Ознакомительная версия.
– Не буду... Подсудимый, вот вы тут говорили про любовь. Что вам мешало любить Песецкую просто так, без штампа в паспорте?
– Вероника сама настаивала на заключении брака. Я не возражал.
– Зачем ей это было нужно?
– Когда два человека живут под одной крышей, это естественное желание. Мы были очень близки духовно.
– Не говорите ерунды, – начал злиться прокурор. – Чему вы могли научить женщину двенадцатью годами старше вас? Чем вы могли быть интересны?
– Тем не менее это факт. Песецкая в последние месяцы своей жизни общалась только со мной.
– У вас были сексуальные отношения?
– Ваша честь! Обвинение задает неприличные вопросы, – возмутилась Дубровская.
– Где же неприличие в вопросе, был ли секс между супругами? Между прочим, это одна из основных потребностей человека в браке, – оскорбился Латынин. – Они не хотели детей. У них не было секса. Так для чего вообще они женились? Ради духовного общения? Не смешите, адвокат.
– У нас были отношения, – признался Бойко с каменным лицом.
– Это хотя бы что-то, – проворчал прокурор. – Подсудимый, вам было известно, что в случае смерти Песецкой все ее имущество перейдет к вам по наследству?
– Я об этом не думал.
– Но вы хотя бы об этом знали, не так ли? Вы же не настолько дремучий человек в вопросах юриспруденции?
– Повторю. Я об этом не думал, – угрюмо отозвался Виталий.
– Но это же очевидно. Вы – наследник первой очереди. Ведь у госпожи Песецкой не осталось родителей, мужей и детей.
– Я вам говорил, что у Песецкой была дочь.
Прокурор наморщил лоб, соображая, откуда у бездетной актрисы могла взяться дочь, но потом его лицо прояснилось.
– А! Девочка, которую она некогда бросила? Про нее речь? Да это ерунда. Девчонку давно усыновили. Она живет под другой фамилией. Кто ее будет искать?
– Ее не надо искать. Веронике удалось узнать, где она находится. Я, по ее поручению, отправлял ей деньги.
– О, как интересно! – обрадовался прокурор. – Так почему же Песецкая, как раскаявшаяся мать, не упомянула о девочке в своем завещании? Почему все свое имущество она оставила вам? Вы ее надоумили?
– Вероника доверяла мне. Она знала, что я поделюсь с ее дочерью.
– С ума сойти! И вы собираетесь с ней поделиться? – Прокурор даже ладонями хлопнул по столу. – Чем же? Отдать ей квартиру? Машину? Дачу? Ну же, подсудимый, удивите нас своей щедростью!
Виталий стал бледен.
– Я вижу, вы не верите мне, – сказал он хрипло. – Но скажу вам откровенно, от сердца. Я не искал выгоды, заключая брак с Вероникой, и совсем не считаю, что мне уж так необходимо ее имущество. У меня нет морального права...
– Зато у вас законное право, – перебил его прокурор. – Давайте оставим мораль в покое. Вы готовы отказаться от наследства?
– Отказаться?
– Да. Просто взять и отказаться, – подначивал его прокурор. – Доказать нам, что вам чужда корысть.
– Зачем пускать добро на ветер? – пожал плечами Бойко, и на лице обвинителя появилась насмешливая улыбка. Латынин и не ожидал иного ответа. Ясно, что расстаться с имуществом, ради которого он пошел на убийство, молодчику будет не по зубам. Хорошо бы, чтобы присяжные обратили внимание на этот момент и вспомнили о нем, когда им придет пора выносить вердикт.
– Я хотел, чтобы все имущество Вероники перешло в собственность ее дочери. Ведь это будет справедливо? – услышал он вдруг реплику Бойко и оторопел. Неужели этот сукин сын решил перехитрить его?
Все молчали. Улыбка прокурора казалась застывшей гримасой.
– Если предположить... если вдруг меня оправдают, – он робко взглянул в сторону скамьи присяжных, словно не веря, что такое вообще может произойти, – я обещаю сделать все необходимое с моей стороны, чтобы имущество Вероники перешло к ее дочери. Ведь вы мне поможете? – Он повернулся к Дубровской: – Я не знаю, как это делается. Что от меня нужно? Отказ от наследства? Дарственные? Я не сведущ в законах. Но вы ведь мне подскажете?
Елизавета сглотнула и кивнула.
Латынин пришел в себя:
– А вы, я вижу, шутник, подсудимый? Даете обещания, которые ничего не стоят. Даже если мы вам поверим, сможем ли мы на вас воздействовать, если вы не сдержите слова? – он погрозил пальцем. – Ну и хитрец! Надо же такое придумать! В пользу бедной сиротки...
– Прокурор, у вас есть еще вопросы? – спросил председательствующий, сильно утомленный дискуссией на тему морали. – Нет? Ну, и отлично. Перерыв...
Лика покрывала ногти последним слоем лака, когда на пороге возникла тучная фигура Серафимы Павловны. Ее наняли гувернанткой к Васильку, и она исполняла обязанности уже в течение недели.
– Лика Александровна, мне нужно уходить. Василий остается на ваше попечение.
– Надеюсь, он спит? – спросила Лика, обдувая лак на ногтях.
– Нет, почему же он должен спать? – удивилась женщина. – Сейчас пять часов вечера. Самое время прогуляться.
– С кем? – опешила девушка.
– Ну, это уж я не могу сказать. Мой рабочий день закончен.
Женщина развернулась с твердым желанием уйти. Но Лика, легкая, как перышко, и стремительная, как молодая лань, соскочила с дивана и в мгновение ока оказалась перед гувернанткой.
– Серафима Павловна, голубушка! – взмолилась она. – Не оставляйте нас. Ну, что я буду делать? Семен говорил, что вы согласны сидеть с Васильком до девяти часов.
– Не-ет! – Женщина покачала головой, и это движение передалось могучей груди, которая заколыхалась, подобно корме огромного парохода. – Я сказала, что только обдумаю его предложение. Но сейчас могу сказать твердо. Мне оно не подходит! Я устаю. У меня давление, наконец. Не могу же я по двенадцать часов подряд бегать за вашим мальчишкой!
Это была истинная правда. Центнер живого веса еле перемещался по новой шикарной квартире Лыкова. Серафима Павловна оказалась неважной игруньей. Ее мучила одышка, и двадцать лет ее педагогического стажа не могли ей помочь. Куда разумнее было найти молодую, энергичную особу, готовую целый день скакать, подобно белке. Но, увидев парочку таких претенденток, чьи глаза беспокойно стреляли по роскошной квартире, словно заранее определяя стоимость дорогого ремонта и обстановки, Лика ответила им категорическим отказом. Не затем она боролась за свое счастье, чтобы так просто уступить его какой-нибудь ловкой девице, знающей пару детских считалок. Она браковала всех от двадцати до сорока лет, чувствуя, что от них веет реальной опасностью. Кто знает, не придется ли милая тридцатилетняя кокетка по вкусу ее Семену, который раз имел неосторожность заявить ей, что женщины «слегка за тридцать» напоминают ему рябину, тронутую морозцем. Румяны на вид и сладки на вкус. В общем, держать таких у себя дома – поступок, достойный идиотки, а Лика себя таковой не считала. Поэтому она искала женщину почтенных лет и невзрачной внешности. Конечно, Серафима Павловна была явно музейным экземпляром, но ничего другого агентство по найму прислуги им пока предложить не могло.
– Серафима Павловна, миленькая! Ну, хотя бы один вечер, а? – упрашивала Лика, растопырив в стороны пальцы с яркими алыми ногтями. – Ну, пару часиков? Час? Пятнадцать минут? – вырвалось у нее чуть не со слезами. – Пусть хоть лак обсохнет!
– Нет, – твердо сказала женщина. – У меня давление, и, вообще, рабочий день закончен.
Лика вынуждена была уступить, потому что стоять по ходу движения огромного тела гувернантки было равносильно добровольному прыжку под бронетранспортер. Дверь хлопнула, а прямо ей под ноги подкатилась детская машинка, издающая при движении немыслимый скрежет. Лика поджала пальцы и схватилась за телефон. На другой стороне провода ответили невежливо:
– Перезвони. У меня совещание.
Совещание?! Сколько оно продлится, это совещание? У девушки были планы на вечер, но теперь и слепому ясно, что все ее планы летят в тартарары, и все из-за маленького мальчишки, которого нельзя оставить без присмотра! Она затравленно посмотрела по сторонам, соображая, что предпринять. Поставить мультик? Попросить зайти соседку? Но паршивец не любил смотреть телевизор, а соседей в новом доме она еще не знала.
– Что мы будем делать? – спросил мальчишка, глядя на нее своими круглыми, как блюдца, глазами.
Лика думала недолго.
– Одевайся, – сказала она решительно, хватая в руки его курточку и шапку. – Мы идем к твоей маме!
* * *
...Нина пребывала в черной меланхолии, сидя во вращающемся кожаном кресле, которое она время от времени покручивала то вправо, то влево, как маятник, в такт своим невеселым думам. Рядом с письменным столом, застеленным старыми газетами, был сделан пробный выкрас глубокого терракотового оттенка. Цвет ей очень нравился, и роскошные постеры с Нью-Йорком и Мэрилин Монро обещали выглядеть на нем изысканно. Вот только работа, которая была предметом ее вожделения последние несколько недель, больше не приносила ей радости. Нина боялась признаться себе, что ей становится скучно. Руководство рестораном не было похоже на то, что она себе раньше представляла. Ни капли богемности, никакой череды ярких запоминающихся вечеринок, только рутинная работа и ворох деловых бумаг, в которых она ничего не смыслила. Предприятие требовало денег, а в ее распоряжении были лишь скромные сбережения, которых не хватало даже на то, чтобы закрыть самые нескромные, зияющие дыры. В довершение всех бед их ресторан стал местом паломничества самых разных проверок. Ей не давали жизни пожарники, санитарные врачи, налоговые инспекторы. Нина подозревала, что все они засланы бывшим супругом, который при видимой лояльности строит за спиной страшные козни. Семен слыл влиятельным бизнесменом и при желании мог стереть ее в порошок, но сейчас он затаился, забрав к себе Василька и делая вид, что забыл ее номер телефона. Она сильно скучала по ребенку, но вела себя не лучше мужа, дожидаясь, пока ему или его новой пассии надоест играть в няньки. Она до смерти устала и сейчас бы полжизни отдала за то, чтобы ходить в ресторан только в качестве посетителя. Она взяла телефон и набрала знакомый номер.
Ознакомительная версия.
