Сэр Бенджамен, который при каждом новом открытии поминал то черта, то Юпитера, сел и растерянно огляделся.
– А мы решили этот ребус в течение получаса...
– Позвольте вам напомнить, сэр, – зарычал доктор Фелл, окончательно выведенный из себя, – в этом шифре нет решительно ничего такого, чего бы я уже не знал: все объяснения были уже налицо. А остальное – только доказательства этих объяснений. Если бы криптограмму решали без этих предварительных сведений, ничего бы из этого не вышло. Теперь мы знаем, что она означает, благодаря... благодаря предварительным данным.
Он осушил бокал залихватским жестом и обвел своих собеседников грозным взглядом.
– Конечно, конечно. Но что здесь подразумевается под словом. «девиз»?
– Это, разумеется, девиз на печатке его перстня: «Все мое ношу с собой». Это нам уже однажды помогло. Поможет и еще раз. Где-нибудь внизу, в колодце, этот девиз выдолблен на каменной стенке...
Шеф полиции снова начал тереть щеки и хмуриться.
– Да, но мы не имеем понятия, где именно. А место, понимаете, такое, что искать там не очень-то приятно.
– Глупости, – резко парировал доктор. – Мы совершенно точно знаем, где нужно искать.
Поскольку сэр Бенджамен только обиженно промолчал, доктор Фелл спокойно вернулся к своему занятию: стал набивать трубку. Помолчав, он задумчиво произнес:
– Если толстую веревку перекинуть через перила на балконе в том месте, где веревка старого Энтони протерла известный нам паз, и опустить конец в колодец таким же образом, как это проделывал Энтони... ну что же, мы окажемся не так уж далеко от нужного нам места, разве не так? Весь колодец достаточно велик, это верно, однако прямая линия, ведущая от паза, сократит район поисков до нескольких футов. И если здоровый, крепкий молодой человек, такой, например, как наш друг, встав на край колодца, уцепится за эту веревку и спустится вниз...
– Вполне здравая мысль, – согласился сэр Бенджамен. – Но чего мы этим добьемся? Если судить по вашим словам, убийца давно уже обчистил тайник, унес все, что там могло находиться. Он убил старика Тимоти, потому что тот застал его на месте преступления, и убил Мартина, так как тот узнал бы о его тайне, если бы прочел бумагу, находящуюся в сейфе... Что вы теперь рассчитываете там найти?
Доктор Фелл нерешительно помолчал.
– Я точно не знаю, что именно. Но все равно мы должны это сделать.
– Вероятно, вы правы. – Сэр Бенджамен сделал глубокий вдох. – Ну хорошо... Завтра утром я вызову двух полицейских...
– Сюда сбежится весь Чаттерхэм, если мы будем действовать таким образом, – сказал доктор. – Вы не думаете, что лучше было бы проделать эту операцию, не посвящая в нее никого из посторонних?
Шеф полиции колебался.
– Очень рискованно, черт возьми, – проворчал он. – Так можно легко сломать себе шею. Что вы скажете, мистер Рэмпол?
Перспектива была весьма заманчивой, и Рэмпол это подтвердил.
– Не нравится мне эта затея, – ворчал шеф полиции. – Впрочем, это единственный способ избежать неприятностей. Мы можем сделать это сегодня ночью, если прекратится дождь. Сегодня я свободен, мне нужно явиться в Эшли-корт только завтра, а переночевать я могу в этой вашей гостинице, как она – «Чрево Монаха», кажется?.. Послушайте, нам ведь понадобится свет, когда мы будем привязывать веревку и так далее, как вы думаете? Он не привлечет внимания?
– Вполне возможно. И тем не менее, я почти уверен, что нас никто не потревожит. Во всем Чаттерхэме не найдется такого смельчака. Они слишком боятся.
Дороти, прищурив глаза, смотрела то на одного, то на другого. Вокруг носа у нее собрались мелкие морщинки, придававшие лицу сердитое выражение.
– Вы просите его это сделать, – сказала она, кивнув на Рэмпола. – Я знаю его достаточно хорошо и уверена, что он согласится. Вы очень спокойно к этому относитесь. Уверяете, что никто из жителей деревни не осмелится здесь показаться. Однако вы, возможно, забыли, что кое-кто непременно окажется на месте действия. Убийца.
Рэмпол неприметно придвинулся, встал рядом с ней и неожиданно для себя взял ее за руку. Она сжала его руку в своей, сама того не замечая. А вот сэр Бенджамен заметил, и на лице его появилось изумленное выражение, которое он пытался спрятать, произнеся «хм-м-м...» и переминаясь с ноги на ногу. Доктор Фелл благосклонно посмотрел на нее из своего кресла.
– Убийца, – повторил он. – Я это знаю, моя дорогая. Знаю.
Наступило молчание. Никто, по-видимому, не находил, что сказать. В глазах сэра Бенджамена видна была решимость, они словно бы говорили, что отступать – это не по-английски. И в то же время всем своим видом он выражал замешательство и неловкость.
– Ну что же, – сказал он наконец. – В таком случае надо двигаться. Кстати говоря, мне придется посвятить в наши дела судью в Чаттерхэме; нам понадобятся веревки, гвозди, молотки – словом, всякие такие вещи. Если дождь прекратится, я смогу сюда вернуться около десяти часов. – Он нерешительно помолчал. – Но мне все-таки хотелось бы узнать одну вещь. Мы тут слышали бесконечные разговоры об этом колодце, говорилось об утонувших там висельниках, о привидениях, золотых слитках, бриллиантах, о драгоценной посуде, Бог знает еще о чем. Скажите мне, доктор, а что вы рассчитываете найти в этом колодце?
– Носовой платок, – ответил доктор, поднося к губам стакан с пивом.
Мистер Бадж провел весьма поучительный вечер. Три раза в месяц он имел право отлучаться вечером из дома. Два из этих трех вечеров он обычно посвящал кинематографу, отправлялся в Линкольн и смотрел там фильм, с завидной регулярностью глядя на то, как человек попадал в затруднительное положение, и освежая в памяти такие выражения, как «проваливай», «чокнутый» и тому подобные словечки, которые могли бы пригодиться ему при отправлении его обязанностей дворецкого в Холле. Третий вечер он неизменно проводил у своих добрых друзей, мистера и миссис Ренкин, которые служили в семействе Пейнов в Чаттерхэме, он – дворецким, она – экономкой.
Ренкины принимали его в своей уютной комнатке возле лестницы с неизменным гостеприимством, характер и проявление которого никогда не менялись. Мистеру Баджу предоставлялось лучшее кресло, плетеная качалка, которая приятно поскрипывала и у которой была такая высокая спинка, что она неизменно оказывалась выше любого сидящего в ней человека. Мистеру Баджу предлагалось выпить капельку чего-нибудь – либо портвейна, который поступал сюда сверху, непосредственно с хозяйского стола, либо горячего пунша в сырую и холодную погоду. Уютно потрескивали газовые рожки, хозяева, как обычно, ласкали кошку, разговаривая с ней, как с маленьким ребенком. Три качалки раскачивались в трех различных темпах: кресло миссис Ренкин – быстро и энергично, ее мужа – более рассудительно, а его качалка словно колыхалась – двигалась серьезно и размеренно, – так колышутся носилки, когда на них несут императора.
Вечер проходил в обсуждении проблем Чаттерхэма, проблем его обитателей. И, главным образом, когда время подходило к девяти и они, отбросив в сторону мысли о своем служебном положении, становились самими собой, – проблем, связанных с теми, кто жил в Больших Домах. С наступлением десяти часов они расставались. Мистер Ренкин рекомендовал вниманию мистера Баджа стоящие книги, которые его хозяин упоминал в течение недели, мистер Бадж самым серьезным образом записывал полученные сведения в записную книжку, надевал шляпу с аккуратностью солдата, надевающего боевую каску, застегивал пальто и отправлялся домой.
«Какой приятный вечер», – думал он, направляясь в сторону Холла по Хай-стрит. Облака разошлись, в светлом небе, таком чистом и ясном, словно его вымыли, сияла луна. Над низинами стлался легкий туман; воздух, влажный и свежий, был напоен запахом сена. В такую ночь душа мистера Баджа становилась душой д'Артаньяна – Робина Гуда – Фербенкса Баджа, лихого парня, искателя приключений, а иногда, в совсем уж сумасшедшие минуты, Баджа – Великого Любовника. Душа его превращалась в воздушный шар, правда, плененный воздушный шар, но все-таки шар. Он любил эти длинные прогулки – ведь звезды не потешались над выходками этого другого Баджа, и можно было смело атаковать копну сена воображаемым мечом, и ни одна горничная об этом не узнает.
Однако пока он шел по дороге и шаги его гулко отдавались в тишине ночи, он только мечтал обо всех этих неприятных вещах, откладывая их воплощение до последней мили своего пути. Он размышлял о том, что было нынче вечером. В особенности же его мысли занимала грандиозная новость, которую он сегодня узнал...
Сначала были обычные разговоры. Он сам с любовью и сочувствием рассказывал о радикулите миссис Бандл. Ему сообщили новость. Мистер Пейн снова собирается в Лондон на очередное судейское заседание. Мистер Ренкин говорил об этом факте с весьма значительным видом, упоминая таинственные портфели, вид которых вызывал такой же священный трепет, как и парики судей. Больше всего в судейской профессии их поражало то обстоятельство, что нужно прочитать уйму книг, прежде чем тебя допустят в это святилище. Миссис Пейн была в отвратительном расположении духа, но тут ничего не поделаешь, такой уж у нее характер.
