Через несколько минут я оказалась в лифте, на пути в родильное отделение. Думаю, огнестрельное ранение помешало им поместить меня в одну из этих симпатичных палат, похожих на спальню. Я оказалась определенно в больничном помещении, меня подключили к эмбриональному монитору. За мной наблюдали две сиделки и врач, преждевременно лысеющий мужчина примерно моего возраста. Он выглядел славным парнем, именно таким, каким вы представляли себе своего доктора.
— Мы собираемся готовить вас к операции, миссис Эпплбаум, — сказал он мягко, но решительно.
— Я хочу естественные роды после кесарева.
— Боюсь, что естественные роды после кесарева — это не лучшая идея, а тут вдобавок ваше ранение.
— Как долго я здесь?
Он посмотрел в мою карту.
— Около двух часов.
— С ребенком все в порядке?
— Да, отлично. Дисплей показывает хорошее, четкое сердцебиение.
— Что с моей ногой?
— Все в порядке. Пуля прошла навылет, и оба отверстия, входное и выходное, очистили и зашили. Вы сейчас на антибиотиках, на случай инфекции.
— Так если я и ребенок в порядке, почему нельзя подождать хотя бы до тех пор, пока приедут мой муж и акушерка?
Врач посмотрел на меня и улыбнулся.
— Знаете, что я вам скажу. Mы вставим внутренний дисплей, и, если ребенок в хороших условиях, мы дадим вам еще час, прежде чем делать операцию. Это позволит вашему мужу добраться сюда.
Он похлопал меня по ноге и собрался уйти. В ту же минуту в палату ворвался Питер. Увидев его, я немедленно разразилась истерическими рыданиями.
Питер в два шага пересек комнату, склонился над кроватью и, как мог, сгреб меня в охапку. Я уткнулась лицом ему в грудь.
Казалось, я никогда не перестану плакать, но тут я почувствовала горячую вспышку, когда он нечаянно задел мою ногу.
— Ой! Моя нога! — закричала я.
— О нет, — сказал он, роняя меня, словно горячую картофелину. — Что болит? Что я сделал? Боже, Джулиет. Что случилось?
Могу поклясться, что он тоже плакал.
— Это просто нога. Бедро. Она в меня выстрелила. Одри в меня стреляла.
Тут опять начались схватки, и говорить я больше не могла.
Я очнулась и услышала, как Питер медленно прошептал мое имя. Я почувствовала, как его пальцы, которые он запустил мне в волосы, нежно поглаживают кожу.
— Вот и все, — сказала я.
— Я знаю, — прошептал он. — Я вижу это на дисплее.
— Как ты меня нашел? — спросила я. — Где я? Это не «Сидар Синай».[48] Я собиралась рожать в шикарной больнице для звезд.
— Вы в больнице Санта-Моника, — вмешался какой-то голос.
Я повернулась и увидела медсестру в розовом халате хирурга. Она стояла с другой стороны кровати и возилась с монитором.
— Сейчас придет анестезиолог, сделает вам укол.
— Я не хочу анестезию, — сказала я сердито. — Я хочу рожать сама.
Как раз в это мгновение снова начались схватки. Где-то в середине я повернулась к сестре и сказала сквозь стиснутые зубы:
— Приведите чертова доктора сейчас же. Я хочу эту чертову анестезию немедленно.
Она улыбнулась и вышла из комнаты. Через двадцать минут у меня была трубка толщиной с волосок, через которую прямо в мой позвоночник капало благословенное избавление от боли. От этого я пришла в чудеснейшее, волшебное обезболенное настроение.
Я повернулась к Питеру и улыбнулась.
— Оно действует.
— Хорошо, — он улыбнулся в ответ.
— Так что расскажи теперь, как ты меня нашел.
Питер рассказал, что они с Руби вернулись домой примерно через час после моего звонка. Руби сразу пошла наверх к своим Барби и, к счастью, не слышала моего сообщения. Питер немедленно набрал 911. Оператор направил его к диспетчеру полиции Санта-Моники, а оттуда в пожарное управление. За пятнадцать минут он нашел меня в больнице Санта-Моники.
— Руби? — взволнованно спросила я.
— У Стэйси. Кстати, я как раз вспомнил, Стэйси и Лили оставили на автоответчике по сообщению. Лили сказала, что для Руби есть место в «Бет-Эль». А Стэйси сказала, что одна из ее коллег по работе в совете директоров садика, который называется «Гнездо малиновки»… или «Гнездо синешейки»… В общем, чье-то гнездо. В любом случае, какой-то ребенок переезжает в Европу, или в Нью-Йорк, или еще куда-то, и на следующий год освобождается место для Руби.
— Ух ты! Два детских сада сразу. Сложности, как у богатых.
— Съездим в оба?
— Знаешь, что? Давай просто подбросим монетку. Я думаю, на большее мне просто не хватит сил.
Питер улыбнулся.
— Может, мы просто отдадим ее в еврейский детский сад?
— Правда? — спросила я. — Тебе не будет не по себе?
— Ну перестань. Конечно, нет, — сказал он. — Будет очень славно. Я все узнаю про Хануку[49] и… как это называется, когда надо есть в шалаше?
— Суккот.[50]
— Да, все эти праздники. Будет здорово. Я завтра туда позвоню.
— Спасибо, милый, — сказала я, имея в виду — спасибо, что позвонишь. Спасибо, что разрешаешь отдать Руби в еврейский садик. Спасибо, что нашел меня в больнице. Спасибо, что женился на мне.
— Давай позвоним Стэйси и скажем ей, что со мной все хорошо. Она, наверное, с ума сходит.
Питер поднял трубку.
— Какой у нее номер? — спросил он. Я сказала и снова легла, лениво разглядывая дисплей.
— У меня опять схватки, — сказала я.
Он положил руку на монитор.
— Ты их чувствуешь?
— Нет. Я их вижу на дисплее.
— Привет. Это Питер, — сказал он в трубку. — С ней все нормально. Это долгая история, но теперь все хорошо.
Он повернулся ко мне.
— У тебя хватит сил поговорить с Руби?
Я выхватила трубку у него из рук.
— Руби? Руби? Детка?
— Привет, мама.
Голос у нее был такой тоненький и милый.
— Привет, солнышко.
— Ты в болейнице?
— Да. Я в больнице, жду Исаака.
— Я могу плийти тоже?
— Не сейчас, милая. Но можешь прийти завтра. Как думаешь?
— Холосо. Пока.
— Стой! Руби, стой!
Но она уже исчезла.
— Она бросила трубку, — сказала я, передавая телефон Питеру.
Дверь распахнулась и вошла Дороти в белом халате.
— Привет, ребята, — сказала она своим мягким голосом с легким восточно-техасским выговором.
— Привет, — сказала я. — Меня подстрелили.
Она улыбнулась и подошла к монитору.
— Мне так и сказали.
Она подняла ленту и принялась тщательно ее разглядывать.
— Я говорила с врачом.
— И? — спросил Питер, заметно взволновавшись.
— И я думаю, что эти роды будут не такими, как вы себе представляли, — сказала она.
— Точно, — откликнулась я.
— Джулиет, Питер, знаете, они никогда не проходят в точности так, как мы планируем. Всякое рождение удивляет меня. Одно больше, другое меньше.
Она села на кровать рядом со мной и взяла меня за руку.
— Я знаю, как сильно вы хотели рожать естественным путем, но боюсь, что сейчас это не лучшая идея.
— Почему нет? — сказала я, чуть не плача. — У меня все хорошо. Я ничего не чувствую. Нога в порядке. Ребенок тоже. Разве нет?
— Ты потеряла кровь, Джулиет. Не очень много, но достаточно, чтобы ослабеть. У Исаака все хорошо, но он не такой сильный, как нам хотелось бы. Ты же знаешь, я не сказала бы этого, если бы не думала, что так лучше всего. Я считаю, пора вытащить Исаака из тебя в этот мир.
Мы с Питером переглянулись.
— Тебе решать, милая, — сказал он и нежно поцеловал меня в лоб.
— Ладно, — сказала я. — Давайте сделаем операцию.
Как только я согласилась на кесарево, дело пошло быстро. Всего за несколько минут меня побрили, намазали бетадином и отвезли в операционную. Вскоре Исаак Эпплбаум Уайет пришел в этот мир. Он оказался маленьким — всего пять фунтов и четыре унции — но, учитывая, что он родился на полных четыре недели раньше срока, доктора были вполне рады его размерам. Они даже решили не оставлять его в палате для новорожденных в первую ночь, подержали всего два часа, а потом позволили принести ко мне. Я почти не помню, что происходило в течение следующих нескольких дней. Я устала сильнее, чем за всю свою жизнь, и когда не нянчила малыша, то просто спала. К счастью, сначала Исаак был тихим ребенком: в те первые дни он в основном спал и ел. Может, его просто оглушили все эти обезболивающие, которые он получал вместе с моим молоком, но я была счастлива, что отдыхаю.
В какой-то момент после операции ко мне зашел детектив Карсвэлл. Довольно странно, но он принес мягкую игрушку — синего аллигатора. Детектив неловко остановился в дверях и сказал Питеру:
— Это для вас. В смысле, для ребенка. Она достаточно сильна, чтобы разговаривать?
— Я в порядке, — ответила я. — Они накачали меня морфием, и теперь я чувствую себя потрясающе. Зудит, но все равно потрясающе.
