— Костя, послушай…
Он не дал ей ни доли секунды:
— Я не могу по телефону, Татьяна Николавна, потому что мне нужно видеть глаза живого человека, который меня слушает и который понимает, что я говорю. Мне хочется, чтобы вы приехали. Я встречу вас во дворе. Вы сможете подъехать прямо сейчас?
Сказав это, он затаил дыхание.
«Ну, сука, давай рожай быстрее, или я сам к тебе приеду!»
Мучительно долгая пауза, при которой обычно сжимаешь большой палец, кусаешь губы, зажмуриваешься, считаешь до десяти или вспоминаешь, как в детстве тырил яблоки в чужом саду или запускал бумажного змея… Но Костя в эти минуты не испытывал ничего романтического, он лишь мысленно проговаривал ругательства, вызывая в голове образ этой женщины…
О, эта женщина! Если приглядеться, уже не так молода, как иным хотелось бы, но весьма очаровательна, свежа и легка. У нее было необходимое для удачливого психотерапевта сочетание внешних и внутренних данных, у нее есть опыт, и у нее есть шарм. Черт возьми, а ведь он почти влюбился в нее! На самых первых сеансах, к которым его склонила обеспокоенная мать, он любовался этой дамой, с любопытством и тайным вожделением разглядывал ее ноги и декольте… он представлял себе невесть что, запираясь в своей комнате и предаваясь самоудовлетворению по вечерам. О, если бы ему дали чуть-чуть времени и проявили чуть-чуть внимания — он, пожалуй, смог бы что-то слепить из себя, чтобы стать интересным для таких женщин, как она.
Но времени ему не дали. Вместо этого размазали по приборной доске красной «хонды», оплевали и выбросили, как вчерашнюю газету, в которой успели прочесть только колонку анекдотов и астрологический прогноз. Да, вот так мы выполняем свою работу, и вот так мы отрабатываем свои гонорары…
Сука.
— Татьяна Николаевна? — взмолился он. — Мне очень-очень нужно с вами поговорить. Приезжайте.
Она сломалась.
— Хорошо, Костя. Но я смогу только минут через сорок. Нормально?
— Вполне! — Он едва сумел скрыть радость. Свою истинную радость. — Я буду ждать вас. Спасибо!
Она положила трубку, не попрощавшись.
Константин отключил у телефона звук и спрятал аппарат в карман брюк. Очень ненадежный карман, из которого у него постоянно все выпадало. Мать говорила, что когда-нибудь он потеряет ключи или еще что-нибудь важное, но Костя не мог покончить с привычкой носить самые необходимые вещи в карманах.
2…
Напряжение нарастало. Михаила начинало подташнивать, а это верный признак того, что затевается что-то весьма мерзкое. Желудок никогда его не подводил. У нормальных людей этот орган был встроен в пищеварительную систему и выполнял хотя и очень важные, но обыденные функции, а у Михаила желудок был «сейсмическим датчиком».
Короче, ему захотелось блевануть, и он едва не выскочил из маршрутного такси на ходу всего за пару сотен метров до остановки. Когда ему казалось, что содержимое желудка — всего-то один бутерброд, шоколадный батончик и чай со сливками — уже готово наполнить его рот, машина остановилась. Миша выскочил из салона и пулей метнулся за остановочный киоск «Роспечати».
Там его основательно прополоскало.
Черт возьми, почему, почему организм не выбрал какие-то другие формы реакции?! — в тысячный раз мысленно сокрушался Миша, разглядывая натюрморт на асфальте. Ведь можно же было посылать, например, легкую головную боль, какое-нибудь покалывание в мошонке или элегантный нервный тик. Ах, как это было бы эффектно — как в каком-нибудь триллере в мягкой обложке! Все лучше, чем обильная рвота на ровном месте!
Нет, блин!..
На решение этой проблемы ушло минут десять. Миша пошел дальше, только когда его окончательно отпустило, и теперь по мере приближения к дому номер тринадцать его уже не колбасило, как раньше.
Зато, судя по всему, колбасило дом. Он увидел это издалека. Свет горел почти во всех окнах — такого Мише видеть еще не доводилось. Исключение составляли пустующие квартиры, а таковых насчитывалось всего-то штук пять-шесть. Черные дыры их окон совсем не портили общего впечатления.
— Ты это видал?! — спросил у Миши Владимир Петрович, сидевший все на том же гимнастическом бревне.
— Раньше — никогда, — ответил Миша. — Что происходит?
— Все дома, вот что происходит! Буквально все, ты понимаешь, Миш! Или у меня галлюцинация?
Он с надеждой посмотрел на него. Кроме надежды, Михаил увидел в его глазах испуг и мольбу поскорее все это закончить. «Мама, давай уйдем отсюда!» — назывался бы этот взгляд, не будь Владимир Петрович убеленным сединами взрослым мужчиной.
— Нет, не галлюцинации. Я это тоже вижу. И они — тоже.
Он кивнул в сторону улицы. Немногочисленные прохожие таращились на эту невиданную картину, очевидно, полагая, что жители дома готовятся к празднованию Дня города и репетируют праздничную иллюминацию.
— Ты что-нибудь чувствуешь? — подал голос Владимир Петрович. Новый вопрос и новая надежда…
Миша вздохнул. Ни черта он еще не чувствовал, и это бесило больше всего. Он ведь может и опоздать!
— Еще не время, — уклонился он от прямого ответа. — Когда будет нужно, я скажу.
— А когда будет время? Ты посмотри, все на месте. Понимаешь, все! Как сговорились! Что с ними может произойти?
— Да подождите вы! Не мешайте! — психанул Михаил и отошел на пару шагов вперед.
«Так, напряги извилины, миротворец хренов! Посмотри внимательно, подумай. Откуда опасность… и когда?»
Он приложил руку к левому виску, начал делать круговые движения. Потом закрыл глаза. «Так, так… еще чуть-чуть… вот, вот, отлично… еще, ну, еще немного… Хорошо».
…Странные образы, неконкретные. Какой-то мальчик… но как будто и не мальчик вовсе, а мужчина, но с очень детским лицом… и готовится заплакать. Рядом — женщина… не слишком молодая и очень красивая. Михаилу всегда такие нравились — сочные, подтянутые, мудрые, неторопливые… ты можешь и повелевать ими, и отдаться на их милость, и это будет одинаковым счастьем…
Что ей нужно от этого мальчика, который вот-вот заплачет?..
Миша вспомнил ночной телефонный звонок перед своим первым исследовательским походом в этот дом — в ночь, когда время пошло в обратном направлении. Он услышал всего две фразы: «Да» и «Запереть девчонку в комнате», — и ничего не екнуло у него в груди! А ведь если бы отнесся внимательнее, мог бы, наверно, спасти две человеческие жизни.
А что сейчас? Что это за мальчик и кто эта женщина? Они находятся в каком-то темном помещении и как будто спокойно разговаривают, но в этом спокойствии спрятано… скрыто… Что там скрыто, дундук?..
«Н-да, блевать-то мы всегда с удовольствием, а вот когда детали нужно рассмотреть — лови хрен с маслом».
Он открыл глаза, встряхнулся, отвел глаза от светящегося фасада десятиэтажки.
— Ну, что скажете? — поинтересовался Владимир Петрович. — Мне уже можно эвакуироваться?
— Эвакуироваться придется всем. Я так думаю. Хотя… может, и повезет.
У мужчины отвисла челюсть. Он потянулся в карман. Проследив за его руками, Михаил увидел серебристую фляжку и едва не рассмеялся.
— Наливки хочешь? — предложил Владимир Петрович.
— От тещи?
— Ага.
— Давайте.
Ковырзин Николай Григорьевич докуривал последнюю сигару и допивал остатки дорогого коньяка. Сцены из советских фильмов о гражданской войне, в которых приговоренный к расстрелу большевик просил белых сволочей дать ему возможность покурить напоследок, когда-то его трогали, вышибая скупую революционную слезу, но со временем он охладел к подобной патетике. Более того, стал ее презирать.
Сегодня он просто решил «завязать с курением и алкоголем». А чего, самое время «вставать на лыжи»!..
Он посмотрел во двор из окна кухни. Свет он здесь не включал, поэтому прекрасно видел, что происходит вокруг дома. Вон там, на краю у детской площадки, стоят знакомый мужик из этого дома и парень, приходивший сегодня. Как его там… Миша. Как будто ждут чего-то. Чего, интересно?
Ковырзин пригляделся внимательнее. Для надежности даже снял с подоконника подзорную трубу с хорошим увеличением. Нашел в объективе мужчин, навел резкость. Миша был чем-то взволнован и пристально всматривался в окна. Они передавали друг другу фляжку, но напиваться явно не собирались.
Ковырзин прикинул и так и эдак. Почесал в затылке, снова взглянул в объектив подзорной трубы.
Что-то не так?
Он откатился на своей коляске в коридор, остановился возле зеркала напротив прихожей, посмотрел в отражение. А он еще вполне ничего, этот старый хмырь, которого все забыли, сняли с довольствия и сбросили со счетов. Напрасно, ей-богу, напрасно.
Он откинул одеяло с колен, уперся руками в подлокотники кресла и поднялся.
— Ааа, чччерт!!!
Он со стоном грохнулся обратно. Немного не рассчитал, переусердствовал, вот с непривычки и прихватило мышцы. Сейчас он попробует еще раз, уже более аккуратно. Только немного отдохнет, переведет дух.
