Ознакомительная версия.
– В ходе оперативно-розыскных мероприятий мы обнаружили квартиру, в которой удерживались Безрукова и Лепешинская, и задержали гражданина Перова, подозреваемого в похищении Марии Безруковой, в нанесении ей тяжких телесных повреждений и в ограблении. Драгоценности из квартиры Безруковых находятся здесь. – Я ткнула пальцем в сумку, которую пристроила на подоконник, подальше от бензина.
Вроде он золоту вредить не должен, это ртуть, кажется, какое-то воздействие оказывает. Я по образованию математик, а не химик, такие тонкости знать не обязана, но лучше не рисковать.
– Опись украшений прилагается.
Володя не поленился, встал со стула и подошел к окну. Расстегнул сумку, вытащил наугад плоскую коробочку и открыл. Мелкие бриллианты капельками росы засверкали на ажурном золотом браслете.
– Нехило, – повторил Стрешнев. Убрал браслет и просмотрел опись. Мне показалось, что сейчас мы в третий раз услышим «Нехило», но Володя, очевидно, решил, что это будет лишним. Он вернулся к своему стулу и поставил сумку у ног. – Продолжай.
– Подозреваемого Перова мы не обыскивали, но думаю, что у него сейчас должна находиться крупная сумма денег, которую он снял с карточек Марии Безруковой. Да и сами карточки, если он не сообразил их выбросить.
По тому, как дернулся Никита, я поняла, что не сообразил. Володя улыбнулся, а Гошка подмигнул мне и показал большой палец.
– Здесь письменные показания Александры Лепешинской. – Я протянула Стрешневу сочинение Сэнди (она не стала вырывать исписанные листки, а щедро отдала тетрадь целиком).
– А ваши?
– Побойся Бога, Володя! – возмутилась я. – Когда бы мы успели? Вернемся в офис, я все равно отчет писать буду, сделаю тебе один экземпляр.
– Сегодня?
– Завтра, – твердо ответил Гоша. – Володя, не наглей. Ты и так без хлопот жирненькую птичку себе в месячном отчете поставишь! Плохо ли – потерпевшие еще с заявлением не обратились, а преступник уже у тебя в камере сидит!
– Ладно, пусть завтра. И потерпевшей этой, Безруковой, передайте – пусть заглянет к нам, заявление напишет.
– Она в больнице сейчас, в тяжелом состоянии, – напомнила я.
– Ну, мать ее пусть придет. Здесь ведь и ее побрякушки имеются, так? – Стрешнев наклонился и похлопал рукой по сумке. – Значит, она тоже потерпевшая.
– Хорошо, Ниночка ей позвонит, – пообещал Гошка. – Объяснит, что и как делать нужно.
– Тогда вроде все… Ритка, ты чего хихикаешь?
– Мысль забавная в голову пришла. – Я не удержалась и снова хихикнула. – Ты, когда приехал, просто на ходу засыпал. А как в сумку заглянул и на золото полюбовался, так и не зевнул больше ни разу. Проснулся!
– Проснешься тут, – проворчал Володя. Встал со стула, потянулся и торжественно объявил: – Спасибо вам, ребята! Вовремя за дело взялись и хорошо сработали – девушек выручили, подонка этого взяли. Мы бы его потом замучились искать. Я вас и в рапорте отмечу, не сомневайтесь! От имени всего управления спасибо, и от меня лично!
Гошка молча отсалютовал, а я вежливо ответила:
– Всегда рады помочь.
– Перова я сейчас заберу. А вы, госпожа… – он раскрыл тетрадь и заглянул на первую страницу, – Лепешинская, будьте добры, из города не отлучайтесь. И паспорт ваш дайте, пожалуйста, посмотреть.
– Конечно-конечно. – Сэнди суетливо метнулась к столу, схватила паспорт и чуть ли не с поклоном вручила его Стрешневу. – Что ж я, не понимаю, что ли!
Володя внимательно изучил документ, сверил данные с записью в тетради и вернул девушке. Потом осторожно, стараясь не наступать в бензин, помог Никите подняться, подтолкнул его в сторону двери и понюхал свои ладони.
– Надо же, как вы его прокеросинили! Даже боязно в машину сажать – не дай бог искра какая, все сгорим.
– Привяжи его на крышу, – посоветовал Гошка.
– Хорошая мысль. – Стрешнев засмеялся. – И безопаснее будет, и бензин, пока доедем, выветрится немного. Ладно, ребята, счастливо оставаться. Спасибо вам! – Он убрал улыбку и строго прикрикнул на Никиту, остановившегося в дверях: – Проходим, гражданин, не задерживаемся!
Дверь за ними захлопнулась.
– Нам, пожалуй, тоже пора. – Гошка неожиданно зевнул. – Черт, что это я, от Володи заразился, что ли?
– Ты просто больше суток на ногах, поэтому спать хочешь, – просветила я напарника. – Но Сан Сергеич оценил наши сегодняшние подвиги и разрешил в офис сегодня не возвращаться.
– Можно домой ехать?! – обрадовался он.
– А я? – пискнула Сэнди. – Мне теперь… куда? Что делать?
– Да в общем, куда хотите. – Голос Гошки заметно похолодел. – В пределах города, разумеется. И будьте готовы, что завтра вас следователь вызовет. Я бы вам советовал хорошенько продумать историю, которую вы будете рассказывать, чтобы никаких нестыковок не было.
– Вы мне не поверили? – Глаза Сэнди мгновенно наполнились слезами, одна слезинка даже перебралась через край и скатилась по щеке, но у моего напарника нервы крепкие, его женские слезы трогают мало.
– Я не присяжный, верю я вам или нет, это значения не имеет. Но если вы говорили правду… что ж, тогда молитесь, чтобы Мэри выжила. Если она ваши показания подтвердит, вам не о чем будет беспокоиться.
– А если Мэри… – не скрывая ужаса, прошептала девушка, – если она умрет?
– Тогда у следователя будет две версии – ваша и та, что расскажет Никита. Ваше слово против его слова.
– Но вы же сами говорили! – окончательно расплакалась она. – Вы говорили, что не верите ему! Вы же видели, он нас с Мэри сжечь хотел!
– Да, эта часть целиком в вашу пользу. А вот что там было вначале и кто какие планы придумывал, в этом следователь разбираться будет.
– Было бы лучше, если бы вы серьги вернули. – Боюсь, что в моем голосе тепла и дружеского участия было не намного больше.
Вы сейчас скажете, что мы с Гошкой излишне жестоки, что Сэнди тоже пострадала, что ее надо понять и пожалеть… А я не согласна. Напарник правильно говорит – плохо быть бестолковой! Вот пусть Сэнди теперь поплачет, пусть испугается хорошенько, пусть прочувствует, что именно из-за ее легкомыслия ее же подруга сейчас находится между жизнью и смертью.
– Зря вы с ней так, – слабым голосом упрекнула меня Мэри. – Сэнди – хорошая девчонка.
Я сидела в небольшой, по-домашнему уютной палате, которая на больничную палату и не походила вовсе: легкие тюлевые занавески, телевизор на специальном кронштейне, прикрепленном к стене, маленький холодильник в углу и на журнальном столике шикарный букет в массивной хрустальной вазе. Кроме того, пара мягких кресел для посетителей – в одном устроилась я, в другом, придвинутом к кровати так, что она могла держать дочь за руку, Лилия Михайловна. Но кровать, на которой лежала Мэри, была стопроцентно больничной – составная железная конструкция с какими-то загадочными приспособлениями, прикрепленными к спинке. Рядом с кроватью стояли два монитора – в американских сериалах на таких экранах постоянно пульсируют, равномерно попискивая, очень красивые зеленые графики. Здесь мониторы были выключены, и шнуры от них, аккуратно скрученные, лежали на специальных подставочках. Значит, в постоянном контроле состояния Мэри уже нет необходимости – это приятная новость.
Судя по тому, как девушка выглядела вчера, я опасалась, что дела ее будут гораздо хуже. Но сегодня около полудня в офис позвонила счастливая Лилия Михайловна и сообщила, что «Мэричку можно навестить». Из ее сбивчивого, но очень эмоционального монолога можно было понять, что навестить Мэричку не просто можно, но и очень желательно.
– Вы ведь сумеете выбрать время? Мэричка очень хочет с вами познакомиться, поблагодарить… Вы ведь не откажетесь? Здесь, в больнице, порядки очень свободные, просто как в Европе – часы посещения не ограничены, и халат не нужен… Вам ведь не трудно? И я тоже очень вас прошу!
Нужно было иметь каменное сердце, чтобы ей отказать. Кроме того, мне и самой интересно было поговорить с Мэри. Я обещала Лилии Михайловне заглянуть в самое ближайшее время и, положив трубку, посмотрела на напарника:
– После работы заглянем? Лилия Михайловна говорит, что в этой больничке особых строгостей нет, можем по дороге домой завернуть ненадолго. Или сейчас сорвемся? Все равно ее показания для отчета нужны.
– Без меня. – Гошка, на мой взгляд, отреагировал излишне резко и громко. – Я в больницы по доброй воле не хожу.
– Неужели тебе не интересно на Мэри посмотреть?
– Нет. Тоже мне удовольствие, на избитую девушку любоваться.
– Лилия Михайловна сказала, что Мэричка себя уже лучше чувствует, – неуверенно возразила я.
– Чувствует она себя, может, и лучше, а выглядит наверняка кошмарно. Да что я тебе объясняю – посмотри на себя в зеркало, сама поймешь.
– Какой ты, Гошка, неделикатный, – огорчилась я, но в зеркало посмотрела. Ничего страшного, кстати, там не увидела – зря, что ли, утром почти половину тюбика тонального крема извела? Хотя, если честно, пока я не наложила достаточно толстый слой штукатурки, синяк на моей физиономии производил впечатление довольно жуткое. Собственно, и название «синяк» на данном этапе не слишком подходило. След от кулака бандита Паши уже не был синим, он сиял самыми разнообразными багрово-фиолетово-зеленовато-желтоватыми оттенками.
Ознакомительная версия.
