— Ты бы о своей заднице позаботился. Не ровен час прихватят тебя за яйца.
— Выскользну. Опыт есть. А Янка беззащитна.
— Ой, парень, да ты же влюбился!
— Стар я для нее.
— Брось! В сваты возьмешь? Я вам свадьбу на весь мир закачу.
— Все лучше, чем похороны.
Егор налил себе еще стакан водки. Не брала, зараза! Перепсиховал!
Воскресенье. 00 часов 03 минуты
Ничего лучшего Егор не придумал, как поехать ночью на дачу Яны. Повторный обыск там никто делать не будет, можно отсидеться или хотя бы переночевать. Тихонечко, как ему казалось, он, пригибаясь, пробрался к крыльцу дома. Ночь стояла лунная, ясная. Вроде бы ничего не изменилось с того момента, когда он был здесь. Но он ошибался: дверь не открывалась. Замок сломан, запереть его было невозможно. Значит, тот, кто находился в доме, заблокировал дверь подпоркой. На бомжей не похоже, те обитают там, где есть люди, деньги и продукты, а сюда от шоссе вела единственная дорога длиною в семь километров, вдоль которой стеной стоял лес. С другой стороны — река и крутой глинистый обрыв высотой в тридцать метров. Бомжи в скалолазы не годятся.
Егор обошел дом вокруг и заметил валявшуюся возле кустарника самодельную стремянку, грубо сколоченную из досок. Он поднял ее и прислонил к дому. Верхняя ступенька уперлась в край крыши.
— То, что доктор прописал, — пробурчал Егор.
Крутая черепичная крыша была слишком скользкой. До слухового окна он полз на брюхе, рискуя сорваться. Падать не хотелось, даже с небольшой высоты, можно подвернуть или сломать ноги. А они в его сегодняшнем положении важнее головы. Лучше хорошо бегать, чем быстро думать.
Вытянув руку, Егор с трудом дотянулся до крохотного окошка. Рама была приколочена гвоздями, окошко не открывалось. Егор выбил стекло локтем, вытащил из рамы осколки и влез на чердак. Здесь он позволил себе включить фонарь. Для человека, который хотел остаться незамеченным, он вел себя слишком шумно и нагло, будто дача была его собственностью.
Чего тут только не было! Комоды, сундуки, плетеная летняя мебель, глобус и даже телескоп. Все, что понадобилось бы Робинзону Крузо на необитаемом острове. Егор нашел чердачную дверь, ведущую в дом, но она оказалась запертой. Судя по тому, что она ходила ходуном, с другой стороны болтался висячий замок на хлипких петлях. Хватило одного удара ногой и ее снесло с петель.
Вниз вела крутая лестница. Плотные ставни не пропускали в дом лунный свет, ступени скрипели хуже несмазанной телеги, того и гляди, обломятся. Вспыхнул яркий прожектор, похожий на автомобильную фару, и ослепил ночного гостя.
— Брось оружие! — раздался голос из угла.
— Если брошу, фонарь разобьется. Жалко. Другого оружия у меня нет.
— Сними куртку!
Егор снял куртку и повернулся вокруг собственной оси, чтобы его можно было увидеть со всех сторон.
— Я не ношу оружия, мне лишняя статья ни к чему и стрелок я хреновый.
— Зато я стреляю без промаха.
— Не преувеличивай, Яна. Очень хорошо, что я тебя застал, будет с кем поболтать перед сном. Спасибо за машину, она мне очень пригодилась.
Зажглась спичка, потом керосиновая лампа и несколько свечей. В комнате стало светло. Прожектор погас. Яна, одетая в джинсы и свитер, оставалась столь же прелестной, как если бы на ней было вечернее платье. Впечатление портило ружье в ее руках, мощный охотничий карабин. С таким только на медведей ходить.
— Ты обещал уехать, почему до сих пор в городе? Яна поставила карабин в угол. Егор спустился вниз.
— У тебя выпить не найдется? Я, конечно, отоварился, но оставил свою сумку в багажнике.
— И думать забудь.
— Нет, забыть я не могу, могу потерпеть и то недолго.
— Когда уедешь, тогда и напьешься. Не до тебя мне теперь, я человека убила. По-настоящему.
— Ты промазала. В него стрелял кто-то другой из твоего пистолета.
— Не морочь голову, мне лучше знать.
— Давай присядем и поговорим без эмоций. Я, конечно, уеду, если ты настаиваешь, но ты должна знать некоторые детали.
Яна взяла стул, поставила в центре комнаты спинкой вперед и оседлала его, словно лошадь.
— Говори. До рассвета времени много.
— Что касается Шверника. Это он тебе поставил фингал под левым глазом?
— В предсмертной агонии.
— Ты стреляла дважды?
— Один раз.
— Видела кровь? Куда попала пуля?
— В грудь… Потом увидела. Он плеснул мне вино в глаза.
— Значит, не видела. Твоя пуля угодила в стену. Когда он тебя вырубил, из соседней комнаты вышел человек, поднял твой пистолет, выстрелил. И попал. Но убивать Шверника не входило в его планы. Стрелять в упор и оставить жертву живой надо уметь.
— Феликс жив?
— Феликс дал показания: он застал тебя возле его сейфа и ты в него стреляла. Тебя интересовал ключ от банковской ячейки, в которой хранилось семь миллионов. Сегодня утром женщина в черном забрала деньги из ячейки. Стреляла ты, деньги забрала ты, мать с отцом убила тоже ты.
— И ты в это веришь? — тихо спросила Яна.
— Я — нет, но следователи верят. Версия очень убедительная. К тому же установлено, что на утро после гибели матери ты приходила в банк, но денег тебе не дали, счет был заблокирован. Если бы ты убила свою мать, то не стала бы звонить в банк и докладывать о ее безвременной кончине, тем самым отрезая себе доступ к счету. Кто мог позвонить? Только убийца. Больше никто не знал о смерти Антонины Прудниковой. Следователи лишь начали раскачиваться и банковские счета твоей матери их не интересовали. А ты поехала в банк сразу после дачи показаний. Твое появление там лишь довесок к твоему появлению у Шверника. Мотив — деньги. Это всегда есть и будет оставаться главным мотивом любого серьезного преступления.
— Значит, теперь мне надо заткнуть глотку.
— Сыщики тебя ищут, чтобы арестовать. Шверник тебя ищет, чтобы убить. Идеальный вариант — твой труп рядом с пустым чемоданом. Еще лучше, если меня сделать твоим сообщником. Кто-то должен тебя убить ради денег. Я притворил твои планы в жизнь: убил твоего отца, потом мать, а на закуску и тебя. Семь миллионов — деньги нешуточные.
— Они и так мне достались бы.
— Трудно сказать. Ты с матерью не ладила. Она еще очень молодая женщина и могла бы прокутить все состояние со страстным любовником. Почему бы не пожить в Европе? Здесь ее ничто не держит. Муж умер, дочь взрослая, казино проданы.
— Мы с мамой только вид делали, будто терпеть друг друга не можем. Так она хотела, думала, если придут те трое с фотографии, они меня не тронут, я отрезанный ломоть, с родителями не общалась.
Егор закурил и порыскал глазами по комнате. Ему казалось, что в доме есть выпивка. Девушка поняла его.
— Трубы горят?
— Выпил сдуру пару стаканов, теперь давит.
Она встала, подошла к старому серванту с резными дверцами и достала штоф с красной жидкостью.
— Вишневая настойка на спирту: Отец еще делал. Егор оживился. Пока Яна ходила за кружкой, стоящей возле ведра с водой, парень уже четверть бутылки выпил из горлышка.
— Конченый ты мужик, Курилов.
— Согласен. Я не сюрприз в подарочной упаковке. Мне никто не нужен, так же как я никому. Не бери в голову. Давай поговорим о тех троих, которых так боялись твои родители. Они не смогли договориться по-хорошему с твоим отцом и убрали его. С вдовой тоже не получилось. Но тут они наткнулись на одну бумажку и поняли, что Антонина им не нужна, они могут получить все, что их интересует, от дочери. Антонину тоже убрали. Зато тебя они будут оберегать, как зеницу ока. Ты ключ к разгадке. Что мы имеем? Менты тебя ищут для того, чтобы предъявить обвинение во всех смертных грехах. Люди Шверника ищут, чтобы замолкла навек. Трое уродов, из которых двух я видел, готовы распять тебя на кресте, чтобы узнать какую-то страшную тайну. Но надо понимать, как только они ее узнают, ты очутишься на кладбище рядом с родителями.
— Я им ничего не скажу.
— Если только они сами не найдут нужную книгу. Ту, которую ты часто перечитывала в детстве. Записка отца хранится у адвоката Громова, в ней странное послание тебе. Двое типов навестили адвоката, прочли записку, но понять ее смысл и после пол-литра невозможно. Однако понятно главное — ты знаешь, где лежит то, что они ищут. Это написано в книге на тридцать четвертой странице старого издания. Того, что ты читала в детстве.
— Так вот почему они приезжали сюда, когда ты их видел. Они искали книгу. Но даже если бы нашли, ничего из нее не поняли бы. Я выросла здесь, на этой даче с бабушкой. Она меня воспитывала. Мой отец был дипломатом, и родители жили за границей, приезжали только летом в отпуск. На два месяца. Отец все время проводил со мной, а мама возилась в саду. Это он приучил меня к мальчишеским играм, научил стрелять, лазить по деревьям, прыгать, карабкаться по канатам, ориентироваться в лесу, пользоваться компасом и многому другому. У меня никогда не было кукол, и они меня не интересовали. Читала я только приключенческую литературу и мечтала стать моряком. Тогда я не догадывалась, что несовершеннолетние дети дипломатов живут с родителями в стране их пребывания. В посольствах есть даже школы.
