— Здравствуйте, это Рауль.
Молчание. И потом:
— Я думала, вы не позвоните.
— Почему же?
— Нну… потому что.
— Хотел бы встретиться.
— Опять… втроем?
— Вовсе нет. Только с вами.
— Мне с вами даже разговаривать по телефону неловко… после… вчерашнего.
— Давайте спишем это за счет алкоголя.
— Так умеет Эльза. Всегда виноват «абсолют».
Они встретились вечером в тихом китайском ресторане. «Почти как в Гонконге, — усмехнулся Рауль, обозревая затейливую роспись стен драконами, пагодами, райскими птицами, настенные и настольные фонарики, скамеечки и столики. — Раскроется дверь и появится сам Кан Юай». Раскрылась дверь и появилась Эва. Строгий темный костюм, белая в красную полоску рубашка, в волосах бордовая гвоздика.
— Как вы смотрите на то, чтобы сегодня ничего не пить, кроме минеральной воды? — она смотрела на него строго, испытующе. — И каждый платит за себя сам.
«Скандинавская эксцентричность, — отметил он. — Или гипертрофированная степень феминистического идиотизма?» Кивнув, сказал:
— Согласен.
И заказал угодливо склонившемуся китайчонку ассорти из разных кухонь. «Прошлой ночью я был близок с этой женщиной, но я не только не помню ощущений от её тела и губ, я едва помню, что это вообще было, — подумал он, злясь на себя за то, что не мог вовремя остановиться с проклятым «абсолютом». — В этой паре Эльза — злой гений. Вопрос — добрый ли гений Эва? Пожалуй, да. Иначе чем бы могла держаться их дружба, как не противоположными духовными зарядами?»
После обеда они поехали в парк Скансен. Нити разговора держал в руках Рауль. Он рассказывал про свою родную Каталонию, королевство Арагон, гражданскую войну, незабвенного генералиссимуса, популярного короля. Эва рассеянно слушала, задумчиво смотрела на рассказчика и вдруг спросила:
— Рауль, скажите, с какой целью вы приехали в мою страну?
Он не ожидал такого вопроса и долго, сосредоточенно смотрел куда-то поверх кроны деревьев. Улыбнулся одними глазами, сказал, коснувшись указательным пальцем ямочки на её подбородке:
— Чтобы встретить такую девушку как вы.
Она отстранилась от его руки.
— Сегодня утром мы получили анонимный факс из Эстонии, что сюда следует колоссальная по нашим да и любым мировым масштабам партия героина. На борту таллинского парома. Все необходимые службы приведены в состояние готовности номер один. Так что — при всей коррумпированности и продажности и боссов, и рядовых — ни один грамм смертельной отравы не будет пропущен на наш берег.
Сердце Рауля екнуло, но он рассмеялся — деланно, натужно:
— Какое это имеет отношение ко мне?
— Ночью мы фотографировались, не помните?
Он смотрел на неё непонимающе.
— Этот факс толкнул меня на то, что без него я никогда даже не подумала бы сделать.
«Что? Что ты, стерва, сделала?» — чуя недоброе, хотел заорать он на весь парк, но чудом сдержался.
— Я пропустила ваше фото через картотеку ИНТЕРПОЛ'а.
— И? — усмешка его была ехидной, злой, ответ Эвы был для него очевиден. Оглянувшись на проходившую мимо парочку, он прощупал незаметным движением руки в наружном кармане пиджака пистолет.
— И, — продолжала девушка, глядя на его руку, — обнаружилось поразительное сходство десятого наркобарона, недавно таинственно исчезнувшего из Колумбии, с вами, Рауль.
— А вы исключаете возможность существования абсолютно идентичных двойников?
— Вот что, Рауль, — сказала Эва и только тут он заметил, что кисть её руки спрятана в висевшей через плечо сумочке. — У меня есть то же, что и у вас. Но не будем же мы устраивать ковбойский поединок в гуще благодушно веселящихся горожан.
От этих слов Рауля прошиб пот. «Что это я, в самом деле, с девочкой стреляться задумал?» — брезгливо поморщившись, он сплюнул и проговорил:
— Извините. Что вы предлагаете?
— Я не знаю, связаны ли вы каким-то образом с этой именно партией наркотиков. И знать не хочу, — торопливо заявила она, боясь, что он скажет нечто роковое. — Предлагаю, пока есть время, вот что: до завтрашнего утра любым ночным рейсом самолета, поезда, автобуса вы покинете мою страну. И больше никогда здесь не появитесь. Утром ваше фото будет в руках сотен сыщиков, полицейских, военных. В газетах, на телеэкранах.
В свете ночных фонарей её лицо было строгим, торжественным. И ослепительно прекрасным.
— Пусть будет по-вашему.
Рауль бросил на неё прощальный взгляд. «Похоже, делать мне здесь действительно нечего. Дракон напророчил, говоря об омбудсмене. Вызвал фатального джина из черной дыры-небытия… И Эва, Эва-то хороша! Вот тебе и фе-ми-нист-ка! Сам ты, Рауль Эспартеро, феминист хренов! И засветился, и такую девочку упустил. А все алкоголь. Фотографироваться ему, видите ли, в голом виде захотелось. Модель Версаче и Кардена…»
Прямо в аэропорту он зафрахтовал небольшой спортивный самолет и в шесть часов утра вылетел в Осло. Однако, расставшись с Эвой, он тотчас помчался на телеграф и отправил шифрованный факс в Аделаиду, откуда он был незамедлительно переправлен в Гонконг Кан Юаю: «Неизвестный источник в Таллине информировал шведского омбудсмена о финальном этапе операции «Джони Уокер». Груз в Стокгольмском порту будет встречать военная контрразведка. Послезавтра обо всем доложу лично. Пеле.» Эта телеграмма на какое-то время вывела из равновесия даже Дракона. Кто мог из Таллина послать предательский донос? Ведь Стромберг только что лично проверял всех наших людей. Или Ёне начинает буксовать (но это начисто исключается), или этот кто-то — не из наших, но в курсе операции. Таких там нет. Хотя… хотя как это нет? От самого Сингапура идет по маршруту этот русский. Иван Росс. «Чите» было дано разрешение поиграть с ним. По мере необходимости. Но как измерить эту меру? И кто это сделает? Канделябр смог бы. Моцарт — никогда. А вдруг Чита из кошки превратилась в мышку. Возможно? Насколько я её знаю — нет, не возможно. Но… Зря, видимо, этому русскому дали дойти до Таллина. Зондецкий обещал убрать его на последнем этапе. Не слишком ли поздно? Потом… потом, помнится, тот же Зондецкий как-то высказал предположение, что в Таллине американцы перевербовали человека Ёне. Однако пока это не было подтверждено ни из одного дополнительного источника.
Что же делать с грузом? Купить начальника шведской военной контрразведки? Где же взять на это время? Кстати, кто там сейчас военный министр? Если бы раньше знать, что он может так экстренно понадобиться. Если бы только знать… Вот кого точно не купить, так это шведского омбудсмена. Всё и все на свете имеют свою цену. Аксиома. А этот — не имеет. Абсурд какой-то, нонсенс.
Появился секретарь, поставил на стол тарелку. На ней покрытый салфеткой стакан буйволиного молока, королевское манго. Привычная трапеза не мешала раздумьям. Еще и ещё раз убеждаемся в разумности решения послать адмирала для участия в морском этапе операции. Он сам объяснял действие всех механизмов, которые держат паром на плаву. Следовательно избавиться от груза вместе с паромом не составит труда. Что мы в таком случае теряем? Тысячу двести фунтов героина. Партия немалая, но для нас потеря, в сущности, невелика. Что мы приобретаем? Дальнейшее обеспечение безопасности всей нашей работы, которой — в случае международного скандала — был бы нанесен чувствительный удар. Конфуз шведских властей в европейском и даже мировом масштабе. Все защитные механизмы приведены в действие — и какой пассаж! — все впустую. Ибо действия предприняты по наводке лжеинформатора. Наконец, время для более тщательной, продуманной, законспирированной операции по прокладке нового маршрута». И вызвав секретаря, Кан Юай продиктовал ему текст телеграммы: «Борт парома «Эстония», господину Луиджи Торини, весьма срочно. Приобретение дома откладывается в связи с невозможностью получить кредит в известном вам банке. Изыскиваем другие возможности. Дядя».
Ёне Стромберг узнал об анонимном послании, полученном в офисе омбудсмена, от почтового чиновника. Ёне постоянно коллекционировал случайных знакомых, так, на всякий случай — вдруг пригодятся. Телеграфиста Лео, старого холостяка и заядлого рыбака, он повстречал во время своих летних каникул (ежегодно он позволял себе расслабиться на две недели в июле), которые проводил тогда на острове Эланд. Проводил в одиночестве, отдыхая от всего и всех. Часами бродил по лесам или уходил в море на катере со спиннингом. Созерцал деревья, волны. Тщетно пытался очистить душу от мерзости, копившейся годами. Даже пытался молиться, глядя в курчавые облака или на далекие солнца, светившиеся в ночном небе золотистыми дрожавшими точками. Молитвы получались странными. Ёне Стромберг не умел ни каяться, ни просить. Даже у Бога он требовал — здоровья, успеха, денег, женщин. Все же возвращался домой умиротворенный, тихий, задумчивый. Правда, хватало такого состояния ненадолго, но потому и ценил его Ёне особо и дорожил каждой минутой. Перед тем, как ринуться вновь в беспощадную битву за жизнь, любил пообщаться с простым людом: официантами придорожных харчевен, служащими бензоколонок, случайными попутчиками, голосующими на дорогах. Лео он подобрал почти у самого моста, соединяющего остров с полуостровом. Пока ехали по шестикилометровому гиганту, оба молчали. Потом постепенно разговорились. Лео был скромным служащим со скромной зарплатой, скромным жилищем и скромными запросами. Судя по машине, одежде, манерам, речи Стромберг был из другого мира — шикарного, недосягаемого. Тем более Лео был приятно поражен, когда Ёне пригласил его как-то к себе на ужин. Просто так, без всякого повода, посидеть, выпить, поболтать о рыбалке (тема бесконечная, которую они начали разрабатывать пока ехали от Кальмара до Стокгольма). Через два-три года Лео в общих чертах представлял себе круг деловых интересов «свойского парня и финансового воротилу Ёне». Ибо встречаясь с ним раз в три-четыре месяца, внимательно следил за телевизионными и газетными разделами скандальных и криминальных новостей. Потому и позвонил Стромбергу и простодушно зачитал по телефону «презабавную телеграмму самому омбудсмену», добавив при этом, что «эстонцы совсем офонарели, если пускаются в подобные розыгрыши». У Стромберга от этой новости потемнело в глазах. Потом, спустя какое-то время он сам похвалит себя за свое необычное хобби — коллекционировать и поддерживать сувенирами, выпивкой, общением на первый взгляд никчемные знакомства. Сейчас же он стал лихорадочно оценивать ситуацию, исходя из одной непреложной истины — омбудсмена ни подкупить, ни обмануть нельзя. Значит, будут обнаружены и наркотики, и кобальт. Пока ему удавалось ускользать от рук правосудия. И дела были мельче, и его личная вовлеченность была всегда прикрыта спинами и головами других. Операция «Джони Уокер» в части её всестороннего обеспечения (полиция, таможня, портовые службы) в значительной степени в Таллине и целиком в Стокгольме была его, Ёне Стромберга, рук делом. Слишком много свидетелей, чье содействие и молчание оплачено, увы, лишь до тех пор, пока их самих жареный петух не клюнет в то самое место. Крах империи. Тюрьма. Выход? Единственный выход — избавиться от героина и кобальта, утопить их в море. Ёне посмотрел на часы. Через час паром выйдет в море. Да, машины уже на борту. Как же их сбросить? Хорошо, если они ближайшие к въездному люку. А если нет? Если нет, то избавиться следует от самого парома. Надо немедленно информировать Кан Юая и Рэма Зондецкого. Их люди на борту. Они смогут предотвратить катастрофу, именно провал всей операции. Потеряем волосы, сохраним головы. Удачно, что Лео сегодня работает в вечерней смене».
