— Ну да, гуманное общество. Растопчут — и на помойку. Уж лучше бы на электрический стул.
Я смотрела на опустившегося человека и не испытывала жалости. Судьба не только нас гладит по головке, но и бьет под дых. Оправишься ты или нет, зависит от силы собственного характера. Искать причины своих несчастий на стороне — удел слабых. Если ты сник и сдался, то виноват сам.
— Зачем пожаловали? — скривился в пренебрежительной гримасе Истомин, заметив, что я его разглядываю.
Сколь я ни силилась, жестокого маньяка под оболочкой пропойцы мне трудно было представить.
— Хочу поговорить с вами об Инге… Инге Лехнович, — уточнила я. Глаза моего противника изменились. В них появились страх и любопытство. Я поняла, что на правильном пути. Не каждую партнершу по танцам далекой молодости мы помним. Я спросила: — Вы ее любили?
— Какая разница! — нервно отреагировал Истомин. — Инга исчезла.
— Ее убили.
Его глаза заметались, словно испуганные птицы в поисках спасительного места для приземления.
— Кто? — неожиданно спросил он.
Вот это номер. Истомин перепуган, но стойко играет роль недотепы.
— Ведь это вы ее провожали в последний вечер?
— Я не знаю, какой вечер вы имеете в виду.
— Последний перед вашим отъездом из санатория. В ту ночь Ингу изнасиловали и задушили. А перед этим убийца вырвал штырьки с янтарем из ее ушей. Потом он замуровал ее на стройке.
— Какой стройке?
— Сами знаете. В тот день вы где-то испачкали костюм. И на завтрак явились в парадной форме, что выглядело несколько странно.
— Про какую стройку вы говорите?
— Большое здание под названием Дом советов, или «Закопанный робот». Вы шли мимо него, затащили туда Ингу, поглумились над ней и задушили.
— Я не делал этого.
— Делали. И не раз. Вы издевались над своей женой, а когда она ушла от вас, стали охотиться на одиноких девушек. Вас привлекали яркие украшения на их теле. Как это.
Я медленно сняла пиджачок без подкладки и осталась в обтягивающем топе на тонких бретельках, открывавшем полоску живота. В пупке болталась моя сегодняшняя обновка — золотая висюлька с жемчужиной. Коршунов обалдел, когда понял, ради чего я вернулась в салон красоты «Стиль». Решение пришло спонтанно. Я заметила рекламу в витрине и решила на себе проверить реакцию подозреваемого. Мне любезно сделали пирсинг пупка, предупреждая, что будет больно. Наивные. Настоящая боль живет внутри нас. С той, которая снаружи, легко справиться.
Истомин увидел пирсинг. Я следила за его реакцией. Он с минуту молча взирал на мой пупок, а потом осклабился.
— Глупо. Особенно в вашем возрасте. Глупо и больно.
— Зато сексуально, — провоцировала я.
— Только дуры мечтают о сексе, а когда получают его, то уже не хотят. Они отбиваются, но уже поздно. И их…
— Договаривайте. Что происходит с глупыми девчонками?
— Их убивают. На свете полно уродов, которым только дай повод.
— Кроме вас есть другие уроды?
— При чем тут я?!
— Вы изнасиловали и убили Ингу. И вырвали у нее украшения из уха.
— Вырвал? Не делал я этого.
— Чего не делали? Не убивали или не вырывали?.. А может, у вас плохая память, и вы забыли о десятках жертв в Североморске, Мурманске и здесь, на Балтийском побережье? Вы убивали невинных девушек.
— Это не я, — зашипел Истомин.
Я продолжала наседать.
— Вы так боялись собственного безумия, что опасались за жизнь дочери. Вы могли кинуться даже на нее!
— Мне не нравится пирсинг. Из-за него могут напасть.
— Кто? Кто, кроме вас? Или у вас раздвоение личности? Сейчас вы тихий, а после походов, когда долго не видите женщин, превращаетесь в маньяка. У нас есть доказательства вашей причастности к убийствам.
— Это не я, — мотал головой Истомин, — не я.
Его пальцы дрогнули, пакет грохнулся на землю. Он закрыл лицо руками и зарыдал, то и дело повторяя «не я, не я». Я смотрела на его тонкие запястья, и червь сомнения глубже вгрызался в мою стройную версию.
— Что будем с ним делать? — спросил Коршунов.
Я не знала. Я увидела не то, что ожидала. Истомин был напуган, он боялся чего-то, но это был страх слабого человека. Мог ли такой человек на протяжении долгих лет хладнокровно изнасиловать и задушить больше двадцати женщин? Или он так сильно изменился за последний год?
— Уйдите! Оставьте меня в покое, — замахал Истомин руками. — Сначала вешали на меня шпионаж, а теперь убийства. Я не трогал Ингу. Я любил ее. Теперь у меня никого нет. Никто ко мне не приходит. Жена и дочь бросили меня. Остался только один друг. Только один.
— Водка? — спросила я, слегка толкнув ногой пакет. — Можете побеседовать со своим другом. Бутылка даже не разбилась.
— Да что вы понимаете! Мой друг — мой бывший командир. Я все время служил с ним. Он один меня понимает.
Истомин злобно пнул пакет и зашагал к дому, не оборачиваясь. Мы не стали его удерживать.
49
Пятый день, Балтийск, 14-40
— И чего ты добилась? — спросил Кирилл, когда мы вернулись в машину.
Я долгое время молчала, осмысливая разговор с Истоминым. Вспоминала выражение его лица, его реакцию, его фразы.
— Это не он, — решила я. — Ты видел его руки? Они слабые. Он не смог бы задушить даже девушку, а в прошлом году на Куршской косе одновременно с девушкой был задушен двадцатилетний парень, спортсмен с развитой шеей. Его задушили одними руками, без веревки. Для этого нужна незаурядная сила.
— Истомин спивается. Возможно, раньше…
— Соседка сказала, что он начал пить сразу после увольнения. Алкаш не способен на такие убийства.
— Что время делает с людьми, — задумчиво произнес Коршунов и стал набирать чей-то телефон. — У меня же тут одноклассник, Димка Коломиец. Лет десять парня не видел. Он военнослужащий, отличный офицер и надежный друг.
Кириллу ответили. Он заговорил обо всем и ни о чем, как это обычно бывает со старыми приятелями, которых развела жизнь. Один вопрос меня заинтересовал:
— Ты по-прежнему носишь часы на правой руке? Теперь это модно. Ты, дружище, опередил время.
Когда разговор окончился, Кирилл объяснил:
— Димка перед школьным выпускным втрескался в нашу первую красавицу и, чтобы доказать ей свои чувства, выколол на руке ее имя и сердечко, проколотое стрелой. Вот тут, прямо на запястье. Но это не помогло, она его отшила. Во время выпускного она танцевала только со мной. — На лице Коршунова появилась сладкая улыбка. Но он тут же спохватился. — Коломиец попробовал вывести татуировку, но она получилась еще заметнее. А тут в военное училище поступать надо. И он, чтобы скрыть свою глупость, стал носить часы с широким ремешком на правой руке. Вот такая история.
— Герой, — усмехнулась я. — Отбил девушку. Как ее звали?
Кирилл обиделся на мою иронию.
— Димка Коломиец — один из немногих, на кого можно положиться. Если со мной что-нибудь случится, обращайся к нему. Он выручит.
— А что может с тобой случиться? Это же меня хотят «закрыть». Или когда у вас «закрывают проект», убирают всех, причастных к нему?
Коршунов помрачнел и ничего не ответил. Он завел машину и рванул с места, испугав проходящую женщину. Заговорил он, когда мы выехали из Балтийска.
— Сейчас Истомин спился. Но ты забыла про Ингу Лехнович? С нее все началось. Сначала ты подозревала Назарова, потом была уверена, что с ней расправился Истомин. Тогда он был молодым и сильным.
Я покачала головой.
— Тоже не он.
— Это почему же? — Коршунов начинал злиться. — На следующее утро Истомин появился в парадной форме, потому что испачкал гражданскую одежду. Он заляпал ее, когда закладывал тело строительными блоками.
— Когда хотят что-то скрыть, молчат или уводят разговор в сторону. А Истомин задавал много вопросов. Он удивился сообщению об убийстве Инги.
— Истомин испугался.
— Он испугался нас. А информация об Инге Лехнович его заинтересовала. Он спрашивал и о чем-то думал. Он вспоминал. Ему не давала покоя какая-то мысль.
— Я тоже вспоминаю. Мне тоже не дает покоя один-единственный вопрос. Куда пропали чертовы документы?
Мы мчались на большой скорости по узкому шоссе. Теплый воздух над асфальтом дрожал. Коршунов шел на рискованные обгоны. Вплотную к дороге росли столетние липы, о чьи стволы мог помяться даже танк. Малейшая оплошность, и старенький отпрыск немецкого автопрома с отжившими свой век подушками безопасности вряд ли нас бы спас. Мы въехали в Калининград. Коршунов затормозил перед светофором. Я порадовалась, что он адекватно воспринимает действительность.
— Куда мы несемся? — спросила я.
— Завтра последний день. Последний! — Кирилл хлопнул ладонями по рулю.
Мы помолчали. Я догадывалась, что именно наступит послезавтра. Я не человек, а проект. Проект «СД», который исчерпал себя. Послезавтра меня «закроют». Кто-то уже получил заказ на мою ликвидацию. Он уже рядом. Возможно, даже следит за мной.
