— Ничего не имел. Правда, ничего. Вы же не рассердились на меня, мисс? Я не хотел вас обидеть.
— Я и не обиделась. Я просто хочу знать, почему ты так сказал.
Дики решил, что разговор слишком затянулся. Вообще-то, у него в запасе было два коронных трюка. Один из них — наивный взгляд — больше не помогал, и Дики подумал, что пора воспользоваться вторым. Он крепко зажмурился и не менее крепко сжал кулаки. Из глаз хлынули потоки слез. Это был очень полезный трюк! Если невинный взгляд не приносил желаемых результатов, всегда можно было пустить в ход слезы. Однако Дженни снова вспомнились артистичные выходки Мэг.
— Я не хотел обидеть! — очень эффектно всхлипнув, произнес Дики.
— И все же я хочу знать, почему ты это сказал, — повторила Дженни.
Дики старательно тер кулаками глаза.
— Я никого не хотел обидеть! Сам не знаю.
И в тот момент, когда Дженни сделала шаг в его сторону, Дики испуганно развернулся и убежал. Через сад миссис Бишоп прямо на пустошь. Он решил, что впредь будет держаться от мисс Дженни Хилл подальше.
Дженни, хмурясь, направилась домой.
Ричард был в Лондоне. Он вернулся вечером, когда Кэролайн Дэйнсворт накрывала стол к ужину, и, сразу пройдя в гостиную, подставил спину растопленному камину, такому приятному в вечерние часы.
— Дженни… — почти сразу произнес он.
Что-то в голосе Ричарда заставило сердце девушки забиться сильнее.
— Да, Ричард! — большие карие глаза смотрели настороженно.
— Ничего! Не смотри так испуганно. Я просто подумал, что мы должны выяснить положение дел и сегодня я наведался в Сомерсет-хаус.
— В Сомерсет-хаус?
— Да, ты ведь знаешь, что там хранятся брачные свидетельства и прочие документы. Именно там Мэк Форбс почерпнул свою информацию. Теперь мне тоже все известно.
Так и есть: твои отец и мать сочетались браком в январе сорокового года. Чтобы быть точным, второго января тысяча девятьсот сорокового года. Когда ты родилась, Дженни?
— Тридцать первого августа сорокового года. Мой отец погиб в конце мая… я не знаю, какого числа. Моя мать была контужена почти в то же самое время при воздушном налете. Я уже тебе рассказывала.
— Я помню. Кажется, взрывная волна ударила ей в голову?
— Да, и после этого она не могла говорить. Неизвестно даже, знала ли она о гибели моего отца. Судя по тому, что говорила мне Гарсти, мама так об этом и не узнала.
Она умерла почти сразу после того, как я появилась на свет.
История моих родителей очень и очень печальна.
— Не знаю, — задумчиво отозвался Ричард. — Нам, конечно, это кажется печальным, потому что мы судим только со своей стороны. Но надо учитывать и другое — они успели побыть счастливыми, а могли бы вообще всю войну не видеться, страдать от разлуки. Не переживай так, Дженни!
— Я не переживаю. Только иногда плачу… немного.
— Я не могу видеть, как ты плачешь. Если ты сейчас же не перестанешь, я тебя поцелую, а Кэролайн как раз в этот момент войдет взять какую-нибудь штуковину. Так что лучше не искушай судьбу.
Глаза Дженни опять наполнились слезами. Она торопливо смигнула их.
— Тебе дали свидетельство? — спросила она Ричарда, улыбнувшись сквозь слезы.
— Я сделал копию. Показать?
— Конечно!
Ричард достал записную книжку и вынул из нее копию брачного свидетельства. Затем подошел к Дженни и сел рядом с ней на диван.
— Ты ведь совсем еще девочка, моя дорогая! — растроганно произнес он. — Я как-то об этом не задумывался, пока не взглянул на год, указанный там. Оказывается, когда ты родилась, мне уже было восемь.
— Ну и что?
Дженни взяла листочек и долго его разглядывала.
— Они так мало пробыли вместе! — наконец с грустью произнесла она.
Ричард обнял ее.
— Дай бог, чтобы на нашу долю выпало больше времени…
— О да! Да… — Дженни прижалась к нему.
Они сидели молча.
— Отдай его лучше мне, — наконец сказал Ричард. — Этот документ нам понадобится.
— Что ты собираешься с ним делать?
— Я полагаю, Мэк и миссис Форбс должны знать, что у тебя есть копия свидетельства. По-моему, ты должна им об этом написать.
Дженни сразу будто вся окаменела.
— Я не хочу.
— Думаю, это необходимо, радость моя.
— Не понимаю почему.
— Видишь ли, они, вероятно, догадываются, что тебе кое-что известно, но они не уверены. Ты должна все им сказать.
— Должна? Но я не хочу.
— Хочешь ты или нет — это не так уж важно. Важно, что ты законный ребенок своих родителей, и это должно быть признано. И совсем не обязательно выносить сор из избы, если ты не хочешь…
— Конечно нет!
— В таком случае есть самый простой выход. Вали все на меня: нашелся один такой, наводил справки и узнал о существовании брачного свидетельства. Миссис Форбс и Мэк будут довольны, столь неожиданный «сюрприз» спасет их репутацию, хотя они и не заслуживают, чтобы их спасали. Они не заслуживают ничего, кроме самого сурового законного наказания. Правда, в данном случае закон бессилен — опять же к их великому счастью. За неведение не судят. А появление на сцене моей персоны избавит их от неизбежных пересудов в деревне.
Дженни молчала. Она сжала руку Ричарда.
— Мне не хочется ничего им писать, — сказала она.
Ричард положил ладонь на ее пальцы, сжимавшие его рукав, и крепче прижал их к себе.
— Почему не хочется?
— Я… не знаю… — большие темные глаза Дженни смотрели на Ричарда. — То есть, я не знаю… точно…
— Ну а что ты знаешь «неточно»?
— Понимаешь, сегодня утром я встретила мальчика, когда ходила в магазин, и он вдруг назвал мое имя… То, которого здесь никто не знает, — Дженни Хилл. Здесь я всегда называла себя Форбс, по фамилии папы, а не мамы.
— Так-так!
— Он повторял его снова и снова, будто говорил сам с собой. А когда я спросила его, почему он это делает, ответил, что просто имя это запомнилось. Потом стал вызнавать, не слышала ли я этого имени. Я ответила, что раньше оно было моим. Тогда он поинтересовался, почему я его изменила. Я стала объяснять, что иногда живешь-живешь под каким-то именем, а потом вдруг оказывается, что оно у тебя совсем другое, но не все это знают… пока.
— Бедное дитя! — улыбнулся Ричард.
— А он сказал: «Это очень интересно». Потом через некоторое время спросил: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Джетш Хилл“, то она была бы для вас?» Я ответила, что такая записка была бы для меня, и спросила, почему он хочет это знать.
— И что же он ответил?
— Сказал, что ему просто интересно. Тогда я строго спросила его, откуда ему известно, что когда-то меня звали Дженни Хилл, и он ответил, что это всем известно.
Будто каким-то образом об этом прознала женщина, которая в услужении у миссис Мерридью. И еще он сказал, что это здорово, когда у человека сразу две фамилии. Но, говорит, обычно женщины меняют фамилию, когда выходят замуж, но чтобы просто так было две фамилии — такого он не слыхал. Поэтому ему интересно…
— Ну что же, вполне разумное объяснение, — заметил Ричард.
— Нет-нет! Это он хитрил. Это никак не соответствовало его же собственным словам, сказанным раньше… А он сказал: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?» Я ему ответила, что, если ему что-либо известно о записке для меня, пусть лучше сразу скажет. На что этот маленький негодяй ответил, будто никогда ничего про записку для меня не говорил. Зачем ему говорить, раз такой записки не было…
— Ну и…
— Ну и притворился, будто ничего не знает. Великолепно разыграл сцену со слезами, очень натурально всхлипывал, а когда я решила все-таки вытрясти из него правда, он убежал.
— А может, он действительно ничего не знает? Наверное, ты его просто напугала.
Дженни покачала головой.
— Не думаю, чтобы этот сорванец хоть раз в жизни чего-нибудь испугался.
— А что это за мальчик-то?
— Его зовут Дики Прэтт.
Ричард присвистнул.
— Это же сущий дьяволенок! Это точно! Но почему ты все-таки так разволновалась?
— Записка была для меня, — тихо сказала она. — На имя Дженни Хилл. Кто мог ее написать? Мне это совсем не нравится.
Дики Прэтт отправился домой. Он явился как раз к обеду, что было невероятной редкостью. Нельзя сказать, чтобы еды было много: несколько крупных картофелин да остатки вчерашнего кролика. Картофелины Дики принес около месяца назад. Сама миссис Прэтт никогда бы ничего не взяла ни у кого. Но она давно научилась не спрашивать у Дики, откуда он приносит еду. В глубине души она себя успокаивала: то, чего не знаешь, можно не стыдиться. Ну подумаешь, несколько залежавшихся картофелин — стоит ли об этом думать? Она сварила их прямо в кожуре и выложила на засыпанный крошками от предыдущей трапезы стол, где уже стояла тарелка с холодной крольчатиной. Дики кроличьим мясом не брезговал. Правда, «микси» (так Дики называл миксоматоз) сильно сократила кроличье население. К величайшей досаде Дики, кролики почти исчезли. А они были практически единственным источником мяса на их столе с тех пор, как Дики поймал первого кролика, примерно лет в шесть. И вот теперь, когда он так здорово наловчился охотиться на них, началось это ужасное заболевание «микси», и кроликов в округе почти не осталось. Вынужденное вегетарианство еще больше возбуждало аппетит Дики. Птицы его совсем не интересовали: на них почти не было мяса, да мать и готовить их толком не умела…
