Самойлов проследил взглядом за ЭТИМ, когда оно падало вниз. Ему показалось, что ЭТО летит медленно и падает с шелестом, непривычным для мертвого тела, даже замотанного в полиэтилен. Слезал он быстрее. Инка так и сидела, опустив голову в колени. Он подошел к ней, плечи ее вздрагивали. Старик вздохнул, оттащил от сетки добычу и стал разматывать полиэтилен. Он уже понял, что лазил зря, но никак не мог расстаться с ощущением находки, а когда размотал, понял, почему ЭТО так легко падало: в полиэтилене лежало огородное пугало — палка с чем-то для головы, одетая в рваную мужскую одежду и какие-то другие тряпки. Старик сел на пол. Инка подняла голову и наконец позволила себе расхохотаться вслух. Полиэтилен был влажный — вероятно, она проделала все это рано утром. Было еще холодно, здесь, в тепле чердака, сконденсировалась влага, на Самойлова и капнуло… Старик не мог пошевелиться и вдруг заметил, что он тоже не прочь посмеяться. Или поорать. Он сполз кое-как с чердачных ступенек лестницы и поплелся собирать свой портфель. Он даже не был сердит, поэтому никак не отреагировал на Инкины выпрашивания прощения. Он просто пошел к калитке, не оборачиваясь, а девчонка все стояла на крыльце и кричала ему в спину:
— Дед, ты еще в колодец не слазил! Дед, она вполне может поместиться в нишу, там выдолблено углубление, когда отец строил колодец, он сделал углубление, внизу!..
— Пропади ты пропадом! — выдохнул Самойлов вместо прощания.
В дорогом шелковом халате, с мокрыми после душа волосами (на волосах — сеточка, чтобы не растрепались) вытряхивает в ведерко лед, протирает бутылку шампанского. Думает, открывать или все-таки подождать, пока появится гостья?…
Жизненное наблюдение: женщины любят, когда их обливают шампанским.
В плоском салатнике плавают головки желтых роз. Между их крупными раскрывшимися головками плавают лепестки красных роз. Адвокат сам составил эту композицию.
Он тучен, коротконог, с черной шерсткой на спине, плечах и предплечьях, с нежными большими глазами и красиво очерченным ртом под тонкими полосками усов — одним словом, лапочка, из тех обаяшек, что нравятся женщинам с первого сказанного ими слова.
Он берет с туалетного столика в спальне флакон с пульверизатором и брызгает себе на шею, потом — поверх халата.
В это время в дверь уже звонят.
Гостья врывается в квартиру с необузданностью отчаяния. Именно такое выражение лица больше всего нравится адвокату, когда женщины раздеваются — сомнение, страх и отчаянная решимость. При этом она почему-то держит во рту зубами свою сумочку. Адвокат пятится, отслеживая каждое ее движение. Когда они дошли таким образом до гостиной — мужчина, пятясь задом, а женщина — снимая на ходу чулки, это было похоже на странный танец — адвокат небрежным движением сбросил с себя халат. Женщина вынула изо рта сумочку и показала белые зубы, издав тихий сладострастный рык.
— Шампанского! — прошипела она.
Адвокат занялся бутылкой, женщина стояла рядом, пританцовывая, отсчитывая одной ей слышный ритм. Пробка вылетела, в грудь женщины ударила пена. Адвокат обнаружил, что забыл приготовить бокалы. Он отправился за ними, накинув халат, а женщина пошла в спальню.
Адвокат дышал на стекло, натирая его потом салфеткой.
Женщина, стараясь не шуметь, открывала ящики комода и шкафов, обшаривала тумбочки.
Когда Адвокат принес бокалы, пена в бутылке уже успокоилась. Он не успел разлить шампанское — подошла женщина с небольшим пистолетом в руке (пистолет она обмотала голубыми ажурными трусиками) и выстрелила ему в грудь.
Через два дня после выстрела с шампанским Марусе позвонили. Это было вечером, когда она, развалясь в кресле, в темноте «под Вагнера» поедала из коробки конфеты.
Узнав голос, Маруся так и вспыхнула скулами.
Марк Корамис вежливо поинтересовался, не надумала ли она приехать к ним в Бостон. Так он начинал каждый свой разговор.
— Я не люблю детей, я их боюсь, — именно так Маруся каждый раз аргументировала свой отказ.
В который раз Марк сказал, что он не против подождать, пока сын вырастет. Потом он перешел к делу и сказал, что ему позвонила девочка, которая жила раньше с Антуаном.
— Лера? — удивилась Маруся.
Марк Корамис с легкой укоризной напомнил свою просьбу — никому не давать его номер телефона.
— Я не знаю твой номер телефона! Ты всегда сам звонишь! — Маруся испугалась, хотя еще не успела понять — чего именно.
— Конечно-конечно… — не поверил Марк и заметил, что девочка звонила из Бостона.
— Этого не может быть, — прошептала Маруся. — Ты уверен?
— Я уверен. Она была в аэропорту. Звонила перед отлетом.
— Чего она хотела?
— Передать от тебя привет.
После этих слов Марусе стало совсем плохо. Коробка с конфетами упала на пол.
— Сделай для меня одолжение, посмотри, когда после этого звонка улетал самолет в Москву, — попросила она.
— Хорошо, я посмотрю и перезвоню тебе.
— Нет! — закричала Маруся. — Ты не перезвонишь! Ты положишь трубку и пойдешь смотреть, сейчас не время экономить, это очень важно!
— Хорошо, хорошо, — удивился мужчина, — но ты можешь сама посмотреть по Интернету. Я именно это сейчас и делаю.
Через пару минут он назвал время вылета самолета. И время в пути. И стоимость билета эконом-классом.
— Спасибо, — Марусю уже трясло. — Который час?
— Ты хочешь, чтобы я сказал тебе время?
— Да, именно этого я и хочу — чтобы ты посмотрел на свои дорогущие швейцарские часы и сказал мне, сколько времени! — закричала Маруся.
— О!.. — очень удивился Марк, но время назвал.
— Вот теперь — все!
Почти десять минут ушло на расчеты. Разница во времени плюс время полета… Маруся нервничала, ручка плохо писала, потом оказалось, что из ванны полилась вода — Маруся забыла, что включила воду.
Кое-как сопоставив время, Маруся оделась и, прошлепав по луже в коридоре, поспешно вышла из квартиры.
Она пошла в соседний подъезд. После третьего звонка кто-то посмотрел на нее в «глазок», но дверь не открыли. Тогда Маруся стала долбить дверь ногой, устала, достала сигарету и, раскуривая ее, задумчиво потрогала дерматин двери.
— Я ведь подожгу! — крикнула она. — Запросто. Соседи пожарных вызовут.
Дверь открыла Валентина.
— Хорошо, что ты зашла, — уныло заметила она. — Посмотри Сережку, мне кажется — у него сыпь на животе.
— Посмотрю, если скажешь, где Лерка.
— Ты же знаешь, она с нами не живет.
— Валька, говори, или я начну орать и ругаться!
— Маруся, заходи, будем чай пить, — в проеме кухонной двери образовался осунувшийся Валентин.
— Муму! Муму! — в коридор выбежал мальчик и бросился к Марусе. Она подхватила его на руки, прижала к себе. — Я уже заразный? — спросил он, обхватив ее щеки ладошками.
Маруся молча смотрела на Валентина.
— Она где-то за границей, — не выдержал тот, — точно не помню…
— Сэ-Шэ-А, — нарочито разделяя буквы, подсказала Валентина.
— Давно уехала?
— Понятия не имеем. Приходил адвокат — подписать разрешение на выезд. Представь! Она даже видеть нас не желает, адвоката наняла! — возмутилась Валентина.
— Не нанимала она, — Валентин взял ее за руку, успокаивая. — Это он ее на работу нанял.
Маруся выдернула из колготок рубашку мальчика. Осмотрела живот.
— Заразный? — спросил он шепотом.
Она поцеловала его в щечку и опустила на пол:
— Ветрянка. Вызовите врача.
Вернувшись из дома с маятником Фуко, Самойлов двое суток провалялся дома почти без движения. То засыпал, то вдруг просыпался от участившегося сердечного ритма — кто-то изнутри тела отчаянно стучался к нему сквозь сон, в перегородку ребер, стучался, как всполошившийся ночной бродяга. Тогда Прохор Аверьянович садился, прижимал руку к левой стороне груди и ждал, когда сердце вернется к привычному ритму. В одну из таких успокоительных «отсидок» он вдруг вспомнил отличительные особенности организма вьетнамской женщины, застраховавшей свою жизнь. У нее было два сердца. Одно слева, другое — справа. Самойлов подумал — что делать, если с ритма собьются оба?
Эта мысль засела в голове и не давала ему покоя. Он позвонил доктору страховой компании. Представляться долго не пришлось, доктор коротко бросил:
— Наслышан, чем обязан?
О клиентке с двумя сердцами он тоже был «наслышан и даже лично проводил освидетельствование ее состояния здоровья». Что может случиться, если оба сердца начнут биться в унисон? И такой вопрос не поставил доктора в тупик. Самойлов через полчаса сам пожалел о том, что задал его. Пришлось в подробностях узнать о строении сердца, о его возможностях и различных пороках, при наличии которых медицинская страховка практически исключается. Вьетнамская женщина Чен не имела таких пороков ни на одном, ни на другом сердце. Еще Самойлов узнал о декстокардии — остановке сердца в случае сбоя ритма, то есть в случае одновременных ударов предсердия и желудочка, что иногда случается после сильных и не скоординированных физических нагрузок, либо вследствие направленного удара в определенную точку тела. Такой удар, как уверил Самойлова доктор, не каждый киллер сделает, а только разве что кардиолог-практик или хорошо владеющий навыками быстрого убийства профессионал восточных единоборств. На вопрос — к чему это он говорит о киллере? — доктор разъяснил, что, оказывается, вьетнамской женщине Чен не грозит даже направленный высококвалифицированным специалистом удар в грудь. Самойлов не хотел спрашивать, почему, но все равно получил ответ. Потому что ее невероятная, достойная Книги рекордов Гиннесса кровеносная система устроена на двух сердцах по принципу взаимного дубляжа, то есть, получи она подобный удар, вызвавший декстокардию у одного сердца, второе сработает на обеспечение жизнедеятельности кровеносной системы на время необходимой реанимации поврежденного сердца. Но это — гипотезы, поскольку, как может догадаться его уважаемый телефонный собеседник, на проверку подобного чуда надежда весьма сомнительна. Напоследок доктор предложил Самойлову посмотреть его подробный описательный отчет о состоянии кровеносной системы уникальной женщины Чен, но заметил, что лучше сделать это не в половине второго ночи, а, к примеру, в рабочее время доктора — с девяти до восемнадцати. И добил Самойлова окончательно, предложив ему телефон хорошего кардиолога, поскольку — «с аритмией шутки плохи, коллега».
