Ознакомительная версия.
– Это его ты с кладбища вез после похорон Сырникова?
– Кого его?! – удивился Вова Кисляк совсем неподдельно. – На Валета намекаешь?!
– Ну!
– Не-е-ет, Валету еще с полгода сидеть. Это точно. – Вова щелкнул себя ребром ладони по кадыку. – Вез барыгу какого-то заросшего. Одет – обосраться можно, а за такси баксами заплатил. Чудно!
– Всякое бывает. Высадил его где?
– Высадил?
Вова метнул на Бойцова укоряющий взгляд, мол, отстал бы, начальник. Но тот лишь подбородок в его сторону нацелил: говори, говори.
– Высадил его на Центральном рынке. Он быстро пошел, не оглядываясь.
– А стоило?
– Так это… – Вова захныкал опять, что и так много выболтал, что пора и честь знать, но потом сдался: – Так парень какой-то за нами всю дорогу ехал.
– Номер? Номер машины быстро! Не поверю, что не срисовал.
Вова протяжно с присвистом вздохнул и полез куда-то под простыню. Достал кромку газетного листка с нацарапанными кое-как цифрами и буквами, протянул Бойцову.
– Сукой меня делаешь, начальник! – произнес плаксиво и кивнул куда-то на окно. – Ты вот уйдешь, а мне тут еще переночевать нужно будет. И до утра дожить.
– А чего тебе бояться, Вова? – изумился Бойцов и встал с места. – Барыгу, что ли, того? Или парня, что за ним ехал? Так он за ним ехал, не за тобой.
– Барыга тот… – промямлил Вова, трусцой следуя за Бойцовым в чистенький коридорчик. – Нехороший глаз у барыги того, начальник. Мне в их разборки лезть не резон… Но нехороший глаз у него был, поверь. Аж внутри все зашлось, как глянул на меня, когда расплачивался.
Бойцов взялся за дверную ручку, с этой стороны двери она была аккуратно прикручена и выкрашена краской.
– А что такого в его взгляде было?
– Нехороший глаз, говорю, – повторил Вова и вдруг подался к Бойцову, припал к его уху, начав шептать горячо и сдавленно. Потом отпрянул, отдышался. – Во-от, а ты говоришь, что такого?..
Жанна смотрела в хмурое небо через окно и старалась забыть все как страшный сон. И гибель Саши, оказавшегося и не Сашей вовсе, а чужим человеком, имеющим семью. И гибель Катьки, подставившей ей свое надежное плечо в горе, но не сумевшей сберечь саму себя. И то, как вчера ее погнали со скандалом из Катькиного дома.
Скандал разразился через два дня после приезда матери Игоря, Катькиной свекрови. Сначала она ходила обезумевшей от потрясения тенью по квартире. Трогала вещи, принадлежащие погибшей снохе, прижимала их к лицу и плакала беззвучно. И все слушала и слушала, что ей рассказывали по очереди Игорь и Жанна. Заставляла повторять без конца, звонила все куда-то, добивалась от следователей разрешения на выдачу тела. Те медлили. Женщина хмурилась и отступалась на время. Потом снова звонила. А вчера вечером, когда детей удалось отвезти к двоюродной сестре Игоря в соседний районный центр, она вдруг посмотрела на Жанну и сказала:
– А ведь это ты во всем виновата, Жанна.
– Я? – Та сразу не поняла, она в это время гладила выстиранные пижамки детей. – Что, простите?
– Ты, ты во всем виновата, гадина! Если бы не ты, она бы не погибла!
– Что вы такое говорите?
Жанна нервно дернула губами, улыбки не вышло, гримаса одна. Она беспомощно оглянулась на Игоря, ища у него поддержки. Но тот сидел, потупив взгляд, и молчал. Либо не слышал их, либо полностью был на стороне своей матери.
– В чем моя вина? – Жанна осторожно пристроила утюг на гладильной доске, выключила его из розетки.
– Если бы не ты, она бы не вышла из дома ни за что! – взвизгнула свекровь Катерины и пошла, пошла на Жанну, выпятив грудь: – Из-за тебя, из-за тебя она выскочила среди ночи! Она дома сидела с мужем и детьми, и сидела бы, если бы не ты!
– Она за меня волновалась, – попыталась объяснить Жанна. – И я… Я не знала, что она поедет ко мне.
– Потому что ты не отвечала на звонки телефона! – вдруг вступил в разговор Игорь и глянул на Жанну так, как не смотрел ни разу за все эти дни, – с осуждением, обвиняя. – Она ведь только из-за этого поехала к тебе, только из-за этого! Если бы ты взяла в тот вечер трубку… Если бы ответила ей, она… Она была бы жива.
– Ты виновата!!! – Искривленный артритом палец пожилой женщины больно ткнул Жанну в грудь. – Ты во всем виновата! Теперь мой сын и мои внуки осиротели. Никто не заменит им Катеньку, никто!!! Или ты думаешь, что можешь занять ее место?!
– Я?! – Жанна снова попятилась.
Обвинение не укладывалось в голове. Весь гнев, выплеснутый на нее, казался надуманным, наигранным. Будто на нее указал палец в чудовищной считалке, и ей теперь водить.
– А что? – Свекровь подбоченилась. – Может, ты все это устроила, а теперь стоишь тут, гадина, пижамы детям гладишь! А что?! Приличный мужик овдовел, дети уже готовые! Своего-то ничего нету, почему не позаимствовать у по-други?!
– Вы с ума сошли, – проговорила вполголоса Жанна и пошла к двери, на ходу хватая с вешалки одежду.
– Вот, вот! И убирайся! И духу твоего чтобы здесь не было!!! Подружка тоже еще!!! Сначала угробила Катеньку, а теперь топчется тут, сердобольная очень! И чтобы ноги твоей здесь больше не было! И к гробу не подходи, дрянь…
Самым страшным для Жанны был не гнев осатаневшей от горя женщины и даже не молчаливое согласие ее сына – Игоря. А то, что в глубине души она сама считала себя виновной в смерти Катьки.
Господи, господи, господи, прости ее за все!!!
Вдруг и в самом деле Катерина, направляясь к ней, напоролась на того злосчастного маньяка, решившего в тот вечер переквалифицироваться из грабителя телефонов сначала в насильника, а потом и в страшного убийцу?! Вдруг из-за того, что она умолчала о его нападении, в дальнейшем может произойти еще не одна страшная трагедия?! А вдруг…
Вдруг это и не маньяк был вовсе, подкарауливший Жанну в подъезде, а тот самый убийца, который убил Сырникова-Степанова? Перепутал подруг и…
Она не помнила, как добралась до дома. И даже отсутствие освещения в подъезде ее сегодня не испугало. Поднялась к себе, не слыша и не слушая никаких шорохов и шагов за спиной. Были они, нет, неизвестно. Заперлась в квартире и, забыв раздеться, рухнула в гостиной на диван.
Там же сегодня утром и проснулась.
Ломило все тело – то ли от неудобного положения, то ли оттого, что одетой уснула. Когда все развесила по вешалкам и приняла душ, стало немного легче. Сварила двойной кофе, встала у окна. А там пасмурно-пасмурно. Небо набухло и прогнулось, кажется, ткни длинной палкой – и рванет сквозь прореху сокрушительный вихрь колючего снега.
Жанна поежилась. Оглядела внимательно двор. Никого чужого. Все машины, включая ее, на своих местах.
Возвращался ли сюда тот парень, с которым она столкнулась у подъезда, нет? И кем был тот, кто тискал ее в темноте на лестничной клетке? Он ли это был или кто-то еще?
Не слишком ли много действующих лиц для одной истории – истории ее недолгой жизни, а? Почему все так сгрудилось вокруг нее: мешанина из лжи, смертей, странных событий?
Жанна задумчиво смотрела в прямоугольник окна, занесенный до середины снегом, и все пыталась вспомнить. Что? Что-то очень важное для нее, и это необходимо было вспомнить. Она точно знала, что это имеет отношение к происходящему, но что именно…
Носилось что-то в голове, металось, вконец измучив и издергав память, а все никак не трансформировалось в нечто конкретное. Так бывало у нее раньше, когда пыталась вспомнить артиста какого-нибудь или название фильма. Мечется в голове, поскуливает, скребется. Она и пальцами пощелкает, и виски разотрет, а не вспоминается. И забыть бы, плюнув, да не получается. И сидит так где-то в подсознании, тревожа и не давая покоя.
Что же это такое? Может, померещилось или приснилось?
Нет, было что-то, точно было, но вот что?..
– Алло, – осторожно произнесла Жанна, сняв трубку лишь тогда, когда нетерпеливый абонент позвонил в третий раз: – Я слушаю вас.
– Привет, – поприветствовал ее нелюбезно женский голос, в котором явственно слышны были слезы. – Узнала?
– Нет, – ответила Жанна, хотя голос и показался ей немного знакомым. – Кто вы?
– Тезка твоя! – фыркнула женщина. – Может, и не совсем, но Снежанна я. Снежанна Сырникова. Узнала теперь?
– Да, – коротко ответила Жанна и тут же напряглась.
Если Сырникова сейчас снова станет оскорблять ее, то она повесит трубку и ни за что уже больше к телефону не подойдет. Даже если пропущенным окажется звонок от Бойцова.
– Ты извини меня за тот вечер, детка, – покровительственным тоном, в котором все еще угадывалась слезливость, произнесла вдова. – Нелегко мне. Очень нелегко. Гораздо тяжелее, чем тебе.
– Может быть, – согласилась Жанна. – Я ведь про вас ничего не знала, а вы…
– Да, а я могла лишь догадываться, – перебила та ее нервозно. – Он любит тебя, детка!
– Любил… – поправила ее Жанна с печалью и зажмурилась, снова вспомнив Сашу, виртуозно обманывавшего ее целых три года.
Ознакомительная версия.
