Ознакомительная версия.
– Представляешь, я сказала ему, что не смогу приехать домой, чтоб он не волновался. Это впервые! Что будет дальше, Женя?
Дымов привлек ее к себе:
– Смотри не поцарапайся о мои кости, правда, я худой? Еще говорят, что я похож на обиженного пса.
– А на кого похожа я?
– На белую пушистую кошечку.
Первые полчаса они еще прислушивались к тому, что происходит в квартире, но потом, когда Дымов сходил в разведку и выяснил, что они остались одни, радости их не было предела.
– Митя говорил что-то про пирог, пойдем поищем. Я хоть и худой, но прожорливый, и еще гурман.
Завернувшись в простыни, они пришли на кухню, устроились на табуретах, и Дымов принялся кормить Ольгу. Разрезая крупные аппетитные помидоры и густо посыпая их солью, Дымов, вздохнув, сказал:
– Оля, я должен признаться тебе в одном страшном преступлении, которое я совершил, находясь здесь, в этой квартире. Понимаешь, я, словно гончая, почуяв дичь, что-то вынюхивал здесь и нашел на антресолях пачку совершенно великолепных рисунков. Это тоже Дорошев, хотя я, кстати, так и не понял, почему все его работы находятся именно в этой квартире. Ну да бог с ним. Непонятно одно: почему он не хочет мне их показать? Я бы и сам купил. Уверен, что и Планшар одобрил бы мою покупку. И еще: из Виктора, если он не сопьется, можно сделать настоящего художника, но… даже не знаю, говорить тебе или нет. Понимаешь, я постоянно чувствую какое-то несоответствие между самим Виком и его работами, поэтому боюсь, что эта его работоспособность – временная, случайная. А ведь я бы мог устроить с Планшаром аукцион и в Каннах, и в Дижоне, я мог бы сделать Вику великолепную рекламу. Ему бы уехать отсюда, он безалаберный человек, это сразу бросается в глаза, любит выпить, я не доверяю ему и не могу на него поставить, что ли… ты понимаешь меня?
– А где те рисунки, можно посмотреть?
Дымов прошел в прихожую, включил там свет, и вдруг Ольга услышала:
– Оля, а это чье, ты не знаешь? Поди-ка сюда, скорее, вот здесь, под пледом?.. Ничего не понимаю.
Ольга опустилась на колени перед аккуратно сложенными одна на другую работами и пожала плечами:
– Это Дорошев. Какой он все-таки странный, значит, он не все показал нам. Я тоже ничего не понимаю.
Между тем на свет выплыли портреты Маши, и Ольга выразительно взглянула на Дымова:
– Узнаете?
Дымов, развернув самый большой холст, обратил его к свету, и глаза его заблестели.
– Узнаю. «Обнаженная М.», да это же твоя Машенька! Ну и дела!
Ольга встала и побежала в комнату.
– Едем, едем немедленно, я сейчас ему такую выставку устрою! Это он, понимаешь, это он, Дорошев, украл у нас Машеньку, он развратный и бездарный мужлан. Посмотри, он раздел мою дочь, наверняка переспал с ней, и теперь она уцепилась за Хорна, как за соломинку. Бедная девочка. А я-то все смотрю на нее и не понимаю, почему у нее такие грустные глаза и почему они с Мишей ни разу не обнялись и не поцеловались. А может, она беременна от него? Ужас! Едем быстрее!
Дымов, который как завороженный смотрел на холст, неожиданно сказал:
– Я никуда не поеду. Его нельзя беспокоить, потом все выясним. Проще поговорить с Машей. Но как она здесь хороша, прямо как живая, ты только посмотри! Да у вас здесь, сударыня, Клондайк. Пойми, ему нельзя сейчас трепать нервы, он художник, он ценит красоту, а Маша… она как цветок.
– Значит, тебе этот пропойца дороже моей Маши? Но ведь Маша – это почти что я, понимаешь? Значит, ты не любишь меня!
– Оля, успокойся, нельзя так нервничать, подождем до завтра. Давай лучше посмотрим, что тут у нас еще есть. Нет, ты только посмотри: «Река вечером», «Девушка под дубом» – сдается мне, это тоже Маша. «Белые козы» – это чудо что такое! «Голубая тропинка, ведущая в деревню».
– Значит, ты не поедешь со мной?
– Нет, и ты никуда не поедешь. Пойдем съедим по куску пирога, он с вишней, еще теплый. Хороший мальчик Митя, добрый.
Хорн возвратился домой, так ничего и не узнав у Руфинова. Маша снова пропала. Он позвал Геру, но ему никто не ответил. Обычно она встречала его на пороге, и по всему ее виду было видно, что она скучала без него. Острая и холодная, как лезвие, мысль привела его в комнату – окно было распахнуто, на полу – домашние бархатные тапочки Геры. Он бросился к окну и выглянул вниз – на асфальте в свете фонаря мерцала большая лужа, хотя дождя уже не было три дня. Лужа на его глазах стала приобретать зловещий красноватый оттенок, и тогда Хорн понял, что случилось что-то страшное. «Вот и все, Миша, – подумал он, – ты убил Геру». Она не могла остаться в живых после такого страшного полета, значит, она сейчас в морге, где пытаются установить ее личность. Он не мог допустить мысли, что Гера могла попросту выйти из дома. Хорн достал сигарету и сел за телефон.
– Девушка, скажите мне, пожалуйста, телефоны всех моргов.
Он звонил и спрашивал адреса. Перед тем как выйти из дома, он зашел в спальню, включил свет и с тоской посмотрел на аккуратно заправленную постель. Он заплакал. И не было никого, кто бы смог утешить его так, как это умела делать Гера.
Услышав какой-то шорох, он оглянулся, смутно надеясь увидеть ее, он мгновенно представил, как она войдет сейчас и скажет, что ужин готов и что она подогревала его уже три раза, но никто не вышел, зато раздался пронзительный и неотвратимый звонок в дверь. «Началось».
Но, уже подходя к двери, он подумал, что смерть Геры – плод его разыгравшейся фантазии, вызванный страхом потерять ее. Мысль эта оказалась настолько ясной и отрезвляющей, что Миша, облегченно вздохнув, пошел открывать. Он даже не посмотрел в глазок, настолько был уверен, что вернулась именно Гера. Кому же еще звонить в такое время?! Но когда он увидел Машу, ему стало нехорошо.
– Можно я переночую у тебя? – Маша уверенно вошла, разулась и вопросительно взглянула в глаза своему жениху, который почему-то выглядел растерянным и бледным. – Только, пожалуйста, ничего не спрашивай, меня снова начнут разыскивать. Позвони папе и скажи, что я все это время была у тебя.
– Но я уже был у вас. Хорошо, не переживай, сейчас что-нибудь придумаем.
Он позвонил Руфинову и сказал, что Маша нашлась, что она сейчас у него и потом все объяснит. Маша тем временем села в кресло, где не так давно сидела Анна и шантажировала Мишу, достала как ни в чем не бывало из сумочки пистолет и положила его на стол. Хорн не спускал с нее глаз.
– Ты очень изменилась, Маша.
Он сел напротив нее, и ему почему-то показалось, что перед ним сидит Анна, что вот сейчас она швырнет пепельницу в шкаф.
– Изменишься тут, – возмущенно, словно очнувшись, произнесла Маша, и слезы заблестели в ее глазах. – Все кругом врут. Меня окружают одни обманщики. Я ничего не понимаю. У меня такое чувство, будто я всю свою небольшую жизнь спала и поэтому совершенно не разбираюсь в людях. Может, хоть ты окажешься тем единственным человеком, который будет до конца честен со мной. – Она подняла на него свое нежное, заплаканное лицо. – Не могу понять, зачем меня обманывать, ведь я никому не сделала зла. Вот, к примеру, ответь, кому понадобилось увозить меня тогда на белой машине? Ведь это был не ты? Но мне же все это не приснилось, я же не сумасшедшая? Представь, сегодня я совершенно случайно оказалась в том самом доме, где меня держали, но проворонили. Митя, оказывается, живет именно в этой квартире. Или нет, давай все по порядку. Я виновата перед тобой. Я сейчас расскажу тебе кое-что, после чего ты ни за что не захочешь на мне жениться. Миша, я полюбила одного человека, мне показалось, что и он тоже любит меня, но он… у него роман с мачехой, а еще он встречается… с кем бы ты думал? С Герой!
– Что? Что ты сказала?
– Митя сейчас у нее. То она к нему приходила, а теперь он к ней, они словно голубки, а меня вроде и не существует. – И Маша заплакала, упав грудью на пистолет.
Хорн взял ее за плечи.
– Так, значит, она жива?
– Больше чем жива. Если бы ты видел, как они ворковали! Он, как вошел, сразу поцеловал ее, я видела, потому что пряталась в кладовке – я постоянно куда-то прячусь, как воровка или преступница, – но Гера…
– Успокойся, главное, что она жива. Я ведь тоже не чист перед тобой. Понимаешь, Гера – моя бывшая жена, она глубоко несчастный человек, совершенно запутавшийся в жизни. В свое время я застал ее с неким Дождевым.
– Как? Не может быть! Значит, вы развелись из-за Мити? Но тогда непонятно, почему ты считаешь, что она несчастна?
Но Хорн, вместо того чтобы ответить, сам задал вопрос:
– А ты, значит, тоже любишь Дождева? Художника?
– Художника.
– Нет, этого не может быть. И Гера, и ты – вы все влюблены в этого Дождева? За что ты его полюбила, что в нем такого особенного?
– Не знаю, я случайно познакомилась с ним в Кукушкине, под дубом, а потом мы провели ночь на моей даче. Миша, умоляю, не рассказывай никому. Я сейчас не в себе и могу наговорить о Мите все, что угодно, но мне нельзя верить. Я все равно люблю его. – Она достала платочек и вытерла слезы. – А ты по-прежнему любишь Геру? (Он кивнул.) Понимаю, она очень красивая, ее нельзя не любить. Что же делать, Миша?
Ознакомительная версия.
