел на него из-под бровей, хмыкнул.
— Десять, говоришь? У прокуроров мерки другие.
— А ты себя не отпевай, ты вот что… Майор Басков, между нами, парень очень приличный. И людей понимает, хотя намного нас моложе.
— А что майор? У меня за горбом столько намотано, да еще эта касса. Суд все сочтет.
— Не мне тебя учить. Суд не одно это сосчитает.
— Я с повинной не пришел.
— Ты майору все, что мне рассказывал, выложишь?
— Само собой. Что ж его морочить? Мне-то все равно крышка.
— Погоди… Заладил… Чистосердечное признание на суде тебе зачтется? Зачтется. С Чистым майору помоги — это поважнее всякого признания будет.
— Отпусти — сам найду. Серегин улыбнулся.
— Ну вот, ты уже и шутишь. Значит, в порядке. Опустив голову, Балакин спросил: — У Эсбэ нянька была, помнишь?
— Ну как же, Матрена.
— Она говорила: все в порядке — огурцов нет, остались одни грядки. — Ничего, какие наши годы? До свиданья пока.
— Прощай, Серьга.
На следующий день допрос был коротким. Басков сказал: — Мне Анатолий Иванович кое-что передал из вашей беседы, но это мы пока отложим, это терпит. Давайте поговорим о Чистом.
— Спрашивайте, — сказал Балакин.
— У меня один вопрос: где он сейчас? У вас, кажется, адрес имеется.
— Дал мне Чистый один адресок, да теперь, думаю, пустой номер потянете.
— Почему же?
— Мы уговорились, эта хаза… как у вас называется? Ну почтовый ящик, что ли. Если ему меня или мне его сыскать потребуется — дать хозяйке знак.
— Так почему же пустой номер? — все еще не понимал Басков.
— А вы, гражданин майор, Игоря Шальнева за кем числите?
— За Чистым. Но могу и ошибаться.
— Не ошибаетесь. А коли так, он меня боится не меньше, чем вас. А может, больше.
— Похоже рисуете. А кто хозяйка?
— Любовь его. Письма в колонию писала.
— Это где?
— Недалеко. Станция Клязьма.
Басков зажег спичку, дал догореть до пальцев, перехватил другой рукой за обуглившуюся головку, и спичка сгорела вся, изогнувшись черным червячком.
— А он знает, что Шальнев должен в Харьков вам написать, как съездит в Электроград?
— Про это я не говорил. Басков повеселел.
— Чистый встретил Шальнева двадцатого июля. Месяц прошел, всего месяц. Боится он вас — это понятно. Только как же вы могли про их встречу узнать?
Басков спрашивал больше у себя самого, поэтому Балакин молчал, не мешал ему.
Закурив, Басков задал вопрос Балакину: — А вообще-то, что вы в Харькове остановились, ему известно?
— Я на юг держал, а в Харькове буду или где — сам не ведал.
— У кого жили в Харькове? — Так, случайно со старичком одним столковались, тридцатку за месяц.
— Почерк ваш Чистый узнать может?
— Откуда, гражданин майор?! На одних нарах жили — переписываться не надо.
— Ну это ничего. Давайте-ка составим ему письмецо. — Басков взял из стопки серой, газетного вида писчей бумаги один лист, сложил его пополам. — Садитесь поудобнее…
Балакин придвинулся к столу. Басков дал ему бумагу и шариковую ручку, спросил: — Вы как друг дружку звали?
— По именам.
— Так. Значит, пишем: «Дорогой Митя…»
— «Дорогой» ни к чему, — перебил Балакин.
— Угу, — согласился Басков. — Знаете что, сочините сами, но чтобы смысл был такой: я, мол, отобрал у тебя в Ленинграде деньги, а теперь хочу компенсировать, наклевывается подходящее дело, решай, а если не хочешь, так я управлюсь и один. Жду ответа. И харьковский адрес.
Внимательно слушал его Балакин, а выслушав, положил ручку.
— Не клюнет он, гражданин майор.
— Неважно. Вы напишите, как лучше.
Расчет у Баскова был простой. Пусть Чистый и не видел никогда почерка Брыся, но о деньгах-то знают только они двое — стало быть, не засомневается Чистый, что письмо от Брыся. Брысь прав — он не клюнет, но не на этом строил свой план Басков.
Письмо в пять строчек далось Балакину нелегко. Но, испортив несколько листков, он написал так:
«Митя я свой должок не забыл твои шесть с полтиной верну. Сосватал тут один домишко дорого просят но хозяев уговорить можно. Дай знать согласен ли. Жду. Саша». И внизу — харьковский адрес.
Писал Балакин грамотно, если не обращать внимания на отсутствие запятых.
— Еще один вопрос, — сказал Басков. — Вы у охранника пистолет сняли. Он у Чистого?
— Да.
— А стрелять Чистый умеет?
— В армии служил.
— Ну хорошо, на сегодня довольно.
Глава 10. «БЕРЕМ ЧИСТОГО»
Еще до того, как клязьминская любовь Чистого получила письмо из Харькова, майор Басков знал о ней почти все, что можно выведать о человеке, не бросая на него тень расспросами людей, так или иначе с ним соприкасающихся. Она работала в Москве парикмахером в одном из новопостроенных салонов, в мужском зале, и была отличным мастером. Год рождения — 1949-й. Есть сын десяти лет, зовут Сергей (по отчеству Дмитриевич). Зинаида Ивановна Сомова никогда в браке не состояла. Владеет половиной дома, переписанной на нее ее матерью, ныне пенсионеркой. Что еще? В конфликт с законом не вступала. Марат Шилов, ходивший к Зинаиде Сомовой стричься, сказал: симпатичная женщина.
Если верить добытым сведениям, Чистый у Зинаиды Сомовой в промежуток между двадцать первым июля и двадцатым августа не показывался. Во всяком случае, соседи не видели, а они Чистого, судя по всему, хорошо помнили: на такси приезжал, за рулем. Известная вещь: сосед про соседа всегда больше знает, чем о себе самом. Если б Чистый даже ночью к Сомовым невзначай тихой сапой проник, все равно чей-нибудь бессонный зрак или чуткое ухо засекли бы постороннее явление. А тут — ни шушу…
Правда, Чистый мог навестить Сомову в салоне, но то, что он предпочел не показываться у нее дома, не сулило Баскову скорой удачи. Когда вор бежит от двух погонь сразу — от угрозыска и от собственного брата, вора, — такого бегуна быстро не настигнешь.
В Москве жила мать Чистого, пятидесятитрехлетняя женщина, работавшая в отделе технического контроля одного большого завода. Она занимала двухкомнатную квартиру, которую делила со своей дочерью, младшей сестрой Чистого, вышедшей замуж в то время, когда ее братец отбывал срок в колонии. На этой квартире Чистый тоже не появлялся. Мать и сестра вестей от него не имели.
Вся надежда была у Баскова на письмо. Получит его Сомова — что-то с ним делать надо. Щепетильная штука, конечно, если она переправить почтой захочет по другому адресу. Но это ерунда, в таких случаях особенно щепетильничать не приходится: главное — чем быстрей, тем лучше, потому что преступник с «пушкой», и как он ее употребит, никому не известно.
За те трое суток, что Сомова находилась под наблюдением, ничего подозрительного заметить не удалось. Письмо, посланное Бесковым, было получено на четвертые сутки утром. В тот день Сомова по графику работала во вторую смену — с 15 до 22 часов, но вышла из дому в десять, буквально через пять минут после ухода почтальона. Басков, получив сообщение об этом, вздохнул облегченно — кажется, надежда на письмо начинала оправдываться. Но оказалось, что Сомова спешила в Москву совсем по другой причине: чтобы встретить сына, которого привезли на автобусе из пионерского лагеря. Между прочим, десятилетний Сергей своим прямым носом и широко расставленными глазами очень похож на Чистого.
Радостная, Сомова увезла сына домой на такси, а в половине второго снова покинула Клязьму и на электричке вернулась в Москву.
В пять часов она позвонила с работы по телефону подруге, которая в это время тоже была, вероятно, на службе, так как Сомова сказала в трубку: «Попросите, пожалуйста, Тарасову». А затем состоялся короткий деловой разговор. «Тоша, как дела?» — спросила Сомова. «Нормально». — «Пьет?» — «Вроде поменьше». — «Скажи, пусть немного остановится. Ему свежая голова нужна. Я сегодня приеду». — «Во сколько?» — «Я же во вторую… Около одиннадцати буду. Еда у вас есть?» — «Если чего прихватишь — не помешает».
