как будет жить дальше без нее. И все же его не отпускала мысль – иногда даже во сне, – что, окажись он тогда рядом, все могло бы пойти иначе. Он отлично понимал, что до богатыря, способного кому-либо внушить страх, ему далеко, но, загнанный в угол, он мог оказать достойное сопротивление, а совладать с ними двоими было бы и того сложнее.
Почему же человек не может себя чувствовать в безопасности в собственном доме? Ведь они с Бильгьей никому не делали зла… И вот промозглым зимним вечером случилось непоправимое. Около шести они легко поужинали – спагетти болоньезе. За едой говорили о будущем ребенке и о том, какие изменения он привнесет в их жизнь. Бильгья была непоколебима в своем намерении не снижать в ближайшие месяцы рабочую нагрузку и твердо решила продолжить учебу осенью.
– Я полна энергии, – говорила она. – Вот когда токсикоз начнется, тогда и возьму отпуск.
Эмиль поднялся из-за стола и сказал, что ему надо вернуться на работу, чтобы завершить одно срочное дело. Он спросил, не хочет ли Бильгья присоединиться к нему? Или он ей этого не предлагал? Может, и нет. Скорее всего, он хотел, чтобы она осталась дома и отдыхала. Вообще говоря, воспоминания о том вечере были обрывочными. Бильгья сказала, что подождет Эмиля дома и скоротает время за чтением. Он не помнил, что конкретно сказал ей перед уходом, но, как оказалось, это стало их прощанием.
Когда Эмиль вернулся домой, первое, что он заметил, была кровь в прихожей. Наверняка и Бильгью он сразу увидел, но ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это зрелище не злая шутка его воображения. Девушка лежала на спине тут же, в прихожей, в той самой пижаме, которую надевала, когда садилась за учебу. Бильгья не шевелилась, и лужа крови вокруг ее головы повергла Эмиля в такой ужас, что он оцепенел. Он и сам не знал, сколько времени он так простоял, пока наконец не вышел из ступора и не позвонил в полицию, выхватив из кармана мобильник.
Бильгья не умерла, и в этом заключалась хорошая новость. Единственная хорошая новость.
Ее ввели в искусственную кому, и силы вытекали из нее по капле. И точно так же по капле Эмиль утрачивал волю к жизни, словно у них с Бильгьей было одно сердце на двоих и оно билось все слабее. Сначала он еще держался – даже давал интервью, чтобы с помощью прессы добиться хоть какой-то справедливости, и призывал тех, кто мог бы поделиться любой информацией, откликнуться. Дело расследовалось, и были кое-какие предположения относительно того, кто мог нести ответственность за это преступление, но, чтобы выдвинуть обвинение, доказательств оказалось недостаточно. Поэтому Эмилю не оставалось ничего иного, кроме как наблюдать за угасанием Бильгьи, даже не надеясь на то, что свершится правосудие.
Когда же она спустя два года скончалась, обретя наконец заслуженный покой, ярость стала единственным чувством, которое не позволяло Эмилю погрузиться в полную апатию. Эта ярость заполнила его сердце, не оставив там места ни для любви, ни для сострадания. Эмиль понимал, что гнев – плохой советчик тому, кто не справился с горем, но ему было уже все равно.
Эмилю так и не дали подробных разъяснений насчет того, что на самом деле произошло, хотя у полиции имелась версия, выстроенная на основе показаний криминальных осведомителей. Против человека, имя которого называли осведомители, не было никаких улик, и теория полиции состояла в том, что нападение на Бильгью было совершено по ошибке.
По ошибке.
Именно так и выразился полицейский. Получалось, что Эмиль потерял свою любимую женщину по простому стечению обстоятельств, она лишилась жизни из-за банальной превратности судьбы.
На одной с ними улице, в доме со схожим номером, обитал какой-то наркоман-неудачник. Он, должно быть, наделал долгов на почве своего пристрастия, и, видимо, именно ему предполагалось в тот вечер нанести визит, чтобы выбить из него деньги. Эмиль невольно представлял себе, как все происходило. Бильгья наверняка пыталась объяснить, что это не тот адрес, и, зная, что она никому не позволяла вытирать о себя ноги, Эмиль допускал, что она даже повысила голос. А потом последовал удар – всего один удар по голове, которого оказалось достаточно. Орудием послужила, вероятно, бейсбольная бита.
Желание отомстить ни на мгновение не покидало Эмиля, только осознал он это не сразу, а после смерти Бильгьи, когда неожиданный телефонный звонок навел его на след. К тому моменту он больше не мог мыслить логически, в чем и сам отдавал себе отчет.
Родители, конечно, сильно переживали за Эмиля и старались ему помочь, но такая забота была ему в тягость. Он даже нашел потайное место – бесхозный дом в центре города, – где у него была возможность высыпаться без чрезмерного родительского сочувствия и причитаний. Их с Бильгьей квартира пустовала – Эмиль не представлял, как сможет снова туда войти. Когда он думал об их жилище, перед его мысленным взором не возникало ничего, кроме крови.
Эмиль решил действовать по ситуации, и пока все шло, как он планировал. В последнее время он почти не пил и старался не совершать необдуманных действий – ради Бильгьи. Эмиль не знал, что будет с ним дальше, – возможно, он выдаст себя, а возможно, утопится в море. Ему было все равно.
Некоторое время он наблюдал за домом Роберта, следил за его сожительницей и ее ребенком. Око за око, зуб за зуб? Эмилю казалось, что заставить Роберта пережить потерю самых близких ему людей будет торжеством справедливости.
И вот теперь Эмиль сидел с плачущим ребенком на руках. Мальчик надрывался от крика и никак не хотел засыпать в этом холодном, неуютном, продуваемом доме, который когда-то наверняка был наполнен радостью и теплом, а сейчас от всего этого почти ничего не оставалось – как и от самого Эмиля. Ситуация была, прямо сказать, непростая, и Эмиль ломал голову над тем, что делать дальше.
Ему доставляло удовольствие ходить по пятам за женщиной, с которой жил Роберт; воспользовавшись случаем, он украл у нее ключи и однажды вечером проник к ним в квартиру. Сначала, правда, заглянул в окно и, убедившись, что они настолько заняты друг другом, что не видят ничего вокруг, проскользнул в дом и через приоткрытую дверь спальни понаблюдал за их любовными играми. Они его так и не заметили, поэтому Эмиль позаботился о том, чтобы оставить в доме следы своего пребывания, а когда выходил, не захлопнул заднюю дверь.
С тех пор он продолжал заглядывать
